Я жестами объясняю, что хотел бы купить молока. «Дудх», — говорю я. Это слово я слышал у тибетских шерпов в Непале. Мужчина улыбается, приглашает в палатку. Я зову Нену, и мы входим внутрь.
Посередине очаг. Топят высушенным ячьим навозом. Вокруг огня, едва различимые в полутьме, сидят мужчины, женщины, дети. Нам подают тибетский чай в чашах, сделанных из корней дерева и оправленных серебром. Хозяйка — если можно так назвать женщину-кочевницу — сначала кладет в чашу кусочки масла, а потом уже наливает в нее чай.
Глаза, постепенно привыкшие к темноте, различают детали. Некоторые мужчины пришивают подошвы к сапогам из войлока, другие прядут опереть.
Шерпы у перевала Нангпа Ла
В одном углу сложены штабелем сухие ячьи лепешки для топлива. Шкуры, одеяла, ковры из шерсти дополняют обстановку. Тут и небольшое изображение далай-ламы, перед ним масляная лампада.
Ну, и на всех пяти палатках развеваются красные флаги, хотя ни для кого в Тибете присоединение к Китаю не значит так мало, как для кочевников. Раньше здесь хозяйничали феодалы, теперь — государство, а кочевники как были нищими, так и остались.
Мы пытаемся вести беседу с помощью жестов. Я все время повторяю «Нангпа Ла» и показываю в сторону, откуда мы пришли. Хозяева каждый раз поднимают руки, как бы защищаясь, и смеются. Постепенно до нас доходит, что они ничего не понимают.
Но теперь уже все равно. Мне нравится горько-соленый чай с маслом. Соль привозят сюда из северного Тибета, масло ячье, оно хранится в тугих кожаных бурдюках, поджаренная ячменная мука, твердый, как камень, овечий сыр, иногда сушеное мясо — если случится беда с каким-нибудь животным. Одежда самотканная или из шкур. Палатка, которая вместе с очагом и ткацким станком привязывается на спину яку, когда вокруг стоянки не остается больше травы. Столь проста и сурова их жизнь.
Когда мы возвращаемся в свою палатку, идет снег. Он покрывает яков, равнодушно жующих свою жвачку. Под толстой снежной мантией они выглядят очень внушительно.
Спим мы крепко. Только один раз залаяла собака, и я выглянул из палатки. Снегопад прекратился, освещенный месяцем мир вокруг кажется театральной декорацией. Снова залезаю в спальный мешок и долго еще слышу мерное чавканье яков.
На следующий день идем дальше. Сначала путь лежит вниз в долину Тингри, а потом вверх по Тингри к Нангпа Ла. Эверест стоит перед нами во всей своей первозданной, красе. Часа через четыре догоняем группу — семь яков, ослик, собака и два погонщика, понукающих скотину ленивым, почти нежным посвистыванием. Толстая шкура яков — чистый обман. В действительности это чрезвычайно чувствительные животные. Уходят часы на то, чтобы поймать и успокоить яка, если его что-нибудь напугает.
Погонщики останавливают свое маленькое стадо и приглашают нас идти с ними. А почему бы и нет? На одного из яков погрузили нашу палатку и припасы. И вот через два часа мы уже на месте.
Погонщики ставят небольшую палатку и отгоняют яков на траву. Всего три часа дня. Мы предаемся безделью, купаемся неподалеку в ледяной реке.
На следующий день идем вместе с караваном. Потом караван сворачивает направо в горы, мы расстаемся с ним и следуем дальше по нежно-зеленым лугам, постепенно набирая высоту.
Под самым перевалом встречаем шерпов, идущих со стороны Непала. Где-то я уже видел эти лица. О, да это же мои старые знакомые! Мы были вместе на Ама Дабланге. Они идут в Тингри обменять кое-какие вещи на соль.
Шерпы — тибетское племя. Несколько столетий назад они перекочевали через высокие перевалы в Непал и осели в Соло Кхумбу. В Тибет они приносят главным образом зерно, в Непал — соль. Хотя шерпы по-прежнему истинные буддисты и считают горы обиталищем богов, они давно уже стали лучшими высотными носильщиками в мире, без чьей помощи большинство экспедиций в Гималаи пока еще не может обойтись.
Шерпы рассказывают нам, что ледник перевала Нангпа Ла, ранее бывший оживленным путем, теперь труднопроходим и довольно опасен. Поток беженцев, хлынувший через перевал из Тибета в пятидесятые годы в связи с религиозными гонениями, теперь иссяк.
Проходим еще несколько километров. Потом я долго сижу на одном моренном взлете и любуюсь вершиной Чо Ойю, которая видна отсюда во всей своей красоте. Я расслабляюсь. Мысли бегут свободно, как ледниковая вода, улетают с ветром, носятся по сверкающим снежным просторам, касаясь далекого горизонта на севере.
Переночевав у начала ледника, мы к вечеру следующего дня возвращаемся в наш базовый лагерь.
Северная седловина — муссонный снег
Победу и добычу оставь другим.
Утрату и поражение возьми себе.
III Далай-лама,
Соднам-джамцо.
Ледник Восточный Ронгбук
Уже к полудню солнце спряталось за плотным слоем облаков. Поднялся сильный ветер. Чен укрепляет свою палатку дополнительными реп-шнурами. Мне хочется посмотреть келью отшельника, стоящую недалеко от нашего лагеря. У Нены нет желания составить мне компанию, так что я иду один. Пока я хожу, она записывает в дневнике:
«Когда меня переполняют чувства и хочется высказаться, у Райнхольда или нет времени, или нет настроения. И снова я одна со своими мыслями. Иногда этот человек меня подавляет. Но я понимаю, что это как раз то, что мне надо — самостоятельный человек, сильная личность. В своей внутренней неуверенности я ищу, на что опереться в жизни. Однако временами мое собственное Я настолько подавляется, что я едва выдерживаю. Проклятие! Я доверяю его мнению, но зачем же лишний раз напоминать мне: „Ты этого не можешь“ или „Ты никогда не влезешь туда“. Неужели он не понимает, что мне необходимо мечтать: „О, может быть, я когда-нибудь взойду на Маттерхорн по Северной стене“. Конечно, я понимаю, как трудно это осуществить. Но я терпеть не могу, когда говорят, что мне что-то недоступно, пока я сама в этом не убедилась.
Временами я становлюсь нелогичной. Когда Райнхольд меня злит, я в ответ обижаю его и обвиняю в том, что он меня обижает. В глубине души я понимаю, что неправа, но это меня не удерживает. Я становлюсь невыносимой для него. Райнхольд исключительно терпеливый и предупредительный человек, насколько я его уже знаю. Может быть, потому, что он знает, как отвратителен иногда бывает сам. За то время, что я сижу здесь в лагере и пишу, я пережила уже несколько маленьких кризисов.
Женщины, в общем-то, счастливее в обстановке домашнего хозяйства, и мы еще дома распределили наши обязанности так: я забочусь о кухне, о лагере, аптеке, он занимается организацией, разведкой и описанием маршрута. Мы поставили наш лагерь вполне сносно, насколько это было возможно при постоянном ветре. Цао разбудил меня в первую же ночь, у него была высокая температура. Я отправила его в Шигацзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Посередине очаг. Топят высушенным ячьим навозом. Вокруг огня, едва различимые в полутьме, сидят мужчины, женщины, дети. Нам подают тибетский чай в чашах, сделанных из корней дерева и оправленных серебром. Хозяйка — если можно так назвать женщину-кочевницу — сначала кладет в чашу кусочки масла, а потом уже наливает в нее чай.
Глаза, постепенно привыкшие к темноте, различают детали. Некоторые мужчины пришивают подошвы к сапогам из войлока, другие прядут опереть.
Шерпы у перевала Нангпа Ла
В одном углу сложены штабелем сухие ячьи лепешки для топлива. Шкуры, одеяла, ковры из шерсти дополняют обстановку. Тут и небольшое изображение далай-ламы, перед ним масляная лампада.
Ну, и на всех пяти палатках развеваются красные флаги, хотя ни для кого в Тибете присоединение к Китаю не значит так мало, как для кочевников. Раньше здесь хозяйничали феодалы, теперь — государство, а кочевники как были нищими, так и остались.
Мы пытаемся вести беседу с помощью жестов. Я все время повторяю «Нангпа Ла» и показываю в сторону, откуда мы пришли. Хозяева каждый раз поднимают руки, как бы защищаясь, и смеются. Постепенно до нас доходит, что они ничего не понимают.
Но теперь уже все равно. Мне нравится горько-соленый чай с маслом. Соль привозят сюда из северного Тибета, масло ячье, оно хранится в тугих кожаных бурдюках, поджаренная ячменная мука, твердый, как камень, овечий сыр, иногда сушеное мясо — если случится беда с каким-нибудь животным. Одежда самотканная или из шкур. Палатка, которая вместе с очагом и ткацким станком привязывается на спину яку, когда вокруг стоянки не остается больше травы. Столь проста и сурова их жизнь.
Когда мы возвращаемся в свою палатку, идет снег. Он покрывает яков, равнодушно жующих свою жвачку. Под толстой снежной мантией они выглядят очень внушительно.
Спим мы крепко. Только один раз залаяла собака, и я выглянул из палатки. Снегопад прекратился, освещенный месяцем мир вокруг кажется театральной декорацией. Снова залезаю в спальный мешок и долго еще слышу мерное чавканье яков.
На следующий день идем дальше. Сначала путь лежит вниз в долину Тингри, а потом вверх по Тингри к Нангпа Ла. Эверест стоит перед нами во всей своей первозданной, красе. Часа через четыре догоняем группу — семь яков, ослик, собака и два погонщика, понукающих скотину ленивым, почти нежным посвистыванием. Толстая шкура яков — чистый обман. В действительности это чрезвычайно чувствительные животные. Уходят часы на то, чтобы поймать и успокоить яка, если его что-нибудь напугает.
Погонщики останавливают свое маленькое стадо и приглашают нас идти с ними. А почему бы и нет? На одного из яков погрузили нашу палатку и припасы. И вот через два часа мы уже на месте.
Погонщики ставят небольшую палатку и отгоняют яков на траву. Всего три часа дня. Мы предаемся безделью, купаемся неподалеку в ледяной реке.
На следующий день идем вместе с караваном. Потом караван сворачивает направо в горы, мы расстаемся с ним и следуем дальше по нежно-зеленым лугам, постепенно набирая высоту.
Под самым перевалом встречаем шерпов, идущих со стороны Непала. Где-то я уже видел эти лица. О, да это же мои старые знакомые! Мы были вместе на Ама Дабланге. Они идут в Тингри обменять кое-какие вещи на соль.
Шерпы — тибетское племя. Несколько столетий назад они перекочевали через высокие перевалы в Непал и осели в Соло Кхумбу. В Тибет они приносят главным образом зерно, в Непал — соль. Хотя шерпы по-прежнему истинные буддисты и считают горы обиталищем богов, они давно уже стали лучшими высотными носильщиками в мире, без чьей помощи большинство экспедиций в Гималаи пока еще не может обойтись.
Шерпы рассказывают нам, что ледник перевала Нангпа Ла, ранее бывший оживленным путем, теперь труднопроходим и довольно опасен. Поток беженцев, хлынувший через перевал из Тибета в пятидесятые годы в связи с религиозными гонениями, теперь иссяк.
Проходим еще несколько километров. Потом я долго сижу на одном моренном взлете и любуюсь вершиной Чо Ойю, которая видна отсюда во всей своей красоте. Я расслабляюсь. Мысли бегут свободно, как ледниковая вода, улетают с ветром, носятся по сверкающим снежным просторам, касаясь далекого горизонта на севере.
Переночевав у начала ледника, мы к вечеру следующего дня возвращаемся в наш базовый лагерь.
Северная седловина — муссонный снег
Победу и добычу оставь другим.
Утрату и поражение возьми себе.
III Далай-лама,
Соднам-джамцо.
Ледник Восточный Ронгбук
Уже к полудню солнце спряталось за плотным слоем облаков. Поднялся сильный ветер. Чен укрепляет свою палатку дополнительными реп-шнурами. Мне хочется посмотреть келью отшельника, стоящую недалеко от нашего лагеря. У Нены нет желания составить мне компанию, так что я иду один. Пока я хожу, она записывает в дневнике:
«Когда меня переполняют чувства и хочется высказаться, у Райнхольда или нет времени, или нет настроения. И снова я одна со своими мыслями. Иногда этот человек меня подавляет. Но я понимаю, что это как раз то, что мне надо — самостоятельный человек, сильная личность. В своей внутренней неуверенности я ищу, на что опереться в жизни. Однако временами мое собственное Я настолько подавляется, что я едва выдерживаю. Проклятие! Я доверяю его мнению, но зачем же лишний раз напоминать мне: „Ты этого не можешь“ или „Ты никогда не влезешь туда“. Неужели он не понимает, что мне необходимо мечтать: „О, может быть, я когда-нибудь взойду на Маттерхорн по Северной стене“. Конечно, я понимаю, как трудно это осуществить. Но я терпеть не могу, когда говорят, что мне что-то недоступно, пока я сама в этом не убедилась.
Временами я становлюсь нелогичной. Когда Райнхольд меня злит, я в ответ обижаю его и обвиняю в том, что он меня обижает. В глубине души я понимаю, что неправа, но это меня не удерживает. Я становлюсь невыносимой для него. Райнхольд исключительно терпеливый и предупредительный человек, насколько я его уже знаю. Может быть, потому, что он знает, как отвратителен иногда бывает сам. За то время, что я сижу здесь в лагере и пишу, я пережила уже несколько маленьких кризисов.
Женщины, в общем-то, счастливее в обстановке домашнего хозяйства, и мы еще дома распределили наши обязанности так: я забочусь о кухне, о лагере, аптеке, он занимается организацией, разведкой и описанием маршрута. Мы поставили наш лагерь вполне сносно, насколько это было возможно при постоянном ветре. Цао разбудил меня в первую же ночь, у него была высокая температура. Я отправила его в Шигацзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67