Он снова достал бутылку.
— Погоди-погоди, — Ледогоров отодвинул от Гены стакан. — Давай по порядку. Какой Нурик? Какой «герыч»? Какие перевозчики?
— Не боись — не отрублюсь! — Жаров насмешливо скривился и вернул стакан на место. — Нурик — это Рухадзе Нукзар, начальник снабжения. Он из Тбилиси. Вокруг него целая стая земляков. Молодежь промышляет грабежами фур, которые загружаются на «Товарной», а основной бизнес — героин. Грузинская воровская диаспора Москвы шлет крупные партии по нашей «железке» в Питер. Нурик все принимает и через земляков организовывает сбыт. Потом часть денег едет обратно, в златоглавую. Вот и вся любовь!
Жаров тщательно наполнил стакан до половины. Ледогоров задумчиво взъерошил волосы.
— Ну и чего ты по ним делаешь?
Жаров пьяно усмехнулся.
— А ничего! Они что, на вокзале что ли, водил опускают и «герычем» банкуют? У меня все спокойно! Это что вы по ним делаете?! Твое здоровье.
Он приподнял стакан. Ледогорову надоело. Он поднялся.
— Пошел ты, Гена…
— Сам иди!
Жаров резко опустил руку. Водка выплеснулась на ободранную крышку стола. Неожиданно лицо у него стало жестким и абсолютно трезвым.
— Ты думаешь, я не пробовал ничего? Не забывай — у нас здесь государство в государстве. Свой РУБОП, свой УБНОН, своя прокуратура. И все подчинено Дороге. А Нурик на Дороге — это величина. Мне быстро намекнули, сколько бывает на путях несчастных случаев. Да и не надо никому ничего. Опера здесь по десять лет сидят на своих местах. У них все давно ровно. Заодно и за мной присматривают.
Он резко опрокинул в рот остатки водки. Ледогоров снова сел.
— Так вали отсюда.
Жаров поморщился.
— Куда? Мне до пенсии семьсот два дня. — Он посмотрел на часы. — Через пять часов останется семьсот один.
Ледогоров усмехнулся.
— И куда потом? Водку целыми днями жрать?
Жаров прикурил «беломорину» и покачал головой.
— Водку жрать я и здесь могу. Бежать. — Он посмотрел в окно. — В тайгу, на Землю Франца Иосифа, на Северный Полюс. Туда, где людей поменьше.
— От себя не убежишь, — Ледогоров встал, — а это, по-моему, то, чего тебе хочется. Давно не понимаю, что с тобой происходит. В общем, как я понял, ты мне — не помощник?
Жаров разогнал рукой вонючий дым.
— Мог бы — помог бы. А так — извини.
— Бывай.
Ледогоров все-таки протянул руку;
— Ты тоже.
Жаров слегка придержал ее.
— На воротах, на Полтавской «вохровец» есть старый, Семен Петрович. Он все примечает, учет машин ведет заезжающих. Скажи, что я порекомендовал. Может, полезно будет.
— Спасибо.
— Не булькает.
Ледогоров подумал.
— А с Нуриком можешь мне встречу организовать?
— Зачем?
— Поговорить.
Жаров фыркнул.
— Бесполезняк.
— Ничего не теряю.
— Я для него не лучшая рекомендация, но попробую.
— Еще раз спасибо.
— Все так же не булькает.
Ледогоров закрыл за собой дверь. Сразу же навалилась духота. В коридоре несколько милиционеров шустро шмонали огромные дорожные сумки то ли вьетнамцев, то ли китайцев. Он не видел, как в кабинете Жаров долил в стакан остатки «Охты» и, глядя на дверь, грустно улыбнулся.
— Какой же ты счастливый, Саня, что не можешь знать, что со мной поисходит.
Где-то истошно гудела подходящая к перрону электричка. Горячее полуденное солнце аккуратно щупало окно своими вездесущими лучами.
* * *
— А почему Геннадий Олегович сам не пришел?
— Он занят. Если хотите — можем ему позвонить.
За воротами протяжно засигналил очередной автомобиль. Рев клаксона ассоциировался с трубным зовом слона в джунглях.
— Не надо. Извините, я сейчас.
Семен Петрович спустился из будки. Ледогоров огляделся. В каждом казенном помещении есть что-то, говорящее о его работниках. Он был уверен, что пепельница из снарядной гильзы, маленький портрет Сталина и книга с биографией маршала Жукова принадлежат его сегодняшнему собеседнику. «Вохровец» оказался подтянутым узколицым стариком в сером отглаженном костюмом со значком Ворошиловского стрелка и парой орденских планок. Пыхтя выхлопной трубой, в ворота протиснулся КАМАЗ с областными номерами. Старик поднялся обратно.
— Итак, слушаю вас. Простите, как ваше имя-отчество?
Он снял на секунду круглые очки с толстыми линзами и энергично потер глаза.
— Александр Игоревич. — Ледогоров снова протянул раскрытую «ксиву».
— Спасибо, спасибо. Я уже прочитал. — Семен Петрович надел очки обратно. — Слушаю вас, Александр Игоревич.
Ледогоров вздохнул.
— Совершено преступление, — начал он, — подозреваются лица кавказской национальности, имеющие притяжение к товарной станции. Есть номер машины одного из интересующих лиц. Геннадий Олегович сказал, что у вас ведется учет автомашин, заезжающих на территорию.
Семен Петрович слушал и кивал, полуприкрыв глаза. На момент Ледогорову показалось, что старик задремал.
— У вас есть фото? — неожиданно спросил он.
— Простите, что?
— Фотографии подозреваемых у вас есть?
Ледогоров пожал плечами.
— Есть, но я хотел бы посмотреть журнал регистрации…
— Успеете. Давайте сначала фотографии.
Голос у Семена Петровича налился металлом. Глаза прищурились. Лицо стало еще острее. Он походил на старую, но еще опасную овчарку.
— Смотрите, — Ледогоров протянул взятые с собой снимки, — вот наш потерпевший.
— Толстый?
— Да.
— Я его знаю, — старик снова снял очки и принялся тереть глаза. В этот момент лицо его расслаблялось и он походил на обычного доброго дедушку-пенсионера из-за «доминошного» столика. — У него синий «мерседес», в номере три двойки.
Ледогоров шумно выдохнул и достал сигарету. Ситуация становилась интересной.
— Он ездил по специальному пропуску от нашего грузинского князька. — Продолжил Семен Петрович. — Понимаете, о ком я говорю?
Ледогоров кивнул.
— У нас сейчас все «черножопые» по его пропускам ездят. Этот жирный говнюк часто бывал. Важный как барин. Так и хотелось поставить его на колени и с нагана в затылок.
Ледогоров поежился. В голосе старика сквозило неприкрытое знание предмета разговора.
— Когда он приезжал последний раз? — наконец спросил он, прикуривая.
— Дня два назад, — Семен Петрович достал из стола пачку «Примы» и раскрыл лежащий перед ним журнал. — Точно! Двадцать пятого.
Ледогоров почувствовал, как холодные буравчики засверлили в груди. Стрельба произошла в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. Начинал вырисовываться день Галус-тяна перед покушением.
— Во сколько он уехал? У вас это отмечается?
Казалось, старик испепелит его взглядом.
— Александр Игоревич, я здесь в охране служу, а не дворником. Во времена Лаврентия неточностей не прощали. — Он закурил и снова склонился над тетрадью. — Вот: заехал в девятнадцать сорок, выехал в ноль тридцать пять.
— Что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50