И все же будь повнимательней. Я-то на себе проверила: ребенком больше — зубом меньше, это известно…
Благодушная гримаса растягивает ее губы, и видно, что во рту у нее блестят пять золотых зубов. Мариэтт покачивает головой. Ее книжка с наставлениями, отвергающая многие традиции прошлого, намекает, что понятия мамули немного устарели. Теперь у Мариэтт выше всего котируются суждения Габриэль — у этой непосредственной, напористой женщины опыта не меньше, а кроме того, она более восприимчива к современным идеям. Авторитет Габриэль поддерживается ее огромным животом, где сидит неминуемый четвертый наследник, благодаря ее за жизнь и брыкается изо всех сил. Мариэтт с завистью кладет руку на эту гору, и каждый раз у нее вырывается одно и то же восклицание:
— Ну и прыгает же!
Габриэль живет по соседству, на улице Катрбарб, чаще всего приходит к нам утром часам к десяти, после закупок провизии. Так как она появляется сразу же после ухода мадам Гимарш, то тут же корректирует ушедшего оракула своим грубым голосом, который разом усмиряет Эрика (но — увы! — мало влияет на дочек).
— Правда ли, — спрашивает Мариэтт, — что нужно спать на спине?
— Да нет же, нет, ты можешь отлично спать и на животе, — утверждает Габриэль. — У твоей матери тьма предрассудков.
Затем Мариэтт жалуется, что после обеда у нее вздувается живот.
— Не пей за обедом! — говорит Габ тоном доктора.
Если я еще тут — а я часто бываю дома по утрам, — Габриэль дает мне взглядом понять, что я должен удалиться. Мужчине нечего заниматься этими делами, достаточно того, что он явился их виновником. Но я не ухожу, и Габриэль сначала вздыхает, а потом тихим голосом с каорским акцентом говорит:
— Следи за почками и помни, что пить лучше не во время, а после еды. Если заметишь муть в моче, сразу обращайся к врачу. Когда я носила второго, у меня появился белок.
Моя роженица — новичок, она слушает и только моргает. Сегодня же вечером она наверняка займется этим вопросом, определит цвет и прозрачность своей мочи. Я уже знал, что Габриэль, Франсуаза Туре и мадам Дагесо («секретарская супруга», как ее называет моя жена), которые тоже находятся в ожидании, образовали сообщество «брюхатых» и охотно говорят о всяких страшных случаях, угрожающих женщинам при родах. Когда я как-то вмешался и попросил переменить тему беседы, на меня тут же набросились:
— Ничего с вами не станется, оттого что вы услышите правду, как она есть!
Но все же Габриэль, не меняя темы разговора, несколько смягчает его. Она анализирует прихоти беременных. Нет, у нее никогда прихотей не было. Только один раз безумно захотелось козьего сыра, и Эрик искал его по всему городу. Нужно подходить к таким прихотям научно, пробовать разобраться в них.
— Когда тебя тянет на яйца, этого требует природа — может, твоему организму нужна сера. Но шоколадные эклеры, которые ты обожаешь, — это уже чистое обжорство и желудок засоряет. Просто смешно!
И Габриэль продолжает наставления, посматривая на часы: у ее девочек закончатся занятия в школе и пребывание в детском саду в половине двенадцатого. Значит, только до этого часа она свободна.
Если ногти ломаются, нужно слегка их смазывать белым йодом, ни в коем случае не отращивай и не заостряй. Ногти должны быть квадратными. Волосы рекомендуется мыть жирным шампунем, а потом хорошо просушить и расчесать щеткой. Чтоб побледнели на лице темные пятна, крем следует накладывать слоями. На голове у Габ вместо волос пучок сухого сена, все лицо у нее в веснушках, однако свои советы она излагает без малейшей улыбки. Существует теория, и существует ее применение, для каждой женщины иное — в зависимости от времени, наличия денег и собственного энтузиазма. Чтоб кожа не трескалась, Габ сначала пользовалась мягким миндальным маслом, потом специальным средством — кремом «Бэбилейн». В баночке. Баночка хорошенькая, когда она опустеет, ее можно использовать и держать в ней румяна в порошке. По правде говоря, Габ больше не употребляет румян и крем тоже бросила. Первый, второй, третий, четвертый — отдышаться не успеваешь. Где уж тут!
— Но когда у тебя первенец, надо и о себе подумать! — непримиримо заключает она.
Габ убегает — ей пора. Уже на пороге она вдруг поворачивается и восклицает:
— Не забудь про удостоверение на пособие роженицам!
И уходит с величественным видом, руки прижаты к бокам, шея втянута, огромный живот — живая амфора.
— До чего же может измениться женщина! — шепчет Мариэтт, напуганная этими габаритами, которые и ее ожидают. Она отдергивает занавеску. Мы смотрим, как медленно идет по тротуару наша золовка; декабрьский ледок покрыл весь тротуар. Но Габ очень благоразумна — на подметки у нее наклеен тонкий слой каучука. Вдруг у нее выпала из рук сумка. Габ останавливается и пытается поднять ее, почти не нагибаясь. Техника этого движения испытана на опыте. Габ поворачивается боком, сгибает колени и осторожно наклоняется. Рука дотягивается до сумки, хватает ее. И Габ медленно распрямляется.
— Это называется «делать лифт», — умиленно говорит Мариэтт.
Итак, Мариэтт все еще в ожидании. Никогда она не читала так много, как сейчас, когда время заполнено непрерывным вязанием. Друзья бывают у нас редко, но ее сестры зачастили, а болтушки они — каких мало. Но когда родственники отсутствуют и жена свободна от домашних дел (оба эти условия совпадают на какие-нибудь четверть часа), Мариэтт берет книгу, читает ее маленькими дозами, глядя одним глазом на страницу, другим на спицы и петли.
Моя библиотека напичкана томами Даллоза, но в ней имеется и кое-что из классиков в хороших переплетах. Мариэтт редко нарушает эти стройные книжные ряды, разве чтоб смахнуть пыль. Она чаще обращается к тем сочинениям, которые составляют ее собственный фонд и находятся в том же шкафу, где гладильная доска: «Маленькая сиделка», «Умей готовить», «Как надо шить и кроить», «Современное искусство любви» (подарок ее матери взрослым дочерям), «Справочник Скорой помощи», «Семейная энциклопедия»… Однако за справками она редко заглядывает в эти книги; звонок по телефону — и с улицы Лис ей дадут справку скорее и отзывчивее.
Основной ее резерв — шкаф в гостиной: там теснятся три или четыре сотни книг в истрепанных обложках. Мариэтт роется в этой куче, книги стоят отнюдь не по алфавиту, отбрасывает исторические сочинения, путешествия, рассказы о большой охоте (мой отец, заядлый домосед, любил читать серию Пайо), а потом она зацепит что-либо из многочисленных авторов серии «Б» (Баррес, Бордо, Бурже, Буссенар, Буайлев) или же среди авторов серии «М» (Магали, Мальро, Мориак, Моруа, Монтерлан, Моран, Моравиа). Дядя Тио приносит ей новые романы. Жиль, ее литературный ментор, сам лишь эхо критических статей в «Курье де Л'Уэст», иной раз заставит ее купить кое-что из книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Благодушная гримаса растягивает ее губы, и видно, что во рту у нее блестят пять золотых зубов. Мариэтт покачивает головой. Ее книжка с наставлениями, отвергающая многие традиции прошлого, намекает, что понятия мамули немного устарели. Теперь у Мариэтт выше всего котируются суждения Габриэль — у этой непосредственной, напористой женщины опыта не меньше, а кроме того, она более восприимчива к современным идеям. Авторитет Габриэль поддерживается ее огромным животом, где сидит неминуемый четвертый наследник, благодаря ее за жизнь и брыкается изо всех сил. Мариэтт с завистью кладет руку на эту гору, и каждый раз у нее вырывается одно и то же восклицание:
— Ну и прыгает же!
Габриэль живет по соседству, на улице Катрбарб, чаще всего приходит к нам утром часам к десяти, после закупок провизии. Так как она появляется сразу же после ухода мадам Гимарш, то тут же корректирует ушедшего оракула своим грубым голосом, который разом усмиряет Эрика (но — увы! — мало влияет на дочек).
— Правда ли, — спрашивает Мариэтт, — что нужно спать на спине?
— Да нет же, нет, ты можешь отлично спать и на животе, — утверждает Габриэль. — У твоей матери тьма предрассудков.
Затем Мариэтт жалуется, что после обеда у нее вздувается живот.
— Не пей за обедом! — говорит Габ тоном доктора.
Если я еще тут — а я часто бываю дома по утрам, — Габриэль дает мне взглядом понять, что я должен удалиться. Мужчине нечего заниматься этими делами, достаточно того, что он явился их виновником. Но я не ухожу, и Габриэль сначала вздыхает, а потом тихим голосом с каорским акцентом говорит:
— Следи за почками и помни, что пить лучше не во время, а после еды. Если заметишь муть в моче, сразу обращайся к врачу. Когда я носила второго, у меня появился белок.
Моя роженица — новичок, она слушает и только моргает. Сегодня же вечером она наверняка займется этим вопросом, определит цвет и прозрачность своей мочи. Я уже знал, что Габриэль, Франсуаза Туре и мадам Дагесо («секретарская супруга», как ее называет моя жена), которые тоже находятся в ожидании, образовали сообщество «брюхатых» и охотно говорят о всяких страшных случаях, угрожающих женщинам при родах. Когда я как-то вмешался и попросил переменить тему беседы, на меня тут же набросились:
— Ничего с вами не станется, оттого что вы услышите правду, как она есть!
Но все же Габриэль, не меняя темы разговора, несколько смягчает его. Она анализирует прихоти беременных. Нет, у нее никогда прихотей не было. Только один раз безумно захотелось козьего сыра, и Эрик искал его по всему городу. Нужно подходить к таким прихотям научно, пробовать разобраться в них.
— Когда тебя тянет на яйца, этого требует природа — может, твоему организму нужна сера. Но шоколадные эклеры, которые ты обожаешь, — это уже чистое обжорство и желудок засоряет. Просто смешно!
И Габриэль продолжает наставления, посматривая на часы: у ее девочек закончатся занятия в школе и пребывание в детском саду в половине двенадцатого. Значит, только до этого часа она свободна.
Если ногти ломаются, нужно слегка их смазывать белым йодом, ни в коем случае не отращивай и не заостряй. Ногти должны быть квадратными. Волосы рекомендуется мыть жирным шампунем, а потом хорошо просушить и расчесать щеткой. Чтоб побледнели на лице темные пятна, крем следует накладывать слоями. На голове у Габ вместо волос пучок сухого сена, все лицо у нее в веснушках, однако свои советы она излагает без малейшей улыбки. Существует теория, и существует ее применение, для каждой женщины иное — в зависимости от времени, наличия денег и собственного энтузиазма. Чтоб кожа не трескалась, Габ сначала пользовалась мягким миндальным маслом, потом специальным средством — кремом «Бэбилейн». В баночке. Баночка хорошенькая, когда она опустеет, ее можно использовать и держать в ней румяна в порошке. По правде говоря, Габ больше не употребляет румян и крем тоже бросила. Первый, второй, третий, четвертый — отдышаться не успеваешь. Где уж тут!
— Но когда у тебя первенец, надо и о себе подумать! — непримиримо заключает она.
Габ убегает — ей пора. Уже на пороге она вдруг поворачивается и восклицает:
— Не забудь про удостоверение на пособие роженицам!
И уходит с величественным видом, руки прижаты к бокам, шея втянута, огромный живот — живая амфора.
— До чего же может измениться женщина! — шепчет Мариэтт, напуганная этими габаритами, которые и ее ожидают. Она отдергивает занавеску. Мы смотрим, как медленно идет по тротуару наша золовка; декабрьский ледок покрыл весь тротуар. Но Габ очень благоразумна — на подметки у нее наклеен тонкий слой каучука. Вдруг у нее выпала из рук сумка. Габ останавливается и пытается поднять ее, почти не нагибаясь. Техника этого движения испытана на опыте. Габ поворачивается боком, сгибает колени и осторожно наклоняется. Рука дотягивается до сумки, хватает ее. И Габ медленно распрямляется.
— Это называется «делать лифт», — умиленно говорит Мариэтт.
Итак, Мариэтт все еще в ожидании. Никогда она не читала так много, как сейчас, когда время заполнено непрерывным вязанием. Друзья бывают у нас редко, но ее сестры зачастили, а болтушки они — каких мало. Но когда родственники отсутствуют и жена свободна от домашних дел (оба эти условия совпадают на какие-нибудь четверть часа), Мариэтт берет книгу, читает ее маленькими дозами, глядя одним глазом на страницу, другим на спицы и петли.
Моя библиотека напичкана томами Даллоза, но в ней имеется и кое-что из классиков в хороших переплетах. Мариэтт редко нарушает эти стройные книжные ряды, разве чтоб смахнуть пыль. Она чаще обращается к тем сочинениям, которые составляют ее собственный фонд и находятся в том же шкафу, где гладильная доска: «Маленькая сиделка», «Умей готовить», «Как надо шить и кроить», «Современное искусство любви» (подарок ее матери взрослым дочерям), «Справочник Скорой помощи», «Семейная энциклопедия»… Однако за справками она редко заглядывает в эти книги; звонок по телефону — и с улицы Лис ей дадут справку скорее и отзывчивее.
Основной ее резерв — шкаф в гостиной: там теснятся три или четыре сотни книг в истрепанных обложках. Мариэтт роется в этой куче, книги стоят отнюдь не по алфавиту, отбрасывает исторические сочинения, путешествия, рассказы о большой охоте (мой отец, заядлый домосед, любил читать серию Пайо), а потом она зацепит что-либо из многочисленных авторов серии «Б» (Баррес, Бордо, Бурже, Буссенар, Буайлев) или же среди авторов серии «М» (Магали, Мальро, Мориак, Моруа, Монтерлан, Моран, Моравиа). Дядя Тио приносит ей новые романы. Жиль, ее литературный ментор, сам лишь эхо критических статей в «Курье де Л'Уэст», иной раз заставит ее купить кое-что из книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79