– Хожу семеркой.
Жизнь, жизнь… Вечная неожиданность. Стоит подумать, что ты к ней приноровился, вызубрил роль – кому-то из состава придет в голову сымпровизировать, и спектакль разваливается к чертям. Сегодня нежданно-негаданно появилась Лидия.
– Интересно, как я могла предупредить, что приеду, если ты, судя по всему, вырвал телефон с корнем? – бросила она.
В тот момент я сидел в своей норе и делал заметки. Я еще не рассказал об этой маленькой комнатке, укрытии, пристанище? Она расположена в задней части дома: три высокие бетонные ступеньки вверх, за низкой арочной зеленой дверью, которая почему-то наводит на мысль о келье. Думаю, комнату соорудили уже после того, как дом закончили, в качестве жилья для прислуги, chambre de bonne, хотя, по замыслу строителей, жить здесь смог бы лишь карлик. Только в центре помещения можно встать в полный рост, потому что потолок спускается под углом к стенам, с одной стороны – почти до пола. Похоже на палатку или чердак в большом кукольном доме. Я поставил сюда маленький бамбуковый стол, за которым пишу, и плетеный стул из буфетной. В стене напротив двери, у моего локтя, прорезано маленькое квадратное окошко, из которого виден солнечный уголок сада. Снаружи, прямо у окна, пышно расцвела старая герань, и, когда солнечные лучи падают на нее под определенным углом, страницы моего блокнота становятся розоватыми. Утром я забираюсь сюда, как под водолазный колокол, закрываюсь от всяческих Квирков и размышляю, грежу, вспоминаю, время от времени записываю пару строк, случайную мысль, сон. В стиле этих заметок ясно различимо тяготение к риторике, очевидно, неизбежное зло, учитывая актерские навыки, и все же частенько я ловлю себя на том, что, записывая фразу, произношу ее вслух, словно обращаюсь к знакомому благожелательному слушателю. С тех пор, как выяснил, что в доме обитает семейство Квирк, я проводил в моем убежище все больше и больше времени. Мне хорошо, по крайней мере, лучше их, в этой скрытой ото всех комнате, посреди спокойного моря своего «я».
Моя жена – женщина видная во всех отношениях. Она служила надежным щитом от стрел и ядер, которые внешний мир метал в наш маленький семейный мирок. Видели бы вы, как съеживались критики в вечер премьеры, узрев надвигающуюся на них Лидию, вооруженную сигаретой и бокалом вина. Однако она не лучшим образом справляется с эмоциональными трудностями. Думаю, папа слишком потакал дочери, и в результате она всю жизнь считала, что всегда будет у кого-то на попечении, кто вместо нее станет заниматься нежданными проблемами и неизбежными передрягами супружества. Дело не в том, что она сама не справится; как я уже говорил, она куда внушительнее меня, когда речь заходит о бытовых вопросах. Просто моя жена отличается поистине королевским убеждением, что не пристало ей расходовать по пустякам запас энергии, который она бережет ради общего блага на тот день, когда придет настоящая беда, и Лидия рванется в бой под реющими знаменами, в кольчуге и шлеме с пышным плюмажем. Когда из своего дальнего уголка за зеленой дверью я услышал ее голос, то на мгновение запаниковал, словно я – беглец, загнанный в несуществующий угол, а она – глава тайной полиции. Я отважился выбраться из норы и обнаружил Лидию, которая вышагивала по холлу в гневном возбуждении. Лидия облачилась в черные лосины и ярко-красную блузу до бедер, в таком наряде она казалась неуклюжей и чрезмерно полной. Когда она сердится, в голосе прорезаются высокие истерично-плаксивые нотки.
– О господи, ну где ты пропадал? – воскликнула она, как только меня увидела. – Что здесь происходит? Кто эта девочка?
В нескольких шагах за ее спиной, босая, сутулилась Лили в своем кривом платье и угрюмо жевала огромный комок жвачки. На смену панике пришло ледяное спокойствие. Я обладаю даром, если можно так сказать, разом глушить любое свое нервное возбуждение. Бывают – то есть бывали – вечера, когда я, ожидая своего выхода, съеживался за кулисами и трясся от страха, весь мокрый, а через мгновение появлялся перед публикой, безупречно владея собой, и декламировал без сучка и задоринки. В такие минуты я словно плыву, меня будто выталкивает на поверхность плотной жидкости, Мертвого моря чувств. Из этого почти приятного состояния отрешенности я смотрел на Лидию спокойно и вопросительно. Заметил, что до сих пор сжимаю авторучку, нацелив ее, словно пистолет, и едва не рассмеялся. Лидия, откинув голову назад и чуть вбок, словно встревоженный дрозд, созерцала меня с озадаченно-недоверчивым видом.
– Это Лили, – сказал я как ни в чем не бывало. – Наша домоправительница.
Такое объяснение даже мне показалось нелепым.
– Наша кто? – пронзительно, по-птичьи вскрикнула Лидия. – Ты что, совсем сошел с ума?
– Лили, это миссис Клив.
Девочка ничего не сказала и не двинулась с места, только переместила вес на другую ногу, продолжая ритмично жевать. Лидия все так же смотрела на меня с видом крайнего изумления и недовольства, теперь слегка отклонившись назад, словно ждала, что на нее бросятся с кулаками.
– Посмотри на себя, на кого ты похож, – озадаченно произнесла она. – Это что, борода?
– Лили обо мне заботится, – сказал я. – То есть о доме. Она явилась весьма кстати. Я уже собирался попросить монахинь из монастыря напротив одолжить нам пару сироток. – На сей раз я засмеялся. Непривычный звук. – Одел бы моих Жюстину и Жюльетту в штанишки до колен и напудренные парики.
Когда-то я сыграл божественного Маркиза в головной повязке и в рубахе с оборками, распахнутой до пупа; я нравился себе в этой роли.
В глазах Лидии блеснула беспомощная обида, на миг показалось, что она сейчас заплачет. Но она лишь громко выдохнула через ноздри, плотно сжала губы, развернулась на каблуках и прошествовала в гостиную. Мы встретились глазами с Лили, и она не смогла сдержать ухмылки, ее зубы блеснули.
– Приготовь чай, Лили, – произнес я тихо. – Для миссис Клив и меня.
Когда я вошел в гостиную, Лидия стояла у окна спиной ко мне, как в тот день, когда мы в первый раз приехали сюда; прижав руку к груди, она курила быстрыми короткими затяжками.
– Что ты творишь, Алекс? – Ее голос дрожал. Она не повернулась. Не выношу, когда Лидия пытается разыгрывать что-то из себя, мне за нее неловко. Жена называет меня по имени, только когда воображает себя актрисой на сцене. Я выдержал паузу.
– Тебе наверняка будет приятно услышать, – произнес я бодро, – что этот дом известен, как дом с привидениями. Так что, как видишь, у меня пока что мозги на месте. Квирк говорит, что тот ребенок…
– Стоп. – Она подняла руку. – Не хочу слышать.
Я пожал плечами. Она повернулась ко мне и хмуро обежала взглядом комнату.
– Тут все просто заросло грязью, – сказала она вполголоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Жизнь, жизнь… Вечная неожиданность. Стоит подумать, что ты к ней приноровился, вызубрил роль – кому-то из состава придет в голову сымпровизировать, и спектакль разваливается к чертям. Сегодня нежданно-негаданно появилась Лидия.
– Интересно, как я могла предупредить, что приеду, если ты, судя по всему, вырвал телефон с корнем? – бросила она.
В тот момент я сидел в своей норе и делал заметки. Я еще не рассказал об этой маленькой комнатке, укрытии, пристанище? Она расположена в задней части дома: три высокие бетонные ступеньки вверх, за низкой арочной зеленой дверью, которая почему-то наводит на мысль о келье. Думаю, комнату соорудили уже после того, как дом закончили, в качестве жилья для прислуги, chambre de bonne, хотя, по замыслу строителей, жить здесь смог бы лишь карлик. Только в центре помещения можно встать в полный рост, потому что потолок спускается под углом к стенам, с одной стороны – почти до пола. Похоже на палатку или чердак в большом кукольном доме. Я поставил сюда маленький бамбуковый стол, за которым пишу, и плетеный стул из буфетной. В стене напротив двери, у моего локтя, прорезано маленькое квадратное окошко, из которого виден солнечный уголок сада. Снаружи, прямо у окна, пышно расцвела старая герань, и, когда солнечные лучи падают на нее под определенным углом, страницы моего блокнота становятся розоватыми. Утром я забираюсь сюда, как под водолазный колокол, закрываюсь от всяческих Квирков и размышляю, грежу, вспоминаю, время от времени записываю пару строк, случайную мысль, сон. В стиле этих заметок ясно различимо тяготение к риторике, очевидно, неизбежное зло, учитывая актерские навыки, и все же частенько я ловлю себя на том, что, записывая фразу, произношу ее вслух, словно обращаюсь к знакомому благожелательному слушателю. С тех пор, как выяснил, что в доме обитает семейство Квирк, я проводил в моем убежище все больше и больше времени. Мне хорошо, по крайней мере, лучше их, в этой скрытой ото всех комнате, посреди спокойного моря своего «я».
Моя жена – женщина видная во всех отношениях. Она служила надежным щитом от стрел и ядер, которые внешний мир метал в наш маленький семейный мирок. Видели бы вы, как съеживались критики в вечер премьеры, узрев надвигающуюся на них Лидию, вооруженную сигаретой и бокалом вина. Однако она не лучшим образом справляется с эмоциональными трудностями. Думаю, папа слишком потакал дочери, и в результате она всю жизнь считала, что всегда будет у кого-то на попечении, кто вместо нее станет заниматься нежданными проблемами и неизбежными передрягами супружества. Дело не в том, что она сама не справится; как я уже говорил, она куда внушительнее меня, когда речь заходит о бытовых вопросах. Просто моя жена отличается поистине королевским убеждением, что не пристало ей расходовать по пустякам запас энергии, который она бережет ради общего блага на тот день, когда придет настоящая беда, и Лидия рванется в бой под реющими знаменами, в кольчуге и шлеме с пышным плюмажем. Когда из своего дальнего уголка за зеленой дверью я услышал ее голос, то на мгновение запаниковал, словно я – беглец, загнанный в несуществующий угол, а она – глава тайной полиции. Я отважился выбраться из норы и обнаружил Лидию, которая вышагивала по холлу в гневном возбуждении. Лидия облачилась в черные лосины и ярко-красную блузу до бедер, в таком наряде она казалась неуклюжей и чрезмерно полной. Когда она сердится, в голосе прорезаются высокие истерично-плаксивые нотки.
– О господи, ну где ты пропадал? – воскликнула она, как только меня увидела. – Что здесь происходит? Кто эта девочка?
В нескольких шагах за ее спиной, босая, сутулилась Лили в своем кривом платье и угрюмо жевала огромный комок жвачки. На смену панике пришло ледяное спокойствие. Я обладаю даром, если можно так сказать, разом глушить любое свое нервное возбуждение. Бывают – то есть бывали – вечера, когда я, ожидая своего выхода, съеживался за кулисами и трясся от страха, весь мокрый, а через мгновение появлялся перед публикой, безупречно владея собой, и декламировал без сучка и задоринки. В такие минуты я словно плыву, меня будто выталкивает на поверхность плотной жидкости, Мертвого моря чувств. Из этого почти приятного состояния отрешенности я смотрел на Лидию спокойно и вопросительно. Заметил, что до сих пор сжимаю авторучку, нацелив ее, словно пистолет, и едва не рассмеялся. Лидия, откинув голову назад и чуть вбок, словно встревоженный дрозд, созерцала меня с озадаченно-недоверчивым видом.
– Это Лили, – сказал я как ни в чем не бывало. – Наша домоправительница.
Такое объяснение даже мне показалось нелепым.
– Наша кто? – пронзительно, по-птичьи вскрикнула Лидия. – Ты что, совсем сошел с ума?
– Лили, это миссис Клив.
Девочка ничего не сказала и не двинулась с места, только переместила вес на другую ногу, продолжая ритмично жевать. Лидия все так же смотрела на меня с видом крайнего изумления и недовольства, теперь слегка отклонившись назад, словно ждала, что на нее бросятся с кулаками.
– Посмотри на себя, на кого ты похож, – озадаченно произнесла она. – Это что, борода?
– Лили обо мне заботится, – сказал я. – То есть о доме. Она явилась весьма кстати. Я уже собирался попросить монахинь из монастыря напротив одолжить нам пару сироток. – На сей раз я засмеялся. Непривычный звук. – Одел бы моих Жюстину и Жюльетту в штанишки до колен и напудренные парики.
Когда-то я сыграл божественного Маркиза в головной повязке и в рубахе с оборками, распахнутой до пупа; я нравился себе в этой роли.
В глазах Лидии блеснула беспомощная обида, на миг показалось, что она сейчас заплачет. Но она лишь громко выдохнула через ноздри, плотно сжала губы, развернулась на каблуках и прошествовала в гостиную. Мы встретились глазами с Лили, и она не смогла сдержать ухмылки, ее зубы блеснули.
– Приготовь чай, Лили, – произнес я тихо. – Для миссис Клив и меня.
Когда я вошел в гостиную, Лидия стояла у окна спиной ко мне, как в тот день, когда мы в первый раз приехали сюда; прижав руку к груди, она курила быстрыми короткими затяжками.
– Что ты творишь, Алекс? – Ее голос дрожал. Она не повернулась. Не выношу, когда Лидия пытается разыгрывать что-то из себя, мне за нее неловко. Жена называет меня по имени, только когда воображает себя актрисой на сцене. Я выдержал паузу.
– Тебе наверняка будет приятно услышать, – произнес я бодро, – что этот дом известен, как дом с привидениями. Так что, как видишь, у меня пока что мозги на месте. Квирк говорит, что тот ребенок…
– Стоп. – Она подняла руку. – Не хочу слышать.
Я пожал плечами. Она повернулась ко мне и хмуро обежала взглядом комнату.
– Тут все просто заросло грязью, – сказала она вполголоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53