Движимая ничем не замутненной ненавистью, я улыбнулась ему так, словно он приглашал меня на медленный танец, и он захлебнулся собственным визгом. Израильские солдаты в полной боевой выкладке, размещенные вдоль края площади, примыкавшего сверху к Стене плача, не проявили к моим приключениям почти никакого интереса, но, тем не менее, их присутствие существенно понизило уровень моего дискомфорта.
Кентавр в мечети.
За исключением израильских солдат, вокруг меня не было абсолютно ничего, что могло бы понизить уровень моего дискомфорта. Место, где я находилась, было откровенно чужим, откровенно враждебным. Как Израиль мог допустить присутствие этой гниющей раны в самом своем сердце — уму непостижимо. Но я ожидала, что это место будет проникнуто враждебностью ко мне. Чего я никак не ожидала, это увидеть грязь на каменных плитах, которыми была вымощена площадь. Я не ожидала увидеть, как ветер гоняет над этими плитами обрывки газет и пластиковых пакетов. Я не ожидала увидеть стаи бродячих кошек, разгуливавших повсюду, словно хозяева Храмовой горы. Я не ожидала увидеть неопрятных стариков, сидящих тут и там на брошенных на землю ковриках; они ели что-то из газетных кульков и бросали объедки на землю, где к ним тут же сбегались и начинали свару кошки.
Третья важнейшая святыня ислама оказалась бесстыдно грязной. Явные знаки запустения были видны повсюду, и одно это делало все происходящее вокруг куда более чуждым, чем не только Красная площадь, но и любой зловещий ритуал в фильме про Индиану Джонса.
Я пересекла площадь, стараясь не отходить слишком далеко от солдат, и спустилась с Храмовой горы. Я оказалась на базаре в арабском квартале Старого города. Я собралась было сфотографировать расклады незнакомых мне яств, выставленных на продажу, но нестерпимая вонь гниющего мяса погнала меня прочь, и я решила, что видела достаточно Старого города для одного дня. Я вышла через Дамасские ворота, свернула налево и пошла вдоль стены в направлении Яффских ворот, от которых я знала дорогу до моего отеля. Не успела я пройти и пятидесяти метров, как стайка арабских детишек принялась кидать в меня камнями. Двое взрослых арабов прикрикнули на них, и шалуны разбежались, но в моей правой руке успело проснуться и долго не проходило томление по тяжести заряженного пистолета.
Молитва о мире.
Все происходящее имеет какой-то смысл. Каков был смысл увиденного мною на Храмовой горе? Вопрос этот важен, даже если у нас нет на него ответа. Возможно, отсутствие ответа делает его еще более важным, потому что оно показывает, как мало мы знаем о наших смертельных врагах, мусульманах.
На самом деле, совсем не обязательно подниматься на Храмовую гору, чтобы увидеть запустение, там, где его, казалось бы, не следовало бы ожидать. Каждый, кто хоть раз был в Израиле, замечал контраст между еврейскими и арабскими городами, особенно разительный, когда два такие города расположены по соседству. Что бы ни врали антисионисты, оба города имеют совершенно одинаковый доступ ко всему, что нужно для процветания, от воды до образования. Чем объясняется этот контраст? В чем состоит его смысл?
Почему в еврейских руках земля Израиля цветет, а в арабских горит? В чем причина этого контраста? В чем его смысл?
Это можно увидеть отнюдь не только в Израиле. Недавно я прочла, что дом, где родился лже-пророк Магомет вскоре будет разрушен. Нет, Буш не планирует подвергнуть Мекку атомной бомбардировке. Правительство Саудовской Аравии перестраивает город, и частью плана является снос дома, где родился основатель ислама. С точки зрения человека с Запада это является разрушением собственной истории. С точки зрения человека с Запада это равносильно культурному самоубийству народа. Очевидно, с точки зрения наших врагов, мусульман, снос уникального памятника старины является чем-то совершенно другим. Чем же? В чем смысл такого расхождения во мнениях?
Мы не устаем повторять остроту Аббы Эбана, что арабы никогда не упускают возможность упустить возможность. Но почему они это делают? Что они, генетически предрасположены к глупости? Арабы, ближайшие родственники евреев? Маловероятно. Чем же еще объяснить контраст между гигантским прогрессом Запада в течение последних 14 веков и полным отсутствием какого-либо прогресса среди арабов в течение того же периода.
Объяснение должно существовать, и если мы его не видим, то только потому, что ищем там, где его быть не может. Правильное объяснение, как правило, оказывается самым простым. Вот очень простое объяснение: мусульмане хотят совсем не того, чего, по нашим представлениям, им следует хотеть. Оно прекрасно подтверждается заверениями самих мусульман, что смерть дорогa им так же, как нам — жизнь. Мы не в состоянии понять, что целый народ может предпочесть смерть жизни. Но попытался ли хоть один мусульманский лидер отвергнуть это заявление? Никогда. Что же тогда заставляет нас сомневаться в его искренности? Только наша наивная вера, что все люди в своей глубинной сути одинаковы.
Но разве не все люди рождены равными?
Конечно, все, но только перед законом и только в тех немногих странах, где такой закон принят и соблюдается. Во всех остальных отношениях все люди рождаются невероятно разными и остаются разными в большей степени, чем мы можем себе представить. И мечты у разных людей, сами понимаете, тоже разные.
Если взглянуть на арабов с нашей стороны разделяющей нас пропасти, то понять, к чему они должны стремиться очень легко. Арабы должны объединить все свой страны в пан-арабскую федерацию, в которой ранее независимые государства будут играть роль штатов, принять с минимальными поправками американскую конституцию, перейти в христианство и, используя изобилие природных ресурсов, которыми непонятно за что наградил их Господь, стать сверхдержавой и повести за собой человечества по дороге всеобщего образования и беспредельного прогресса. То же самое можно сказать короче: человеку легче преуспеть и быть счастливым, если он — американец, а не араб. И, тем не менее, арабы остаются арабами, независимо от нашей точки зрения на то, что для них хорошо, а что — плохо.
Мечтают ли «палестинцы» о свободной «Палестине»? Мы бы на их месте только о ней и мечтали бы. Но это — мы. А они? И если да, то почему они упрямо упускают одну возможность превратить арафатник в государство за другой? Почему Арафат отверг то, что Барак в Кемп Дэвиде преподнес ему на блюдечке?
Потому что принять это предложение означало бы оставить Израиль в покое, а это явилось бы непростительным предательством арабской мечты об уничтожении Израиля. Потому что «палестинский народ» — это название оружия, созданного специально для уничтожения Израиля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64