- Здравствуйте, дедушка, - сказал он, остановившись у входа.
Старик поднял голову и только теперь заметил его.
- Здравствуй, мил-человек, - ответил старик, - издалека будешь?
- Иду в Майкоп, - неопределенно сказал он, стоя у входа.
- Садись, в ногах правды нет, - кивнул старик на лежанку, - до Майкопа ботинки износишь, пока дойдешь, хотя они у тебя крепкие...
Он сел. Теперь они сидели рядом в метре друг от друга.
- Дедушка, - сказал он, - меду не продадите?
- А сколько у тебя денег? - спросил старик, глянув на него ясными васильковыми глазами.
- Денег нет, - вздохнул он, - вот пиджак могу дать.
- Зачем мне твой пиджак, - сказал старик, глянув на пиджак, - мед у меня свой. Угощайся. - Он склонился к ведру, стоявшему у ног, туго провернул дощечкой и осторожно вытащил ею большой ломоть сочащихся сот. - Ешь! Не жалко!
- Спасибо, - сказал он и стал растерянно озираться, не зная, как взять этот сочащийся ломоть.
- А вон мисочка, - кивнул старик на конец лежанки, где стояла деревянная миска, прикрытая старым полотенцем.
Он скинул полотенце, дунул в миску и подставил старику. Старик шмякнул в нее ломоть сот и снова вонзил дощечку в содержимое ведра.
Миска приятно потяжелела. Он поставил ее на колени, вынул перочинный нож, раскрыл его и, отрезав кусок от сот, поймал его губами и стал есть, выжевывая и высасывая из него ароматный мед.
- А откуда ты будешь родом? - благостно спросил старик, глядя, как он ест.
- Я из Абхазии, - сказал он, причмокивая и блаженствуя.
- Так у меня же абхазские пчелы, - сказал старик, - я семь лет прожил в Абхазии. Знаешь такое место - Псху?
- Конечно, знаю! - вскрикнул он, радуясь, что старик жил у него на родине. - Но сам я там не бывал... Там сейчас немцы...
- Немцы, мил-человек, скоро везде будут...
Что-то кольнуло в груди беглеца, но съеденный мед успокоил: старик, что с него возьмешь.
- А здесь их много? - спросил он.
- Мне они не докладывают, - ответил старик и снова посмотрел на него васильковыми глазами. - Но как же ты из Абхазии здесь оказался?
Он хотел сказать ему правду, но что-то его удержало.
- Гостил у земляка, - сказал он, снова принимаясь за соты, - война меня здесь застала.
- Не успел уехать?
- Не успел.
- Долго же ты раздумывал, - сказал старик и добавил: - Дать еще меду?
- Спасибо, - сказал он и подставил миску.
Отмахнув ладонью пчел, кружащихся над ведром, старик снова провернул дощечку и, вынув ее, сковырнул ему в миску кусок сот поменьше.
- Куда ж ты на ночь глядя пойдешь? - раздумчиво сказал старик. - Хочешь, идем ко мне домой... А то в шалаше оставайся. Только не сожги его.
Он подумал-подумал и решил все-таки оставаться в шалаше. Мало ли кто у старика дома и какие у него там соседи.
- Я, пожалуй, останусь, - сказал он, - спасибо за мед.
- Абхазская пчела - лучшая в мире, - проговорил старик и осторожно столкнул ногтем большого пальца правой руки пчелу, севшую ему на левую руку. Подняв на беглеца васильковые глаза, добавил: - У нее самый длинный хоботок... Самый длинный... Может, и лучше остаться тебе здесь. У меня невестка злая. Ну, я пойду. Куда-то собачка ускакала. - Старик поднялся и, встав у входа в шалаш, начал громко кричать: - Рекс! Рекс! Рекс!
Тяжелое дыхание собаки он услышал раньше, чем увидел ее. Старик сделал шаг назад, как бы приглашая собаку, и он увидел огромную лохматую кавказскую овчарку. Она молча уставилась на него. Почувствовав смутную тревогу, он взглянул на старика и вдруг увидел профиль его, искаженный злобой. Похолодел. Выплюнул изо рта вощину и, не выпуская собаки из кругозора, мгновенно оглядел шалаш, ища чем защититься. Цапнул глазами из старого костра самую увесистую головешку.
- Взять, Рекс, - взвизгнул старик, - большевистского шпиона!
Но пока старик кричал, он выхватил эту головешку. Он вырос в пастушеской деревне и знал, как обороняться от злых собак. Короткий рык, и собака, разинув огнедышащую пасть, прыгнула на него. Он сунул в разинутую пасть свою головешку и молниеносно, не давая времени прикусить ее, задвинул подальше в глотку. Собака рухнула на пол шалаша, вздымая тучу золы, завыла от боли и выскочила наружу.
Быть приглашенным под кров хозяина, съесть его хлеб-соль и быть им преданным - это было чудовищно для еще слишком чегемского сознания беглеца!
Бешеный, но и ясно владея своим бешенством, пригибаясь, чтобы не задеть крыши, он размахнулся головешкой и ударил старика по голове. Старик опрокинулся, кусок головешки отлетел. Оружие в руке его стало короче, но и острее.
В это мгновение собака снова прыгнула на него, и он снова успел просунуть ей до самой глотки свою укороченную, но и заостренную теперь головешку. Собака рухнула, взвыла от боли и выскочила из шалаша, оглашая окрестности громким лаем, время от времени выфыркивая кровь, капавшую у нее изо рта.
Однако она стояла у самого выхода из шалаша и не намерена была его выпускать. Мысль его работала быстро и четко. Перочинный нож! Нет! Слишком короткое лезвие!
И никак нельзя было затягивать борьбу с собакой. Она лаяла слишком громко и могла привлечь внимание людей, если они где-то близко живут. Он не знал этой местности.
Испугать ее было невозможно, и невозможно было убить ее этой укороченной головешкой. Он выхватил еще одну головешку из потухшего костра. Она была не так увесиста, как первая, но подлиннее. Тряхнул ее в руке - прочная, выдержит.
Теперь он держал в левой руке ту первую головешку, а в правой зажал эту, которая была подлиннее. Он решил дать собаке прикусить укороченную головешку и бить ее в это время второй.
Собака продолжала громко лаять, стоя у входа в шалаш. Он видел, что она не сводит яростных глаз именно с той головешки, которая вонзалась ей в глотку. Однако прыгать на него она теперь не решалась:
Скорей, скорей! Она слишком громко лает! Если придут люди и увидят убитого старика, его ничто не спасет. Выдвинув левую руку с укороченной головешкой, он решительно пошел на собаку. Она не выдержала его решительности и попятилась, продолжая захлебываться лаем.
Он остановился, и собака снова приблизилась, не сводя глаз с укороченной головешки. Скорей! Скорей! Надо дать ей прикусить ее, а потом бить той, что зажата в правой руке. Бить по голове. Насмерть.
Ярость собаки не утихала, но теперь она была гораздо осторожнее. Он опустил руки вдоль тела, чтобы она стала посмелее. Иначе она не даст ему уйти и будет лаять в двух шагах от него.
Видя, что он не действует, собака, продолжая захлебываться лаем, приблизилась к нему с того боку, откуда торчал ненавистный обломок головешки. Он изо всех сил держал себя в руках, не делая никаких оборонительных движений, чтобы дать ей осмелеть, и в то же время не выпуская ее из виду. Спокойно! Спокойно! Спокойно! И нервы у собаки не выдержали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19