- Что-нибудь еще надо? - тихо спросила женщина, глядя на него своими лучистыми не по возрасту глазами.
- Я из Чегема. Я сын Ефрема, - сказал он ей.
- Ты сын Ефрема? - переспросила она и теперь залучилась не только глазами, но и всем лицом.
- Да, - сказал он.
И вдруг эта тихая, покорная женщина гневно преобразилась. Она заговорила с мужем на армянском языке, язвительно укоряя его тем, что тут стоит несчастный сын Ефрема, а он черт его знает чем занимается весь день. И опять все остальные игроки с величайшим удивлением посмотрели на него, но и как бы с уверенностью, что все это уже было, а игре никто не может помешать.
- Ты сын Ефрема?! - по-русски закричал хозяин и уставился на него своими сверкающими глазищами.
- Да, - сказал он, даже как бы пытаясь пригасить взрывной возглас хозяина.
Хозяин, с размаху хлопнув крышкой игральной доски, закрыл ее. Он яростно обратился ко всем остальным игрокам на армянском языке. Он обратился к ним так, как будто давно просил их покончить с игрой и убраться отсюда, а они никак не убирались. И вот терпение его лопнуло. Никаких возражений он не слушал, небрежно расшвыривая деньги играющим, и, покрывая недовольный гвалт, кричал и показывал на двери. Наконец они все ушли, как бы пораженные фантастическим обстоятельством, которое могло оказаться интереснее игры в нарды.
Хозяин подошел к нему и, сверкая на него глазищами из-под черных мохнатых бровей, спросил:
- Так ты сын Ефрема?
- Да, - повторил он.
- А как зовут его жену? - вдруг спросил хозяин.
- Маму? - растерялся он. - Шазина.
- Правильно! А ты помнишь, где мой дом стоял?
- Конечно, - сказал он.
- Если от моего дома, - сердито закричал хозяин и резанул ладонью воздух, - прямо вниз смотреть, кто там живет?
- Охотник Тендел.
- Правильно! - заревел хозяин. - Дай я тебя расцелую, мой мальчик! Сколько времени прошло! - Он облапил его и смачно поцеловал в губы. Вдруг оттолкнул, продолжая придерживать за плечи: - А как ты попал сюда?
- Бежал из плена.
- Молодец! - закричал хозяин. - Будешь жить у меня до прихода наших! Ничего не бойся - здесь все свои! В нарды играешь? - неожиданно спросил он, видимо, почувствовав свой неутоленный азарт.
- Да, - сказал Алексей.
- А деньги есть?
- Есть тридцатка!
- Садись, сыграем! - сказал Ашот, усаживаясь сам и усаживая его, - положи деньги сюда!
Алексей достал Машину тридцатку и выложил ее на столик.
Хозяин тоже выложил тридцатку на столик. С грохотом распахнул игральную доску и стал раскладывать фишки.
Он тоже разложил фишки по местам.
- Деньги мне не нужны, - пояснил хозяин, - но без денег неинтересно играть.
С этим он бросил кости. Хозяин, конечно, играл намного лучше, и, выиграв у гостя тридцатку, он его окончательно усыновил.
Так он стал жить в доме дяди Ашота. Вскоре он познакомился с местными людьми. Некоторые из них были связаны с партизанами. И он принимал участие в нескольких партизанских вылазках, которые проводили далеко от этого села. И он нередко удивлял своих товарищей хладнокровием, храбростью и находчивостью.
- Что я, - говаривал он, когда товарищи хвалили его за находчивость, и рассказывал, как учительница, спасая его, запутала немцев.
Дяде Ашоту, чтобы не волновать его, он ничего не говорил о своих связях с партизанами. Но тот, конечно, сам догадался. После первой операции, когда он отсутствовал несколько дней, дядя Ашот встретил его с мрачной укоризной.
- Я обещал сохранить тебя для отца, - прогудел он ему сердито, - а ты чем занимаешься?
- Да нет, дядя Ашот, - улыбнулся он ему, - мы просто загуляли с ребятами.
Хозяин махнул рукой и больше ни о чем его не спрашивал.
Через два месяца наши взяли Майкоп, он влился в армию, до самого конца войны был на фронте и быстро продвигался по службе. Но еще в Майкопе его сразу вызвали в особый отдел.
В кабинете сидел майор. Он поздоровался с ним и показал на стул.
- Мы знаем, что вы хорошо партизанили в этом районе, - сказал он ему, здесь оставались наши люди. Но как вы сюда попали? Расскажите, только всю правду.
И он ему все рассказал, как было. Майор выслушал его с сумрачным вниманием.
- Вот вы говорили, что, когда вас везли на лошади, - после окончания рассказа спросил майор, - вы слышали кавказскую речь проводников. А на каком именно языке они говорили?
- Не знаю, - сказал он.
- Но вы же сам кавказец, - настаивал майор и вдруг язвительно добавил: Что, своих прикрываете?
Волна бешенства подхватила его. Он вскочил. Но и сквозь багровое пламя ярости он все-таки помнил нешуточность учреждения, в котором находился.
Майор на миг растерялся и, в свою очередь, почувствовал нешуточные возможности такой ярости даже в этом нешуточном учреждении.
- Не горячись, сядь, сядь, - сказал он и уже примирительно: - Вот сумасшедший фронтовик...
И он сел.
- Я могу различить те языки, которые я слышал с детства, - сказал он, - а северокавказские языки я никогда не слышал и не могу различить. Да и какая разница? Предательство от нации не зависит.
Майор успокоился.
- Нам лучше знать, от чего это зависит, - уточнил он, - ничего, доберемся и до них. Но чем вы докажете, что вы бежали из концлагеря?
- Если эти места уже освобождены, - сказал он, сдерживая раздражение, пусть ваш человек сунет руку в дерьмо, там, где канализация выходит из лагеря, и он увидит, что средняя проволока оборвана. Может и поднырнуть для проверки...
- Ладно-ладно, - остановил его майор.
- Да и пленные красноармейцы, если лагерь освобожден, - продолжал он, могут вспомнить меня...
- С пленными красноармейцами еще разбираться и разбираться, - сказал майор многозначительно. - Вы свободны. Идите.
Он все рассказал майору, но, даже не задумываясь, каким-то инстинктом самосохранения пропустил историю с немецким офицером-абхазцем. Позже, уже после войны, вспоминая встречу с майором, он удивлялся своей не обдуманной заранее прозорливости. Эта история могла сломать ему всю карьеру. Тут были возможны два варианта обвинения.
Или они стали бы добиваться от него, какую подлую услугу он оказал немецкому офицеру, что тот его отправил отъедаться на кухню. Или еще хуже: офицер оказался его родственником. И тогда пришлось бы плохо не только ему, но, конечно, перетряхнули бы и родственников. Представить, что офицер-абхазец, услышав от пленного доходяги родной язык, на миг поддался голосу крови и пожалел его, они не могли и не хотели.
Генерал никогда не был особым сталинистом, но обаяние неимоверной власти вождя он чувствовал долго. И после войны, когда он ясно осознавал, что то или иное серьезное дело в стране делается неправильно, он в мечтах вдруг оказывался в кабинете Сталина и рассказывал ему об ошибках, допущенных его соратниками.
Сталин его внимательно выслушивал и, пользуясь своей фантастической властью, поднимал трубку и приказывал исправить ошибку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19