Арон обещал вести себя лучше, теперь он лежал в постели в потемках и придумывал, как ему уснуть. Он размышлял о книге, которую читал днем, он придумывал возможные окончания либо силился представить, что бы он сам делал, оказавшись в ситуации придуманных людей, и занимался этим, пока все мысли не иссякали. То, что он научился таким образом засыпать, по словам Арона, было, возможно, величайшим приобретением за все время пребывания в санатории, он и по сей день каждый вечер так делает, хотя это необязательно должны быть книги. Просто он лежит и размышляет про всякую путаницу, со временем у него выработалось чутье, какие объекты больше подходят для скорейшего засыпания, а какие меньше.
Ни с одним из примерно ста пациентов Арон не вступал в близкие отношения, полагая при этом, что у большинства, также, как и у него, душа не особенно лежит к общению. Люди были сосредоточены на себе самих и на уменьшении собственных страданий, совершенно вопреки предположениям Арона, и вообще у них было очень тихо. Если не считать тех немногих, которые знали друг друга с прежних времен, здесь совершенно не было компаний. Попытки сближения были бы здесь восприняты как бесцеремонность, словом, это был народец, состоящий из сплошных интровертов. Лишь один человек заинтересовал Арона, да и то как-то вскользь, им несколько раз доводилось сидеть в столовой за одним столом.
Вдобавок совершенно случайно выяснилось, что этот человек знал Оствальда. Они вместе провели два года в одном лагере, ошибки здесь быть не могло, он так и сказал: «С юристом Оствальдом и даже в одном бараке». Арон надеялся, что этот человек расскажет ему что-нибудь про Оствальда, но он ошибся, тот лишь сказал, что знал его. Даже когда Арон превозмог себя и попросил рассказать ему про Оствальда, тот остался столь же скупым на слова и сказал, что не любит разговаривать на подобные темы. Арон не стал ему больше докучать расспросами, может, так оно и лучше, у этого человека наверняка были свои проблемы и свои методы их преодоления. Вот и Арон, со своей стороны, не стал ему рассказывать, что Оствальд кончил жизнь самоубийством, а к следующей трапезе они оказались за разными столиками. Пропасть между ними, по мнению Арона, стала только шире из-за нескольких слов, которыми они обменялись.
Два раза в месяц был день посещений. Стало быть, Ирма и Марк приезжали к нему шесть раз. Ирма для каждого посещения прихорашивалась, каждый раз приезжала в новом платье и с каждым разом нравилась Арону все больше и больше. Его часто занимала мысль, такая ли Ирма верная, как верен он сам? Правда, его воздержание было вынужденным, ибо в санатории проживали только пожилые мужчины да строгие сестры. Но Ирма-то жила не в санатории, а в городе. По словам Арона, он никогда не ревновал Ирму, если не считать нескольких секунд в этом самом санатории. Он скорее бы откусил себе язык, чем задал ей вопрос, свидетельствующий о подозрениях, ибо вопрос стал бы доказательством его зависимости от нее, а это могло завести их слишком далеко.
Последний визит Ирмы принес Арону новые огорчения. Поздоровавшись, Ирма выслала Марка из комнаты и сказала:
— Ты только, пожалуйста, не волнуйся, но вчера у нас был один человек и жаловался на Марка. Марк избил его сына.
— А с Марком ты уже говорила?
— Нет, сперва я хотела рассказать тебе.
Арон позвал Марка и спросил, как он считает, зачем его посылали в боксерскую школу. И чтоб он хорошо подумал, прежде чем ответит. Марк беззаботно сказал:
— Чтоб я научился боксировать.
— А зачем научился?
— Наверно, чтоб я это умел?
Арон схватил Марка за плечо и притянул к себе:
— Выслушай меня хорошенько. Я не собирался делать из тебя хулигана, я хотел сделать из тебя такого человека, который может защититься от хулигана. Это огромная разница. Ты меня понял?
— Да.
— Что-то не верится, — сказал Арон. — Ты избил мальчика?
— Да.
— Что он тебе сделал?
— Он меня рассердил.
— И больше ничего?
Марк испугался и был готов заплакать.
То ли из-за непривычного гнева в голосе Арона, то ли из-за грубого обращения Марк рассказал, что один мальчик у них в классе нарисовал на доске голого мужчину и голую женщину, а когда учитель спросил, кто нарисовал эту гадость, указал на него, на Марка.
— Вот я ему и дал хорошенько, — завершил свой рассказ Марк.
— И тебя наказали?
— Да.
— А как?
— Записали мне замечание в дневник.
— А почему ты не сказал учителю, что это не ты?
— Я сказал, но он мне не поверил.
— Ну а другие? — спросил Арон. — Неужели ни один из них не видел, кто это нарисовал на самом деле?
— Это многие видели, — ответил Марк, — но все промолчали.
Арон выпустил плечо Марка, огорченный новой заботой. Из ответов Марка было ясно, что одноклассники его не любят, а может, даже и настроены по отношению к нему враждебно, иначе с чего б это они, зная правду, промолчали, когда Марка несправедливо обвинили? Себе Арон сказал, что при таких обстоятельствах очень даже хорошо уметь боксировать. Конечно, это не оправдывало учиненную Марком расправу, но все-таки можно было понять, почему у него не выдержали нервы.
Арон сказал:
— Вот вернусь домой, и мы еще об этом поговорим.
Спустя несколько недель, когда Арон давно уже был дома, Ирма сделала во время уборки неожиданное открытие. Она подозвала Арона к письменному столу Марка и показала ему рисунки голых мужчин и женщин. Арон хотел было сказать: «Ну и что?», хотел спросить ее, не считает ли она вполне нормальным, что дети в Марковом возрасте рисуют такие картинки, но тут он понял, в чем дело. Школьники промолчали не потому, что недолюбливали Марка, а потому, что тот мальчик сказал учителю правду. И Марк отколотил его не за несправедливое обвинение, а за предательство. Марк рассчитывал на солидарность, а тот мальчик ее не проявил, отсюда и драка. И единственный положительный вывод, который можно было сделать из всего этого, что нет больше серьезных причин опасаться, будто Марк у себя в классе стоит один против всех.
Арон, по его словам, конечно, понимал, что бокс — это лишь выход на самый крайний случай. Ибо жизненный опыт свидетельствует, что доброе отношение куда более надежная защита, чем сила, а потому он решил при каждой возможности снова и снова втолковывать Марку, что не следует такими вот взрывами ярости отталкивать от себя других ребят. Однако, с другой стороны, он хорошо помнил по собственному детству, что сильному гораздо легче завести друзей, а у слабого выбор невелик.
Когда вечером Марк пришел с тренировки, Арон учинил ему допрос по поводу картинок. Марк во всем сознался, ему было очень стыдно, что отец их нашел.
— Речь идет не о картинках, — сказал Арон, — речь идет о драке. Если ты и впредь будешь драться из-за таких пустяков, я не только заберу тебя из боксерской школы, но тебе вообще придется иметь дело со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Ни с одним из примерно ста пациентов Арон не вступал в близкие отношения, полагая при этом, что у большинства, также, как и у него, душа не особенно лежит к общению. Люди были сосредоточены на себе самих и на уменьшении собственных страданий, совершенно вопреки предположениям Арона, и вообще у них было очень тихо. Если не считать тех немногих, которые знали друг друга с прежних времен, здесь совершенно не было компаний. Попытки сближения были бы здесь восприняты как бесцеремонность, словом, это был народец, состоящий из сплошных интровертов. Лишь один человек заинтересовал Арона, да и то как-то вскользь, им несколько раз доводилось сидеть в столовой за одним столом.
Вдобавок совершенно случайно выяснилось, что этот человек знал Оствальда. Они вместе провели два года в одном лагере, ошибки здесь быть не могло, он так и сказал: «С юристом Оствальдом и даже в одном бараке». Арон надеялся, что этот человек расскажет ему что-нибудь про Оствальда, но он ошибся, тот лишь сказал, что знал его. Даже когда Арон превозмог себя и попросил рассказать ему про Оствальда, тот остался столь же скупым на слова и сказал, что не любит разговаривать на подобные темы. Арон не стал ему больше докучать расспросами, может, так оно и лучше, у этого человека наверняка были свои проблемы и свои методы их преодоления. Вот и Арон, со своей стороны, не стал ему рассказывать, что Оствальд кончил жизнь самоубийством, а к следующей трапезе они оказались за разными столиками. Пропасть между ними, по мнению Арона, стала только шире из-за нескольких слов, которыми они обменялись.
Два раза в месяц был день посещений. Стало быть, Ирма и Марк приезжали к нему шесть раз. Ирма для каждого посещения прихорашивалась, каждый раз приезжала в новом платье и с каждым разом нравилась Арону все больше и больше. Его часто занимала мысль, такая ли Ирма верная, как верен он сам? Правда, его воздержание было вынужденным, ибо в санатории проживали только пожилые мужчины да строгие сестры. Но Ирма-то жила не в санатории, а в городе. По словам Арона, он никогда не ревновал Ирму, если не считать нескольких секунд в этом самом санатории. Он скорее бы откусил себе язык, чем задал ей вопрос, свидетельствующий о подозрениях, ибо вопрос стал бы доказательством его зависимости от нее, а это могло завести их слишком далеко.
Последний визит Ирмы принес Арону новые огорчения. Поздоровавшись, Ирма выслала Марка из комнаты и сказала:
— Ты только, пожалуйста, не волнуйся, но вчера у нас был один человек и жаловался на Марка. Марк избил его сына.
— А с Марком ты уже говорила?
— Нет, сперва я хотела рассказать тебе.
Арон позвал Марка и спросил, как он считает, зачем его посылали в боксерскую школу. И чтоб он хорошо подумал, прежде чем ответит. Марк беззаботно сказал:
— Чтоб я научился боксировать.
— А зачем научился?
— Наверно, чтоб я это умел?
Арон схватил Марка за плечо и притянул к себе:
— Выслушай меня хорошенько. Я не собирался делать из тебя хулигана, я хотел сделать из тебя такого человека, который может защититься от хулигана. Это огромная разница. Ты меня понял?
— Да.
— Что-то не верится, — сказал Арон. — Ты избил мальчика?
— Да.
— Что он тебе сделал?
— Он меня рассердил.
— И больше ничего?
Марк испугался и был готов заплакать.
То ли из-за непривычного гнева в голосе Арона, то ли из-за грубого обращения Марк рассказал, что один мальчик у них в классе нарисовал на доске голого мужчину и голую женщину, а когда учитель спросил, кто нарисовал эту гадость, указал на него, на Марка.
— Вот я ему и дал хорошенько, — завершил свой рассказ Марк.
— И тебя наказали?
— Да.
— А как?
— Записали мне замечание в дневник.
— А почему ты не сказал учителю, что это не ты?
— Я сказал, но он мне не поверил.
— Ну а другие? — спросил Арон. — Неужели ни один из них не видел, кто это нарисовал на самом деле?
— Это многие видели, — ответил Марк, — но все промолчали.
Арон выпустил плечо Марка, огорченный новой заботой. Из ответов Марка было ясно, что одноклассники его не любят, а может, даже и настроены по отношению к нему враждебно, иначе с чего б это они, зная правду, промолчали, когда Марка несправедливо обвинили? Себе Арон сказал, что при таких обстоятельствах очень даже хорошо уметь боксировать. Конечно, это не оправдывало учиненную Марком расправу, но все-таки можно было понять, почему у него не выдержали нервы.
Арон сказал:
— Вот вернусь домой, и мы еще об этом поговорим.
Спустя несколько недель, когда Арон давно уже был дома, Ирма сделала во время уборки неожиданное открытие. Она подозвала Арона к письменному столу Марка и показала ему рисунки голых мужчин и женщин. Арон хотел было сказать: «Ну и что?», хотел спросить ее, не считает ли она вполне нормальным, что дети в Марковом возрасте рисуют такие картинки, но тут он понял, в чем дело. Школьники промолчали не потому, что недолюбливали Марка, а потому, что тот мальчик сказал учителю правду. И Марк отколотил его не за несправедливое обвинение, а за предательство. Марк рассчитывал на солидарность, а тот мальчик ее не проявил, отсюда и драка. И единственный положительный вывод, который можно было сделать из всего этого, что нет больше серьезных причин опасаться, будто Марк у себя в классе стоит один против всех.
Арон, по его словам, конечно, понимал, что бокс — это лишь выход на самый крайний случай. Ибо жизненный опыт свидетельствует, что доброе отношение куда более надежная защита, чем сила, а потому он решил при каждой возможности снова и снова втолковывать Марку, что не следует такими вот взрывами ярости отталкивать от себя других ребят. Однако, с другой стороны, он хорошо помнил по собственному детству, что сильному гораздо легче завести друзей, а у слабого выбор невелик.
Когда вечером Марк пришел с тренировки, Арон учинил ему допрос по поводу картинок. Марк во всем сознался, ему было очень стыдно, что отец их нашел.
— Речь идет не о картинках, — сказал Арон, — речь идет о драке. Если ты и впредь будешь драться из-за таких пустяков, я не только заберу тебя из боксерской школы, но тебе вообще придется иметь дело со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66