Пропал не значит погиб. В этом Альбертина была абсолютно уверена.
— Тысяча чертей, ты права, девочка, права, как правая ванта! — прогудел Саладин. — Я пропадал по крайней мере пять раз, и дважды на таких Богом забытых островах в Индийском океане, что о них сам Нептун понятия не имел! Ну и что? Разве похоже, что я умер?
Да, трудно было представить себе человека более живого, нежели Саладин, у которого глазки сияли, как две черных маслины.
— Он вернется, я это точно знаю. Папа говорил, что мы, Шульце, неистребимы. — Альбертина прижала к груди руки и для убедительности кивнула. Ее кудряшки окончательно выбились из-под красного платка и торчали теперь во все стороны. — Если кто-нибудь из рода Шульце вобьет себе что-то в голову, то разве что землетрясение, или торнадо, или, в самом крайнем случае, убойная порция мороженого с шоколадом и клубникой способны ему помешать, — со смехом добавила она.
— Эта семейка Шульце начинает мне нравиться все больше и больше, — сказал Саладин, выразив свое одобрение низким, раскатистым хохотом.
За окном мирно проплывали пейзажи. Жизнь Саладина на ветрах семи морей была по крайней мере так же пестра и невообразима, как его автобус. Альбертина хорошо понимала, что кое-что в историях, рассказанных ей Саладином по дороге, было — совсем чуточку — приукрашено. Но еще никто и никогда не приукрашивал так захватывающе, как он. А разнообразные проклятия, которые как из рога изобилия отпускал водитель, стоили того, чтобы их услышать. У Раппельмайерши Саладин Штюрценбехер уже только за своих «Тысячу чертей!» получил бы по меньшей мере три недели штрафных работ на кухне.
Снаружи лил проливной дождь и сумерки окутывали всю местность мягким как вата, расплывчатым светом. Автобус прыгал по ухабам разбитой дороги.
— Хватайся за ванты, штормит! Дождемся мы или нет, когда эта жирная сухопутная крыса залатает здесь наконец-то все дыры?! — взревел Саладин. — В один прекрасный день кто-нибудь ухнется в такую вот дыру и приземлится в Австралии.
— Жирная крыса? Кто это? — Альбертина ухватилась рукой за капитанскую фуражку, которую нахлобучил ей на голову Саладин. Фуражка была ей слишком велика и сползала на глаза.
Саладин указал рукой на большой рекламный щит, где был изображен толстый, масляно ухмыляющийся человек с поварешкой в руке. Другой рукой он, подобно полководцу, указывал на широкую шоссейную дорогу.
— Фриденсрайх Болленштиль. Этому прожорливому хорьку принадлежит почти все в здешних местах. И якобы он намеревается проложить здесь шестиполосный автобан. Отвратительный тип, — сказал Саладин и сплюнул в открытое окно. — При этом вполне хватило бы того, чтобы он бочку смолы купил бы, и все. Зато эта дорога была бы в порядке…
— … и тогда никакого автобана никому здесь не понадобится, — довершила Альбертина его мысль.
— В самую точку попала! — подтвердил Саладин.
— А далеко еще до Вюншельберга?
— До какого Вюншельберга — Верхнего, Нижнего или Центрального? — поинтересовался Саладин.
Альбертина вытащила из кармана письмо, которое казалось ей таким чинным и солидным. До сих пор в ее почтовом ящике водилась только пыль да обитал один старый паук. Если туда что-то и бросали, то в основном письма с угрозами, пестрящие орфографическими ошибками, или маленькие свертки с бомбочками-вонючками — приветы от Яцци.
И тут вдруг пришло вот это письмо, самое настоящее официальное письмо, должностное письмо, как назвал его Тиль.
— Ты что, собираешься оставить нас здесь совсем одних, да? А ну, говори сейчас же! — вырвалось у него, когда Альбертина прочитала ему и Кнобелю вслух это послание. Тиль появился на свет на две минуты раньше Кнобеля, поэтому считался старшим и выступал от имени обоих близнецов. Он бросился на кровать и горько расплакался.
— Я не брошу вас тут одних! — пообещала ему Альбертина.
— Почему ты тогда не берешь нас с собой? — спросил Кнобель, которому было семь лет, два месяца, пять дней, шесть часов, ноль минут и двадцать четыре секунды, и поэтому он был младший.
— Потому что… — Альбертина запнулась. Надо ли раскрывать мальчишкам всю тайну? — Я ведь поеду без разрешения Раппельмайерши на это самое… — Она произнесла странное выражение по складам: — … На о-гла-ше-ни-е за-ве-ща-ни-я и самое позднее через два дня уже опять буду здесь, с вами. Если мы улизнем втроем, будет слишком заметно!
— А что если как раз завтра нас кто-нибудь захочет забрать? — Кнобель с тех пор, как он себя помнил, мечтал о том, что настанет день и парочка каких-нибудь симпатичных родителей заберет его и брата.
Альбертина смолкла. Так быстро все это не бывает, грустно подумала она. До сих пор что-то не нашлось никого, кто захотел бы усыновить сразу двоих сорванцов.
— Ты с ума сошел! В первую очередь вы нужны мне, куда это вы собрались? Ничего себе, в кои-то веки у меня появилась возможность глотнуть свежего весеннего воздуха, и вы сразу же решили смыться!
— Ну, возможность-то у тебя появилась, но никто тебе, между прочим, не разрешал ее использовать! — захихикал Тиль, но тут же умолк, потому что в комнату внезапно вошла Яцци.
Альбертина тогда рассмеялась, обняла мальчишек за плечи и пообещала позвонить, как только доберется до телефона.
А сейчас, в автобусе, она поднесла письмо к китайскому фонарику, который, раскачиваясь из стороны в сторону, висел у нее над головой.
— Вилла Вюншельберг! — сказала она. Это то место, где ей надо выходить.
— Что? Ты собираешься бросить якорь у виллы Вюншельберг? То еще местечко. Да ты отважная девчонка! Про эту виллу всякое болтают… — дальше Саладин уточнять не стал.
Раздался пронзительный длинный гудок. Альбертина повернулась на звук и увидела стремительно приближающиеся ослепительные фары, которые пронеслись слева вплотную к автобусу. Саладин рванул руль в сторону, и Альбертину швырнуло вперед, она ударилась прямо о плечо морского волка. Все предметы автобусного интерьера, включая Мэри Хиггинс, беспорядочно разлетелись по всему автобусу.
— Проклятые дорожные пираты, всех вас пора вздернуть на реях! Под килем вас всех протащить надо, как матросов, в наказание, кровожадные чертовы мурены! — закричал Саладин, выворачивая с обочины обратно на дорогу.
Альбертина обернулась. Задние фонари машины вспыхнули еще раз красным светом и пропали за поворотом. Автобус резко затормозил. Альбертина, ползая на коленях, нашла и расставила по местам все любимые вещицы Саладина, которые попадали на пол.
— Ну что, все игрушки на месте? — спросил Саладин и сплюнул в окно.
Альбертина кивнула, но коленки у нее по-прежнему дрожали от страха.
— Почему мы не едем дальше, Саладин? — Она посмотрела. в окно. Кругом расстилались мокрые от дождя поля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Тысяча чертей, ты права, девочка, права, как правая ванта! — прогудел Саладин. — Я пропадал по крайней мере пять раз, и дважды на таких Богом забытых островах в Индийском океане, что о них сам Нептун понятия не имел! Ну и что? Разве похоже, что я умер?
Да, трудно было представить себе человека более живого, нежели Саладин, у которого глазки сияли, как две черных маслины.
— Он вернется, я это точно знаю. Папа говорил, что мы, Шульце, неистребимы. — Альбертина прижала к груди руки и для убедительности кивнула. Ее кудряшки окончательно выбились из-под красного платка и торчали теперь во все стороны. — Если кто-нибудь из рода Шульце вобьет себе что-то в голову, то разве что землетрясение, или торнадо, или, в самом крайнем случае, убойная порция мороженого с шоколадом и клубникой способны ему помешать, — со смехом добавила она.
— Эта семейка Шульце начинает мне нравиться все больше и больше, — сказал Саладин, выразив свое одобрение низким, раскатистым хохотом.
За окном мирно проплывали пейзажи. Жизнь Саладина на ветрах семи морей была по крайней мере так же пестра и невообразима, как его автобус. Альбертина хорошо понимала, что кое-что в историях, рассказанных ей Саладином по дороге, было — совсем чуточку — приукрашено. Но еще никто и никогда не приукрашивал так захватывающе, как он. А разнообразные проклятия, которые как из рога изобилия отпускал водитель, стоили того, чтобы их услышать. У Раппельмайерши Саладин Штюрценбехер уже только за своих «Тысячу чертей!» получил бы по меньшей мере три недели штрафных работ на кухне.
Снаружи лил проливной дождь и сумерки окутывали всю местность мягким как вата, расплывчатым светом. Автобус прыгал по ухабам разбитой дороги.
— Хватайся за ванты, штормит! Дождемся мы или нет, когда эта жирная сухопутная крыса залатает здесь наконец-то все дыры?! — взревел Саладин. — В один прекрасный день кто-нибудь ухнется в такую вот дыру и приземлится в Австралии.
— Жирная крыса? Кто это? — Альбертина ухватилась рукой за капитанскую фуражку, которую нахлобучил ей на голову Саладин. Фуражка была ей слишком велика и сползала на глаза.
Саладин указал рукой на большой рекламный щит, где был изображен толстый, масляно ухмыляющийся человек с поварешкой в руке. Другой рукой он, подобно полководцу, указывал на широкую шоссейную дорогу.
— Фриденсрайх Болленштиль. Этому прожорливому хорьку принадлежит почти все в здешних местах. И якобы он намеревается проложить здесь шестиполосный автобан. Отвратительный тип, — сказал Саладин и сплюнул в открытое окно. — При этом вполне хватило бы того, чтобы он бочку смолы купил бы, и все. Зато эта дорога была бы в порядке…
— … и тогда никакого автобана никому здесь не понадобится, — довершила Альбертина его мысль.
— В самую точку попала! — подтвердил Саладин.
— А далеко еще до Вюншельберга?
— До какого Вюншельберга — Верхнего, Нижнего или Центрального? — поинтересовался Саладин.
Альбертина вытащила из кармана письмо, которое казалось ей таким чинным и солидным. До сих пор в ее почтовом ящике водилась только пыль да обитал один старый паук. Если туда что-то и бросали, то в основном письма с угрозами, пестрящие орфографическими ошибками, или маленькие свертки с бомбочками-вонючками — приветы от Яцци.
И тут вдруг пришло вот это письмо, самое настоящее официальное письмо, должностное письмо, как назвал его Тиль.
— Ты что, собираешься оставить нас здесь совсем одних, да? А ну, говори сейчас же! — вырвалось у него, когда Альбертина прочитала ему и Кнобелю вслух это послание. Тиль появился на свет на две минуты раньше Кнобеля, поэтому считался старшим и выступал от имени обоих близнецов. Он бросился на кровать и горько расплакался.
— Я не брошу вас тут одних! — пообещала ему Альбертина.
— Почему ты тогда не берешь нас с собой? — спросил Кнобель, которому было семь лет, два месяца, пять дней, шесть часов, ноль минут и двадцать четыре секунды, и поэтому он был младший.
— Потому что… — Альбертина запнулась. Надо ли раскрывать мальчишкам всю тайну? — Я ведь поеду без разрешения Раппельмайерши на это самое… — Она произнесла странное выражение по складам: — … На о-гла-ше-ни-е за-ве-ща-ни-я и самое позднее через два дня уже опять буду здесь, с вами. Если мы улизнем втроем, будет слишком заметно!
— А что если как раз завтра нас кто-нибудь захочет забрать? — Кнобель с тех пор, как он себя помнил, мечтал о том, что настанет день и парочка каких-нибудь симпатичных родителей заберет его и брата.
Альбертина смолкла. Так быстро все это не бывает, грустно подумала она. До сих пор что-то не нашлось никого, кто захотел бы усыновить сразу двоих сорванцов.
— Ты с ума сошел! В первую очередь вы нужны мне, куда это вы собрались? Ничего себе, в кои-то веки у меня появилась возможность глотнуть свежего весеннего воздуха, и вы сразу же решили смыться!
— Ну, возможность-то у тебя появилась, но никто тебе, между прочим, не разрешал ее использовать! — захихикал Тиль, но тут же умолк, потому что в комнату внезапно вошла Яцци.
Альбертина тогда рассмеялась, обняла мальчишек за плечи и пообещала позвонить, как только доберется до телефона.
А сейчас, в автобусе, она поднесла письмо к китайскому фонарику, который, раскачиваясь из стороны в сторону, висел у нее над головой.
— Вилла Вюншельберг! — сказала она. Это то место, где ей надо выходить.
— Что? Ты собираешься бросить якорь у виллы Вюншельберг? То еще местечко. Да ты отважная девчонка! Про эту виллу всякое болтают… — дальше Саладин уточнять не стал.
Раздался пронзительный длинный гудок. Альбертина повернулась на звук и увидела стремительно приближающиеся ослепительные фары, которые пронеслись слева вплотную к автобусу. Саладин рванул руль в сторону, и Альбертину швырнуло вперед, она ударилась прямо о плечо морского волка. Все предметы автобусного интерьера, включая Мэри Хиггинс, беспорядочно разлетелись по всему автобусу.
— Проклятые дорожные пираты, всех вас пора вздернуть на реях! Под килем вас всех протащить надо, как матросов, в наказание, кровожадные чертовы мурены! — закричал Саладин, выворачивая с обочины обратно на дорогу.
Альбертина обернулась. Задние фонари машины вспыхнули еще раз красным светом и пропали за поворотом. Автобус резко затормозил. Альбертина, ползая на коленях, нашла и расставила по местам все любимые вещицы Саладина, которые попадали на пол.
— Ну что, все игрушки на месте? — спросил Саладин и сплюнул в окно.
Альбертина кивнула, но коленки у нее по-прежнему дрожали от страха.
— Почему мы не едем дальше, Саладин? — Она посмотрела. в окно. Кругом расстилались мокрые от дождя поля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60