Мне сегодня этим некогда заниматься. Договорились?
Скрябин убрал купюры в свой бумажник:
– Договорились. Красивая женщина – как водка: может вдохновить, а может опустошить. Ухожу вдохновленным!
Когда за ним закрылась дверь, Александра спросила:
– Татьяна Николаевна, это опер? Симпатичный!
– Романы с оперативником для следователя – дурной тон. Ты мне запрос напечатала?
– Сейчас допечатаю. А говорят, что вы сами…
– Что? Ты хоть раз меня с кем-нибудь за этот месяц видела? Вот и не болтай. Мало ли, кто что говорит.
– Понятно. – Отложив пухлый том дела, Александра придвинула клавиатуру компьютера. – Горы трупов, тонны бумаг и никакой личной жизни.
– В свободное от работы время – пожалуйста.
– Где оно, свободное?
– На пенсии найдется… Кстати, у тебя тушь осыпалась.
***
По лицу Лютого, явившегося на доклад в кабинет Арнаутова, было понятно, что он работал всю ночь и добился кое-каких результатов.
Арнаутов сидел за столом, Лютый докладывал стоя. Железный Дровосек смотрел в окно и, казалось, совсем не слушал подчиненного. Хотя на самом деле не пропускал ни слова.
Лютый говорил:
– Он на самом деле прапорщиком оказался. Правда, почти бывшим.
– Что значит – «почти»?
– Они его уволят задним числом за нарушение условий контракта. У него уже имелись взыскания… Служил на складе вооружения. Как мы и думали, на том самом, откуда «Мухи» ушли. Дома у него еще одну «Муху» изъяли и пять подствольников.
– В машине – четыре, плюс одна, всего пять. Со склада выкрали семь. Где еще два?
– Может, толканули кому или спрятали. Не говорит.
– Как не говорит? Плохо спрашивали!
– Как могли! – развел руками Лютый.
– Плохо можете. Давай его сюда.
Лютый ушел, через несколько минут вернулся вместе с задержанным прапорщиком. Тот был в «браслетах», но Паша помогал Лютому конвоировать – мало ли что, вчера Прапор уже показал свою прыть.
Поняв, что его привели к начальнику, прапорщик немного расслабился. Ну покричит начальник немного, поочередно взывая к совести и грозя уголовной ответственностью. Ну кулаком по столу шмякнет. Самое большее – разок в торец закатает, да и то не особенно сильно, чтоб не оставить следов. Знаем, плавали. За два десятка лет службы в армии прапорщик через все это проходил много раз. Такое только в первый раз неприятно. А когда привыкнешь – плевать. От срока, конечно, не отвертеться. Но, поскольку ранее он не судим, скорее всего отмерят условно. На худой конец, влепят три года, которые наверняка не придется сидеть до звонка. Обидно, конечно, но жизнь на этом не кончится. А вот если распустить язык, то условным наказанием отделаться не удастся. Коллеги по бизнесу – это не народные заседатели, с ними не забалуешь. Что на воле, что в зоне – одинаково могут пику в бок закатать. Не зря говорится, что молчание – золото…
Подтолкнув Прапора к столу Арнаутова, Лютый с Пашей скромно встали у стенки позади него.
Прапорщик сел на стул и закинул ногу на ногу.
Арнаутов смотрел на него. Долго смотрел. Молча. Так смотрел, что где-то в глубине души прапорщику стало немножко нехорошо. Размышления, которые только что пронеслись в его голове, больше не казались такими бесспорными. Но Прапор все же бодрился… До тех пор, пока Арнаутов, громыхнув по столу кулаком, не заорал со страшным лицом:
– Тебе кто сесть позволил, паскуда?!
Прапорщика просто сдуло со стула. Он и сам не понял, как так получилось, что он только что сидел, развалясь, – и вдруг стоит почти по стойке «смирно», верноподданнически вздернув ободранный вчера об асфальт подбородок… Полностью принять строевую позицию мешали «браслеты».
– Кому оставшиеся «дуры» продал?
– У меня больше не было ничего, – с трудом родил ответ прапорщик.
– Не было? Ты хорошо подумал?
– Да. – Второй ответ дался еще труднее. Нет, этот здоровяк с налитыми кровью глазами – не полковой особист, который ездил на ржавой «копейке», чтобы подчеркнуть свою честность, а на самом деле был вовсе не прочь толкнуть кое-что из складского имущества друзьям-коммерсантам. И не командир части, который вот уже десять лет приходил на дежурства с одним и тем же протекающим термосом и сиротскими бутербродами, а выявив недостачу на складе, не гнушался лично закатать в рыло ответственному за сохранность пропавшего – и справивший на майские праздники новоселье в отдельном коттедже под Гатчиной… Тем не менее прапорщик, сглотнув обильно выделившуюся слюну, подтвердил: – Да, я подумал.
– Паша, отведи его в СОБР, пусть там до вечера посидит, – скомандовал Арнаутов, всем своим видом показывая, что утратил к задержанному интерес и намерен заняться другими делами, а вопрос с ним, прапорщиком, откладывает до лучших времен. – Только не забудь рассказать, как он чеченским боевикам гранатометы со склада толкал.
– Понял.
Паша специальным захватом взял плечо Прапора и, заставив его согнуться, поволок к выходу из кабинета.
И все это было сделано так просто, так примитивно и обыденно, что Прапора будто холодной водой окатили: он понял, что это не пустая угроза и что его действительно бросят к спецназовцам, у которых в послужном списке по несколько командировок в горячие точки и особое отношение к тем, кто снабжает террористов оружием. Не требовалось богатого воображения, чтобы представить, как с ним там обойдутся. Может, он и просидит в СОБРе до вечера, но вряд ли после этого сможет ходить. Разве что под себя…
И мгновенно друзья-подельники и партнеры по бизнесу стали как-то очень далеки задержанному. Спросят за длинный язык? Когда это еще будет? И будет ли? А собровцы – вот они, рядом. Только в подвал надо спуститься.
Прапор забился в истерике:
– Это нельзя! Это неправда!
– А мне по хрену, – равнодушно сказал Арнаутов.
Прапор уронил стул. На помощь к Паше подскочил Лютый, и вдвоем они дотащили сопротивляющегося прапорщика до дверей.
Там он сдался. Обмяк в их руках и крикнул:
– Ладно! Я Шеховцову их продал, он две цены дал. Сказал, они ему срочно нужны.
– Опять врешь, небось, – Арнаутов брезгливо поморщился.
– Не вру. Мне бабки на хату нужны были. Ну что меня, убивать теперь, что ли?
– Убивать не убивать, а покалечить как следует надо было бы. Да уведите вы его с глаз моих!
Интуитивно поняв, что о визите в СОБР речь больше не идет, Прапор перестал упираться и позволил Паше в одиночку вывести себя из кабинета.
Лютый поднял опрокинутый стул, протер ладонью сиденье. Поставил перед столом, сел, посмотрел на Арнаутова в ожидании указаний.
– Знаешь Шеховцова?
– Это я в Донецке всех знал, Николай Иваныч. А в Питере я человек новый.
– Леша Шеховцов, шестьдесят восьмого года рождения, кличка Шахид. Бывший омоновец.
Правая рука Феди Кальяна. Хотя, говорят, отношения у них сейчас не шоколад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Скрябин убрал купюры в свой бумажник:
– Договорились. Красивая женщина – как водка: может вдохновить, а может опустошить. Ухожу вдохновленным!
Когда за ним закрылась дверь, Александра спросила:
– Татьяна Николаевна, это опер? Симпатичный!
– Романы с оперативником для следователя – дурной тон. Ты мне запрос напечатала?
– Сейчас допечатаю. А говорят, что вы сами…
– Что? Ты хоть раз меня с кем-нибудь за этот месяц видела? Вот и не болтай. Мало ли, кто что говорит.
– Понятно. – Отложив пухлый том дела, Александра придвинула клавиатуру компьютера. – Горы трупов, тонны бумаг и никакой личной жизни.
– В свободное от работы время – пожалуйста.
– Где оно, свободное?
– На пенсии найдется… Кстати, у тебя тушь осыпалась.
***
По лицу Лютого, явившегося на доклад в кабинет Арнаутова, было понятно, что он работал всю ночь и добился кое-каких результатов.
Арнаутов сидел за столом, Лютый докладывал стоя. Железный Дровосек смотрел в окно и, казалось, совсем не слушал подчиненного. Хотя на самом деле не пропускал ни слова.
Лютый говорил:
– Он на самом деле прапорщиком оказался. Правда, почти бывшим.
– Что значит – «почти»?
– Они его уволят задним числом за нарушение условий контракта. У него уже имелись взыскания… Служил на складе вооружения. Как мы и думали, на том самом, откуда «Мухи» ушли. Дома у него еще одну «Муху» изъяли и пять подствольников.
– В машине – четыре, плюс одна, всего пять. Со склада выкрали семь. Где еще два?
– Может, толканули кому или спрятали. Не говорит.
– Как не говорит? Плохо спрашивали!
– Как могли! – развел руками Лютый.
– Плохо можете. Давай его сюда.
Лютый ушел, через несколько минут вернулся вместе с задержанным прапорщиком. Тот был в «браслетах», но Паша помогал Лютому конвоировать – мало ли что, вчера Прапор уже показал свою прыть.
Поняв, что его привели к начальнику, прапорщик немного расслабился. Ну покричит начальник немного, поочередно взывая к совести и грозя уголовной ответственностью. Ну кулаком по столу шмякнет. Самое большее – разок в торец закатает, да и то не особенно сильно, чтоб не оставить следов. Знаем, плавали. За два десятка лет службы в армии прапорщик через все это проходил много раз. Такое только в первый раз неприятно. А когда привыкнешь – плевать. От срока, конечно, не отвертеться. Но, поскольку ранее он не судим, скорее всего отмерят условно. На худой конец, влепят три года, которые наверняка не придется сидеть до звонка. Обидно, конечно, но жизнь на этом не кончится. А вот если распустить язык, то условным наказанием отделаться не удастся. Коллеги по бизнесу – это не народные заседатели, с ними не забалуешь. Что на воле, что в зоне – одинаково могут пику в бок закатать. Не зря говорится, что молчание – золото…
Подтолкнув Прапора к столу Арнаутова, Лютый с Пашей скромно встали у стенки позади него.
Прапорщик сел на стул и закинул ногу на ногу.
Арнаутов смотрел на него. Долго смотрел. Молча. Так смотрел, что где-то в глубине души прапорщику стало немножко нехорошо. Размышления, которые только что пронеслись в его голове, больше не казались такими бесспорными. Но Прапор все же бодрился… До тех пор, пока Арнаутов, громыхнув по столу кулаком, не заорал со страшным лицом:
– Тебе кто сесть позволил, паскуда?!
Прапорщика просто сдуло со стула. Он и сам не понял, как так получилось, что он только что сидел, развалясь, – и вдруг стоит почти по стойке «смирно», верноподданнически вздернув ободранный вчера об асфальт подбородок… Полностью принять строевую позицию мешали «браслеты».
– Кому оставшиеся «дуры» продал?
– У меня больше не было ничего, – с трудом родил ответ прапорщик.
– Не было? Ты хорошо подумал?
– Да. – Второй ответ дался еще труднее. Нет, этот здоровяк с налитыми кровью глазами – не полковой особист, который ездил на ржавой «копейке», чтобы подчеркнуть свою честность, а на самом деле был вовсе не прочь толкнуть кое-что из складского имущества друзьям-коммерсантам. И не командир части, который вот уже десять лет приходил на дежурства с одним и тем же протекающим термосом и сиротскими бутербродами, а выявив недостачу на складе, не гнушался лично закатать в рыло ответственному за сохранность пропавшего – и справивший на майские праздники новоселье в отдельном коттедже под Гатчиной… Тем не менее прапорщик, сглотнув обильно выделившуюся слюну, подтвердил: – Да, я подумал.
– Паша, отведи его в СОБР, пусть там до вечера посидит, – скомандовал Арнаутов, всем своим видом показывая, что утратил к задержанному интерес и намерен заняться другими делами, а вопрос с ним, прапорщиком, откладывает до лучших времен. – Только не забудь рассказать, как он чеченским боевикам гранатометы со склада толкал.
– Понял.
Паша специальным захватом взял плечо Прапора и, заставив его согнуться, поволок к выходу из кабинета.
И все это было сделано так просто, так примитивно и обыденно, что Прапора будто холодной водой окатили: он понял, что это не пустая угроза и что его действительно бросят к спецназовцам, у которых в послужном списке по несколько командировок в горячие точки и особое отношение к тем, кто снабжает террористов оружием. Не требовалось богатого воображения, чтобы представить, как с ним там обойдутся. Может, он и просидит в СОБРе до вечера, но вряд ли после этого сможет ходить. Разве что под себя…
И мгновенно друзья-подельники и партнеры по бизнесу стали как-то очень далеки задержанному. Спросят за длинный язык? Когда это еще будет? И будет ли? А собровцы – вот они, рядом. Только в подвал надо спуститься.
Прапор забился в истерике:
– Это нельзя! Это неправда!
– А мне по хрену, – равнодушно сказал Арнаутов.
Прапор уронил стул. На помощь к Паше подскочил Лютый, и вдвоем они дотащили сопротивляющегося прапорщика до дверей.
Там он сдался. Обмяк в их руках и крикнул:
– Ладно! Я Шеховцову их продал, он две цены дал. Сказал, они ему срочно нужны.
– Опять врешь, небось, – Арнаутов брезгливо поморщился.
– Не вру. Мне бабки на хату нужны были. Ну что меня, убивать теперь, что ли?
– Убивать не убивать, а покалечить как следует надо было бы. Да уведите вы его с глаз моих!
Интуитивно поняв, что о визите в СОБР речь больше не идет, Прапор перестал упираться и позволил Паше в одиночку вывести себя из кабинета.
Лютый поднял опрокинутый стул, протер ладонью сиденье. Поставил перед столом, сел, посмотрел на Арнаутова в ожидании указаний.
– Знаешь Шеховцова?
– Это я в Донецке всех знал, Николай Иваныч. А в Питере я человек новый.
– Леша Шеховцов, шестьдесят восьмого года рождения, кличка Шахид. Бывший омоновец.
Правая рука Феди Кальяна. Хотя, говорят, отношения у них сейчас не шоколад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73