Сначала с молоденьким лейтенантом, который отвечал за воспитательную работу в подразделении, где числился Багров. Лейтенант был вежливый, культурный, необмятый новичок. Томин предпочел бы старого служаку – пусть грубого, ограниченного, но насквозь пропитанного лагерным духом и знающего все фунты с походами.
На вопрос о Багрове лейтенант смущенно заморгал:
– Откровенно говоря, я им подробно, то есть индивидуально не занимался.
– А кем занимаетесь подробно?
– Есть ряд лиц, которые меня интересуют…
– И как успехи?
– Рано судить, товарищ майор.
«Это верно, судить можно года через два после освобождения».
– Вас как занесло на эту должность?
– Видите ли… я заочник педвуза.
– А-а, собираете материал для диплома? И какая тема?
– «Проблемы перевоспитания личности со сложившейся антисоциальной установкой».
«Мать честная! На сто докторских хватит. И он рассчитывает найти тут положительные примеры? Святая простота».
– А Багров оказался не по теме?
– Да, я так считал…
– Не тушуйтесь вы. Я ведь не инспектирующий чин. Я сейчас просто гончий пес, который старается взять след.
– Понимаете, товарищ майор, я посмотрел по делу, что за ним. Побеседовали. О поступке своем выразился вроде бы критически. У него такое характерное словечко: «сглупа». Дальше увидел его в работе. Классный бульдозерист, и трудился без бутафории, всерьез. В общем, два месяца назад назначили его бригадиром.
– Словесный портрет ангела.
– Оценку даю в сравнении с остальным контингентом. Много неангелов.
– Понятно. Итак, все было распрекрасно, но вдруг…
– Нет, не совсем вдруг. Недели две, а может, три до того… я не сразу обратил внимание… но, в общем, он изменился.
– Конкретно?
Лейтенант подумал, вздохнул:
– Сами понимаете, заключение есть заключение. У каждого в какой-то период обостряется реакция на лишение свободы. У кого тоска, у кого агрессивность, разное бывает… Я посчитал, что у Багрова тоже.
– Еще раз конкретнее, без теории.
– Стал он ходить в отключке. Полная апатия. А вместе с тем – по данным ларька – курит втрое больше прежнего.
– То есть внешне – вялость, внутри – напряжение?
– Именно так я и расценил. Но работал как зверь. Даже с каким-то ожесточением. Его бригада заняла первое место. Я предложил Багрову внеочередное свидание с женой: думал расшевелить.
– И? – насторожился Томин.
– Знаете, в тот день впервые я над ним задумался. Не в плане диплома, просто по-человечески. В лице никакой искорки не проскочило. «Спасибо, говорит, гражданин лейтенант. Разрешите идти?» – и все. А через несколько дней – эта история.
– Тут мне важно во всех подробностях.
– Слушаюсь. Расчет у него был хитрый. Приходит с покаянным видом, хочу, говорит, облегчить совесть. И рассказывает, как в прошлом году посылали его здесь неподалеку с партией строительных машин. Вроде как сопровождающего и одновременно по обмену опытом. И на обратном пути, дескать, поджало его с деньгами, а очень требовалось выпить. Тогда залез в какой-то незапертый дом около станции и взял денег двадцать пять рублей и сапоги. Сапоги продал в другом городе на базаре.
– И вы поверили?
– Сначала не очень. Но, с другой стороны, когда пьющего человека возьмет за горло… Словом, послали запросы. Действительно, прибывала в прошлом году партия машин и при ней Багров. И действительно, есть такая нераскрытая кража.
– Кто-то из барачных соседей поделился с ним прежними подвигами.
– Да, теперь-то я понимаю. Но тогда вообразил совсем другое. Решил, что поведение Багрова объяснилось: колебался человек – сознаваться или не сознаваться. Отсюда замкнутость и прочее.
«О, трогательный лейтенантик! К другому Багров и не сунулся бы с подобной байкой».
– Так… Дальше?
– Дальше приехал тамошний следователь с оперативным работником, повезли его, чтобы документально все зафиксировать на месте… Удрал он от них вот здесь, – лейтенант показал на карте.
– Рядом железнодорожный узел. Н-да… Так что же это по-вашему? Просто истерический порыв на свободу? Хоть день, да мой?
– Не знаю, товарищ майор. Боюсь с ним снова ошибиться.
– Взаимоотношения с другими осужденными?
– Нормальные, думаю. Да такого не больно и обидишь.
– Вызовите ко мне тех, кто общался с Багровым больше всего. И еще заприметил у вас своего крестника. Хотел бы повидать, не афишируя. Его фамилия Ковальский.
– Можно прямо сейчас, – обрадовался возможности услужить лейтенант.
Они заглянули в небольшой зал с низкой дощатой сценой без кулис и сдвинутым сейчас в сторону столом под суконной скатертью. На сцене сидел Хирург со старенькой гитарой; двое заключенных пели.
– Репетируют, – шепнул лейтенант. – Через неделю концерт самодеятельности.
Некоторое время понаблюдали за происходящим. Хирург поправлял сбивавшихся певцов, подавал советы: «Тут потише, потише, не кричи», «Демин, не забегай вперед!» Исполнение его не удовлетворяло.
– Души нет, ребята, – втолковывал он. – Старательность есть, а души нет. Слово надо чувствовать! «Темная ночь, разделяет, любимая, нас…» – проникновенно напел густым баритоном. – Понимаете?
Те растроганно вздохнули.
– Ковальский! – окликнул лейтенант. – Прервитесь ненадолго.
Тот с сожалением положил гитару.
– Репетируйте пока без меня. Пойду воспитываться.
Но, увидя в коридоре Томина, искренне разулыбался.
– Александр Николаевич, счастлив вас видеть!
– Так уж и счастлив… – добродушно усмехнулся Томин.
Они отошли от дверей зала.
– Как живется, Ковальский?
– Полагалось бы спросить: «Как сидится?» Что ж, как видите, существую… – Но не выдержал шутливого тона: – Тяжко, Александр Николаевич! Что тут скажешь? И руки в кровавых мозолях, и вся обстановка… щи да каша, радость наша. Иной раз такая тоска!..
Лейтенант ревниво воспринял сердечность, проявленную его заключенным к заезжему сотруднику МУРа. С ним Ковальский был суше и сдержаннее.
– Но все-таки вы при любимом деле. Есть отдушина.
– Да это урывками.
Ковальский был от природы музыкален, обладал отменным голосом и слухом. Даже в Бутырке, будучи подследственным Знаменского, при его ходатайстве добился разрешения участвовать в самодеятельности.
– В основном я, Александр Николаевич, расконвоированный дровосек.
– Я не сентиментален, Ковальский.
– В смысле, что вам меня не жалко?
– Ничуть. Хотя в принципе вы мне симпатичны. Но вы железно заслужили и кровавые мозоли, и щи с кашей, и тоску. Вам здесь не нравится? Очень хорошо. Авось не потянет обратно.
– Боже упаси!
– Если рискнете зажить честной жизнью, поможем.
– Спасибо, Александр Николаевич.
– Пока не за что.
Лейтенант почувствовал себя лишним.
– Я больше не нужен, товарищ майор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27