.. И я не знаю, к чему привело бы меня все это, если бы
Вернел, наконец, не встал на моем пути.
Я не сразу осознал, что он загораживает мне проход, не сразу сумел
расслышать его голос. И только потом, когда наваждение схлынуло, вдруг
понял, что я вообще ничего не слышал, что все мое сознание заполнили
могучие и торжественные звуки - нет, не органа, а чего-то еще более
величественного. И вдруг наступила тишина, и в этой тишине я услышал
обеспокоенный голос Вернела:
- Что с тобой, тебе плохо?
- Нет, нет...- я покачал головой, огляделся по сторонам. И почувствовал
страшную, чудовищную усталость - и жар, который навалился со всех сторон.
Но снова повторил,- Нет, ничего.
- Пойдем скорее отсюда,- голос Вернела был полон беспокойства,- Так и
тепловой удар получить недолго.
Я не сопротивлялся, когда он, как ребенка, повел меня за руку из дворца.
Мне было плохо - наверное, я действительно перегрелся. На площади перед
дворцом Вернел усадил меня на стул под навесом, дал какую-то таблетку,
воды, включил охладитель и направил мне в лицо поток прохладного воздуха.
Это было блаженство - но в то же время мне по-прежнему было плохо. И я не
слишком четко помню, что было потом. Наверное, они пригнали прямо ко дворцу
джип - это было нетрудно, улица от ворот была достаточно широкой. Я помню
шум мотора, запах горячей смазки и раскаленное сиденье, до которого
поначалу больно было дотронуться, помню, как нас вдруг затрясло на ухабах -
наверное, когда джип выехал из города. Помню прохладу и полумрак комнаты,
куда меня поселили накануне, какую-то фигуру в белом халате - конечно,
доктора Сиренова, мы с ним потом даже подружились. И все, дальше я уснул.
Но сон мой был беспокоен. Сон мой был повторением яви.
Стоило мне закрыть глаза, как торжественные звуки вновь заполнили
сознание, и вновь поплыли перед глазами картины гипнотических узоров,
сотворенных Кьерром, и вновь я шел, не в силах оторвать от них взгляда. Но
путь мой был теперь мучителен, каждый шаг налитых свинцом ног давался с
величайшим трудом и причинял боль, солнце немилосердно жарило с вышины, и
сам воздух, казалось, сопротивлялся моему движению, обволакивая тело
невидимой, но вполне весомой и ощутимой вязкой субстанцией. И все же я не
мог позволить себе остановиться, я все шел и шел вперед, накручивая один за
другим круги вдоль стен сохраненного в моей памяти зала, и величественная
неземная музыка, звучащая торжественно и трагически, не оставляла в
сознании места для вопроса о том, куда и зачем я иду. Я двигался вперед, и
постепенно в чудовищных картинах, которые открывались передо мной, стали
возникать смысл и порядок, и - мне так казалось - я начал понимать что-то
чрезвычайно важное, без чего дальнейшая жизнь немыслима.
И вдруг я остановился.
Потому что прямо передо мной была пустота. Абсолютная, черная пустота.
Казалось, еще несколько шагов, еще несколько мгновений - и мне откроется,
наконец, высший смысл того, зачем я шел этим мучительным путем - но стена с
оставленными правителем Кьерром узорами, обрывалась в этой черноте, тонула
в ней, и не было никакой надежды найти ответ на непоставленный вопрос.
С этим ощущением полнейшей безнадежности я и проснулся.
Была глубокая ночь. Высокая луна светила в окно, высвечивая на полу
ровный прямоугольник. Я лежал на спине - обычно я никогда не сплю на спине
- и вслушивался в тишину. Тишина эта была такой, что поначалу мне
показалось, будто я оглох. Но стоило мне лишь шевельнуть рукой, положить ее
поверх простыни - и шуршание постельного белья наполнило мир грохотом. И
вдруг, столь же внезапно я ощутил запахи - легкое дуновение от кондиционера
несло в себе десятки различимых запахов. Все чувства мои, наверное, были
обострены до нечеловеческого предела, но я не мог понять, почему, зачем это
нужно. Состояние это было настолько мучительно, что какое-то время я даже
хотел вернуться в оставленный сон - как бы тяжко мне в этом сне ни было -
снова забыться и потерять ощущение реальности. Я даже закрыл глаза. Но
заснуть мне суждено не было.
Потому что сразу, лишь только я опустил веки, перед моим мысленным
взором открылся черный провал, увиденный во сне. Провал, который скрыл за
собой истину, познание которой было для меня почему-то жизненно необходимо.
И я сразу же понял, что мне необходимо сделать.
Не знаю, что руководило мною - мое ли собственное сознание, дух ли
давным-давно мертвого правителя Кьерра - но дальнейшие мои действия были
четкими и быстрыми. Так, будто я руководствовался давным-давно
разработанным и тщательно отрепетированным планом. Я открыл глаза, встал,
почти бесшумно оделся. Я уверен, что это было почти бесшумно - для моего
обостренного слуха каждый шорох казался грохотом. Потом я вышел в коридор,
осторожно прикрыл за собой дверь, с полминуты постоял, прижавшись к ней
спиной и вслушиваясь. Мои движения никого не потревожили. Все так же ровно
гудели кондиционеры - днем я вообще не слышал их гудения - доносился чей-то
храп из-за двери дальше по коридору, где-то шелестела на ветру бумажка -
наверное, на доске объявлений у входа. В окно в дальнем конце коридора
попадало достаточно лунного света - включать освещение я не стал. Я не
спеша двинулся к выходу. У двери на крюке висел фонарь - я взял его с
собой.
Но в пути он мне не потребовался. Луна давала достаточно света.
Через холм я шел той же дорогой, что и накануне утром вдвоем с Вернелом.
Он говорил, что здесь встречаются змеи, но я не видел ни одной. Я шел не
спеша, и луна светила мне в спину, и тень моя шла впереди, так что каждый
мой шаг был шагом в ее черноту. Но я ни разу не споткнулся и не оступился,
я шел, выключив сознание, как ходят лунатики, и тело мое само находило
наилучший путь.
Но я все помню.
И то, как с вершины Южного холма открылись освещенные луной развалины
Анангаро.
И то, как шагнул во мрак под Южными воротами.
И то, как совершенно неожиданно на месте провала, где когда-то выходил
фасадом на Кьядрог дом Менара, я увидел в лунном свете высокие колонны и
наглухо закрытые ставни на окнах, и каменную голову льва над входом - и
сердце заколотилось от самому мне непонятной ненависти, и сжались кулаки, и
я, наверное, даже зарычал от злобы. Но сквозь видение просвечивали звезды,
и наваждение отступило, и я двинулся дальше.
Так и дошел я, ни разу не сбившись с пути, до зала правителя Кьерра. И
только на пороге поймал себя на удивленной мысли, вернее, на каком-то
недоумении - зачем я здесь в этот час, что я здесь делаю? Но было уже
поздно - я переступил через высокий порог. Я снова был там, где много веком
назад воцарился злой дух Кьерра, я снова был в его власти.
1 2 3 4 5 6 7 8
Вернел, наконец, не встал на моем пути.
Я не сразу осознал, что он загораживает мне проход, не сразу сумел
расслышать его голос. И только потом, когда наваждение схлынуло, вдруг
понял, что я вообще ничего не слышал, что все мое сознание заполнили
могучие и торжественные звуки - нет, не органа, а чего-то еще более
величественного. И вдруг наступила тишина, и в этой тишине я услышал
обеспокоенный голос Вернела:
- Что с тобой, тебе плохо?
- Нет, нет...- я покачал головой, огляделся по сторонам. И почувствовал
страшную, чудовищную усталость - и жар, который навалился со всех сторон.
Но снова повторил,- Нет, ничего.
- Пойдем скорее отсюда,- голос Вернела был полон беспокойства,- Так и
тепловой удар получить недолго.
Я не сопротивлялся, когда он, как ребенка, повел меня за руку из дворца.
Мне было плохо - наверное, я действительно перегрелся. На площади перед
дворцом Вернел усадил меня на стул под навесом, дал какую-то таблетку,
воды, включил охладитель и направил мне в лицо поток прохладного воздуха.
Это было блаженство - но в то же время мне по-прежнему было плохо. И я не
слишком четко помню, что было потом. Наверное, они пригнали прямо ко дворцу
джип - это было нетрудно, улица от ворот была достаточно широкой. Я помню
шум мотора, запах горячей смазки и раскаленное сиденье, до которого
поначалу больно было дотронуться, помню, как нас вдруг затрясло на ухабах -
наверное, когда джип выехал из города. Помню прохладу и полумрак комнаты,
куда меня поселили накануне, какую-то фигуру в белом халате - конечно,
доктора Сиренова, мы с ним потом даже подружились. И все, дальше я уснул.
Но сон мой был беспокоен. Сон мой был повторением яви.
Стоило мне закрыть глаза, как торжественные звуки вновь заполнили
сознание, и вновь поплыли перед глазами картины гипнотических узоров,
сотворенных Кьерром, и вновь я шел, не в силах оторвать от них взгляда. Но
путь мой был теперь мучителен, каждый шаг налитых свинцом ног давался с
величайшим трудом и причинял боль, солнце немилосердно жарило с вышины, и
сам воздух, казалось, сопротивлялся моему движению, обволакивая тело
невидимой, но вполне весомой и ощутимой вязкой субстанцией. И все же я не
мог позволить себе остановиться, я все шел и шел вперед, накручивая один за
другим круги вдоль стен сохраненного в моей памяти зала, и величественная
неземная музыка, звучащая торжественно и трагически, не оставляла в
сознании места для вопроса о том, куда и зачем я иду. Я двигался вперед, и
постепенно в чудовищных картинах, которые открывались передо мной, стали
возникать смысл и порядок, и - мне так казалось - я начал понимать что-то
чрезвычайно важное, без чего дальнейшая жизнь немыслима.
И вдруг я остановился.
Потому что прямо передо мной была пустота. Абсолютная, черная пустота.
Казалось, еще несколько шагов, еще несколько мгновений - и мне откроется,
наконец, высший смысл того, зачем я шел этим мучительным путем - но стена с
оставленными правителем Кьерром узорами, обрывалась в этой черноте, тонула
в ней, и не было никакой надежды найти ответ на непоставленный вопрос.
С этим ощущением полнейшей безнадежности я и проснулся.
Была глубокая ночь. Высокая луна светила в окно, высвечивая на полу
ровный прямоугольник. Я лежал на спине - обычно я никогда не сплю на спине
- и вслушивался в тишину. Тишина эта была такой, что поначалу мне
показалось, будто я оглох. Но стоило мне лишь шевельнуть рукой, положить ее
поверх простыни - и шуршание постельного белья наполнило мир грохотом. И
вдруг, столь же внезапно я ощутил запахи - легкое дуновение от кондиционера
несло в себе десятки различимых запахов. Все чувства мои, наверное, были
обострены до нечеловеческого предела, но я не мог понять, почему, зачем это
нужно. Состояние это было настолько мучительно, что какое-то время я даже
хотел вернуться в оставленный сон - как бы тяжко мне в этом сне ни было -
снова забыться и потерять ощущение реальности. Я даже закрыл глаза. Но
заснуть мне суждено не было.
Потому что сразу, лишь только я опустил веки, перед моим мысленным
взором открылся черный провал, увиденный во сне. Провал, который скрыл за
собой истину, познание которой было для меня почему-то жизненно необходимо.
И я сразу же понял, что мне необходимо сделать.
Не знаю, что руководило мною - мое ли собственное сознание, дух ли
давным-давно мертвого правителя Кьерра - но дальнейшие мои действия были
четкими и быстрыми. Так, будто я руководствовался давным-давно
разработанным и тщательно отрепетированным планом. Я открыл глаза, встал,
почти бесшумно оделся. Я уверен, что это было почти бесшумно - для моего
обостренного слуха каждый шорох казался грохотом. Потом я вышел в коридор,
осторожно прикрыл за собой дверь, с полминуты постоял, прижавшись к ней
спиной и вслушиваясь. Мои движения никого не потревожили. Все так же ровно
гудели кондиционеры - днем я вообще не слышал их гудения - доносился чей-то
храп из-за двери дальше по коридору, где-то шелестела на ветру бумажка -
наверное, на доске объявлений у входа. В окно в дальнем конце коридора
попадало достаточно лунного света - включать освещение я не стал. Я не
спеша двинулся к выходу. У двери на крюке висел фонарь - я взял его с
собой.
Но в пути он мне не потребовался. Луна давала достаточно света.
Через холм я шел той же дорогой, что и накануне утром вдвоем с Вернелом.
Он говорил, что здесь встречаются змеи, но я не видел ни одной. Я шел не
спеша, и луна светила мне в спину, и тень моя шла впереди, так что каждый
мой шаг был шагом в ее черноту. Но я ни разу не споткнулся и не оступился,
я шел, выключив сознание, как ходят лунатики, и тело мое само находило
наилучший путь.
Но я все помню.
И то, как с вершины Южного холма открылись освещенные луной развалины
Анангаро.
И то, как шагнул во мрак под Южными воротами.
И то, как совершенно неожиданно на месте провала, где когда-то выходил
фасадом на Кьядрог дом Менара, я увидел в лунном свете высокие колонны и
наглухо закрытые ставни на окнах, и каменную голову льва над входом - и
сердце заколотилось от самому мне непонятной ненависти, и сжались кулаки, и
я, наверное, даже зарычал от злобы. Но сквозь видение просвечивали звезды,
и наваждение отступило, и я двинулся дальше.
Так и дошел я, ни разу не сбившись с пути, до зала правителя Кьерра. И
только на пороге поймал себя на удивленной мысли, вернее, на каком-то
недоумении - зачем я здесь в этот час, что я здесь делаю? Но было уже
поздно - я переступил через высокий порог. Я снова был там, где много веком
назад воцарился злой дух Кьерра, я снова был в его власти.
1 2 3 4 5 6 7 8