Вспомнил я не только это: мне было над чем подумать. Раньше я не обращал внимания на расходы Ольги, отдавал ей все, что зарабатывал, не думая о деньгах. А теперь подумал. Подумал, и на лбу у меня выступил холодный пот. Словно пелена спала с глаз: откуда у нее такие деньги? Бесконечные покупки, все новые и новые вещи, одна дороже другой — на это же надо уйму денег…
— С балансом у вас действительно было не все в порядке, — вставил Миронов. — Мы тут прикинули: получилось, что тратили вы значительно больше, чем зарабатывали…
— А я о чем говорю? — подхватил Черняев. — Подсчетами; правда, я не занимался, но в то злосчастное утро мне стало ясно, что расходы наши заметно превосходят размеры моего заработка. Как я мог не обратить на это внимание раньше, уму непостижимо. Недаром говорят: любовь слепа.
— Нда-а, — задумчиво проговорил Миронов, — действительно, как вы раньше этого не замечали? Скажите, — внезапно спросил он, — а покупки всегда делала ваша бывшая жена, только она, или бывало, что кое-что из вещей и вы покупали?
Черняев смешался:
— Да как вам сказать? Больше-то покупала она. Я не любитель бегать по магазинам, но кое-что, случалось, мы покупали и вместе. Ну, мебель там, сервант…
— А ковер, который у вас в столовой, вы тоже вместе купили? Сколько он, кстати, стоил? Хороший ковер!
— Ковер? Что-то не помню. Кажется, вместе…
— Ну, а цена-то, цена его какова? Дорогой небось. Я толк в коврах знаю.
— И цены не помню, — угрюмо ответил Черняев.
Андрей почувствовал, как Черняев, говоривший до этого сравнительно свободно, почти без запинок, весь напрягся, ушел в себя. Перехватив его настороженный, исподлобья взгляд, Миронов беспечно махнул рукой:
— Ну, не помните, и не надо. Это, в конце концов, не суть важно. Рассказывайте дальше.
Каким-то особым чутьем, выработанным богатой практикой, Андрей почувствовал, что после его жеста и реплики, брошенной безразличным тоном, скованность, охватившая Черняева, когда речь зашла о ковре, исчезла.
Между тем Черняев продолжал:
— Долго сидел я в то утро один в пустой квартире, пытаясь осознать, осмыслить случившееся. «Не может быть, — думал я, — неужели Ольга, которую я так любил, которой так доверял, совсем не та, за кого себя выдает?! Кто же она? Шпионка? Нет! Только не это. Чтобы Ольга предала Родину, предала все, что есть святого на земле, связалась с иностранной разведкой — поверить в такое было невозможно. Да, но откуда тогда повышенный интерес к моим служебным делам, откуда деньги, эти проклятые деньги? Как, наконец, объяснить таинственную историю с документом, который сейчас опять лежал передо мной?» И все же поверить в то, что Ольга — шпионка, я не мог. Не мог, и все. Не может быть, думалось мне, чтобы она была таким чудовищем, так надругалась надо мной, над моей любовью, над всем, что свято, над своей любовью ко мне… Да, но была ли эта любовь? Любила ли она меня? Теперь я и в этом усомнился. На ум пришло ее безразличие в момент пропажи документа, пришло многое другое, десятки мелочей, которые ранее я оставлял без внимания. Было от чего потерять голову! Трудно сказать, сколько времени просидел бы я вот так, раздираемый мучительными противоречиями, то окончательно утверждаясь в мысли, что Ольга — шпионка, то выискивая ей оправдания и казня себя за чудовищную подозрительность. Вывела меня из этого состояния Ольга Николаевна, она сама. Я услышал, как открылась входная дверь и раздались ее шаги. Не зная, что я дома, что слышу ее, она весело напевала, снимая в прихожей пальто. Меня словно током ударило. Всякие сомнения и колебания исчезли. Судите сами: Ольга поет, она весела, зная, какая беда стряслась со мной, что мне грозит. Что это? Равнодушие? Беспечность? Нет! Просто ей нечего опасаться за мою, за свою судьбу. Ведь она-то знает, что документ вновь на месте, пропажи нет. А раз нет пропажи, не будет, не может быть и последствий.
Все это пронеслось в моей голове за считанные секунды, пока Ольга находилась в прихожей. Я понял все и принял решение. Когда Ольга, войдя в комнату, с изумлением увидела, что я нахожусь здесь, дома, у меня хватило сил подняться ей навстречу с самой милой улыбкой. «Оленька, — сказал я, — мне тут пришлось на минутку заехать домой, и, ты знаешь, заглянул я мимоходом в папку, а документ, который, как мне казалось, пропал, здесь, на месте. Так в папке и лежит. Затерялся, по-видимому, между бумагами, а я сгоряча и не заметил. Зря давеча панику поднял».
«Ну вот, — улыбнулась она, — вот видишь? А ты волновался, чуть скандал не устроил…»
Ее спокойствие, ее умение владеть собой были поразительны, но обмануть меня теперь уже ничто не могло. Наоборот: чем лучше Ольга владела собой, думал я, чем искуснее играет свою роль, тем она опаснее. Надо и мне ничем не выдать, что я ее раскусил, а там разберемся, уж теперь-то разберемся!
Вернувшись в тот день на строительство, я работать не мог. Мной владела одна мысль: надо разоблачить Ольгу, поймать ее с поличным. Но как? Сославшись на необходимость подготовить срочный доклад, я заперся у себя в кабинете и думал, думал, думал… План, наконец, созрел…
Прошло не меньше недели, пока я решил, что пришла пора действовать. Все это время Ольга Николаевна вела себя, как никогда, хорошо: была мила, внимательна, заботлива. Однако теперь за каждым ее словом, каждым жестом мне чудилась ложь, сплошная ложь… Впрочем, если я так и думал, то мыслей своих не выдавал ничем. Как ни хорошо играла роль Ольга, я играл не хуже, не уступал ей ни в чем. Но как это было тяжело! Ведь, невзирая ни на что, я продолжал любить Ольгу: да, да, избавиться от своего чувства я был не в силах. Представьте себя хоть минуту в моей шкуре, и вы поймете, через какие муки ада я прошел…
Что? Я опять отвлекаюсь? Возможно. Но если бы вы знали… если бы пережили хоть что-нибудь похожее на то, что довелось пережить мне…
Черняев опять замолк. Снова с минуту молчал, затем продолжал свою исповедь:
— Прошла, как я уже сказал, примерно неделя, и я, направляясь с работы домой, захватил с собой чертеж, который подобрал заранее. Ничего секретного этот чертеж не представлял. Но Ольга-то знать этого не могла.
Явившись домой, я сказал Ольге, что вечером мне придется поработать, так как к следующему дню я должен подготовить замечания по очень важному проекту. Само собой разумеется, я дал понять Ольге, что речь идет о самых что ни на есть секретнейших вещах.
Расстелив чертеж на столе, я сделал вид, что целиком погрузился в изучение объяснительной записки. Ольга Николаевна расположилась на тахте с каким-то пухлым романом. Так прошел час, может быть, полтора. Затем она поднялась, раз-другой прошлась по комнате и встала у меня за спиной. Облокотившись на мое плечо, она принялась рассматривать чертеж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97