Никакого Могущества в себе он не чувствовал. Кажется, в нем не осталось даже силы простого смертного, он был, как набитая ватой кукла. Даже мозги отказывались соображать. Райан… Куда ушел Райан? Почему он оставил его одного в таком состоянии, и не он ли — причина?.. Кто он такой? Вот… Вот самый главный вопрос! Кто он такой, и что дал ему меч? И что взял у него меч?
Санди потянулся к своему новообретенному мечу: был он ему по руке, ни легок, ни тяжел, удобен, красив, но не давал ничего ни уму, ни сердцу.
Ему надо было куда-то идти. Он не знал, куда. Одна, последняя мысль пульсировала алой гаснущей нитью в его смертельно уставшем мозгу: кто такой Райан?
Чья-то рука легла на его плечо-хозяин таверны нагнулся над ним.
— Что с вами? Вам плохо?
— Нет… — язык Санди едва ему повиновался. Надо уходить. — Все в порядке.
— Вы смертельно бледны, и у вас странный взгляд. Вы больны?
— Нет! — Санди никогда не болел и сроду ни на что не жаловался.
— Сколько я должен?
— Ваш спутник расплатился, — отозвался хозяин, здоровенный бывший боцман в тельняшке с обрезанными рукавами, с красным лицом и умопомрачительной бородой. — Вам нужен врач.
— Нет, я пойду.
Санди машинально посадил на плечо дремлющего Земляничку — вот уж не думал, что этот кроха так тяжел! — и двинулся к двери. Она закрылась за ним, и он оказался в чужой ночи, пахнувшей смолой и солью. Пошатываясь, он побрел куда-то, чувствуя под ногами неровный булыжник мостовой.
Порт остался позади. Вокруг был город. Обычный, как Койра, с трехэтажными домами зажиточных горожан, вставшими вдоль улицы и освещенными редкими фонарями. Мостовая была влажной и отражала их свет. Он вдруг понял, что это называется смертью. Потом он перестал понимать, куда и откуда он идет, и кто он такой. Стена какого-то дома ударила его, но он не почувствовал боли. Слабо, как будто издалека, вскрикнул Земляничка. Фонарь светил сверху и бил в глаза. Он… он, кажется, лежал. Ему еле хватило сил перекатиться на живот, чтобы избавиться от этого режущего света, но он все же попытался дотянуться до стены хотя бы кончиками пальцев, чтобы опереться на нее и встать… Ему не достало полудюйма… А потом ночь сомкнулась над ним, и его понесли куда-то ее тяжелые маслянистые воды.
10. ИНТЕРЛЮДИЯ С КОРОЛЕВОЙ ЭЛЬФОВ
Четыре стены из полированного обсидиана и крохотное окошечко в одной из них, с утонченной жестокостью позволяющее с высоты, превышающей птичий полет, видеть далекий, как мечта, зеленый лес и не тронутые этой проклятой индустрией луга. Ах, если бы, если бы она не была лишена речи! Слово имеет несоизмеримо большую силу, нежели мысль, но потому мысль и свободнее. Эльфы наверняка не знают, куда она подевалась. Если бы хоть одна птица села к ней на подоконник, уж Сэсс как-нибудь дала бы ей понять, кто она, и была бы уверена, что птица передаст Амальрику весточку о ее бедственном положении, ведь птицы и эльфы живут в большой дружбе. Но, наученные горьким опытом, птицы и близко не подлетали к Черному Замку, а позвать их мыслью у нее не хватало умения и сил-все ж таки была она третьеразрядной ведьмой. О господи, так глупо, так бездарно попасться!
Дважды в день сквозь железную заслонку двери ей просовывали ломоть ржаного хлеба и кружку вонючей воды — половину ее Сэсс тратила на умывание; от долгих лишений все тело чесалось. Хлеба явно не хватало — у нее был отличный аппетит здоровой молодой женщины, и ее постоянно грыз голод; но более всего ее мучила невозможность отвести душу в крепких выражениях по адресу тюремщиков, а от мысленных проклятий только у самой болела голова. Она потеряла счет дням и утратила надежду. Кругом царила мертвая беспросветная тишина.
— Ну, как отдыхалось? — спросил Райан у Чиа, несшей его на спине.
— Курорт! — блаженно вздохнула та. — Но, по правде говоря, под конец я уже ждала твоего зова с нетерпением. Мне надоели пасторальные прелести. Однако я не возражаю когда-нибудь, после долгих трудов, повторить все снова. Во всем, знаешь ли, хороша мера…
— Мы уже дома, — оборвал Райан ее готовые морем разлиться рассуждения. И впрямь, накрытая гигантской тенью, перед ним лежала его страна. Резко поблекли травы, начиная от границы, тут и там из-под земли из труб его заводов вырывались клубы грязного дыма, и над его владениями висело облако ядовитых испарений. Райан поднял Чиа повыше, и оба они с ликованием в сердцах узрели клубящиеся, как тучи, горы и вонзающуюся в небо колоссальную черную скалу, верхняя часть которой и была Замком Райана.
— В этом есть и величие, и красота, — признал он. — И могучая, несокрушимая сила. Чиа, твои слова сбылись. Мир принадлежит нам.
— С чего ты начнешь? — спросила она. — Три дня будешь есть и отсыпаться?
— Спать? Нет, зачем? Я не чувствую себя усталым. Я сожрал бы быка, это верно. Принял бы горячую ванну. Да, чуть не забыл. Я хотел бы повидать Королеву эльфов и решить, что делать с нею дальше.
Чиа обернулась и долго посмотрела на него.
— После стольких приключений ты все еще не выбросил ее из головы? Ты все еще жаждешь любви этой простушки?
Райан засмеялся.
— Любви? О нет, теперь я не нуждаюсь ни в любви, ни в дружбе, ни в одобрении. Я — стихия, Чиа. Мне хочется добиться ее покорности.
— Подумай о моем предложении, — напомнила Чиа. — О том, что я сделала тебе в тот день, когда столь незаслуженно пострадал твой красивый нос. Твое победное возвращение нужно как-то отметить.
С тягучим медлительным звуком отворилась железная дверь. Сэсс обернулась — это было что-то новенькое, доселе никто не входил к ней. На пороге стоял Райан, но в первое мгновение она его не узнала.
Он выглядел здоровым и сильным, но немного похудел, черты его лица обострились, стали суше и резче, его красота достигла предела, перевалив за который, она станет пугать. Когда-то бледное лицо было тронуто загаром, но на щеках не лежало и тени румянца. Тяжелый меч в кованых ножнах висел на его поясе, и видно было, что тяжесть эта ему нипочем. Сэсс отодвинулась бы от него, если бы уже не ощущала лопатками ледяную стену за собой. У этого нового Райана больше не было слабостей, и, утратив их, он утратил свою человечность. Он стал равнодушен, неуязвим и внушал страх.
Райан молча смотрел на нее. Даже сейчас, доведенная до жуткого состояния, она радовала его эстетическое чувство. Здесь, в этой квадратной каморке, вознесенной на самый верх его Замка, с грудой сена вместо постели, ночами она должна была трястись от холода и врывающихся в оконце студеных ветров с гор, а днем задыхаться от плавящего пустынного жара. Как цепенели от мороза эти породистые изящные босые ножки с тонкими лодыжками, как жадно хватал сухой воздух этот побледневший теперь, но все равно резко выделяющийся на похудевшем лице полногубый рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40