Должно быть, именно от них и просочились первые слухи о моей деятельности. По-видимому, эти неподкупные и непорочные и пустили в оборот прозвище Паук. Оно не имело ничего общего со старым куском янтаря, который мы с отцом видели в Геологическом музее. Уже второй раз в жизни я получал это прозвище. Наверное, у меня и в самом деле есть что-то общее с пауком. Он тянет свою паутину из себя. Или, как пишет Ингер Хагеруп,
Чудно родиться пауком.
Чудно весь век ходить с клубком,
Для мошек сеть сплетая.
Но как он может поместить
В своем брюшке паучьем нить
Длиною до Китая?
Не все писатели так поступают. Некоторые подобны муравьям: берут что-то отсюда, что-то оттуда и потом все это, хитро перемешанное, уже считают своим. Критики склонны думать, что почти все писатели относятся к этой категории. Указывая на какое-нибудь произведение, они охотно заявляют, что оно «носит черты» того-то и того-то, «позаимствовано» оттуда-то или «находится в долгу» перед известными авторами и течениями, современными или принадлежащими истории, даже в том случае, если писатель и близко не подходил к названным ими книгам. Критики принимают как данность, что все писатели или столь же эрудированны, или столь же лишены фантазии, как они сами. Похоже, они считают аксиомой, что в творческом сознании больше не возникает оригинальных импульсов, даже в маленьких странах, особенно в нашей. Но есть еще третья группа — начинающие. Сочинители, прибегающие к услугам «Помощи писателям», роятся как пчелы. Они слетаются в розовый сад Паука и сосут нектар, обеспечивая себя сырьем. Однако большинство все-таки дает себе труд переработать взяток. Переваривая розовый нектар, они превращают его в собственный мед.
Некоторые известные уже писатели не могли смириться с мыслью, что я вращаюсь в их среде и, возможно, даю дельные советы их коллегам. Таких я называл пуританами. Я встречал авторов, которые негодовали, что какому-то их коллеге для вдохновения нужно выпить бутылку вина, а другому покурить опиума или даже съездить за границу. Самым страшным многие из них считают, что писатели in spe записываются на литературные курсы. Большинство пишущей братии не кричит на каждом углу, что почерпнуло вдохновение на стороне.
В благоприятные для литературы времена служители этого искусства не жалеют духовных сил, чтобы показать, что другие не доросли до их уровня. В конце семидесятых в писательских конюшнях многих издательств стало весьма тесно, а когда в конюшнях становится тесно, животные начинают кусать друг друга. Если крестьяне производят слишком много масла или зерна, они уничтожают излишки. Если писатели производят слишком много текстов, они уничтожают друг друга.
Конечно, не все мною проданное превратилось в книги, но я принимаю на себя часть ответственности за ту литературную инфляцию, свидетелями которой мы стали в последней четверти прошлого столетия. Говорили, что было издано слишком много книг. И тогда к нам пригласили одного датского критика. Датчанин прочитал все сборники стихов, выпущенные в те годы, и нашел, что ни один из них не дотягивает до приличного уровня. Но проблема не всегда заключалась в том, что издатели выпускали слишком много плохих книг, порой она сводилась к тому, что написано слишком много хороших. Мы принадлежим к поколению пустословов. Мы производим больше культурных ценностей, чем можем переварить.
В последние годы мы почти педантично боремся с граффити на станциях подземки и одновременно тратим миллионы крон на строительство новой национальной библиотеки. Но граффити коснулось также и нашей национальной памяти. Ницше сравнивает человека, объевшегося плодами культуры, со змеей, которая проглотила зайца и дремлет на солнце, не в силах пошевелиться.
Время эпиграмм прошло. В Бергене при раскопках на ганзейской набережной нашли палочку с такой надписью, сделанной рунами: Ингебъёрг любила меня, когда я был в Ставангере. Спустя восемь или десять столетий эта надпись должна произвести впечатление на писателя, а также и на читателя. Нынче этот лаконичный писатель эксплуатировал бы память о прошлом, сочинив роман на четыреста страниц о своем несчастном любовном свидании с Ингебьёрг. Или насиловал бы слух современников навязчивым хитом вроде: Все видели только Ингебъёрг, только Ингебъёрг, только Ингебъёрг… Парадокс заключается в том, что если бы за все эти восемь веков было написано столько же романов, сколько в семидесятые годы, никто из нас не смог бы проникнуть сквозь толщу этой письменной традиции к той простой, но забавной истории об Ингебьёрг: Ингебъёрг-любила-меня-когда-я-был-в-Ставангере. Эта любовная драма пробирает до костей, но и дает повод для ассоциаций. Кое-что читатель должен домыслить сам. Его творческой мысли дана пища. Автор не замахивается на четыре сотни страниц.
Писать книги стало слишком легко, и компьютеры отнюдь не затруднили этот процесс. Авторы, писавшие по старинке, от руки, или стучавшие на пишущей машинке, считали, что книги, созданные на компьютере, — примитивная литература второго сорта, уж слишком легок процесс их написания. Машина стала угрозой искусству письма, в ней таится злой демон, называемый «электронной обработкой текста». Он сродни дьявольскому духу, который появился еще в эпоху Ренессанса, когда считалось, что культуре письма угрожает печатный станок. Печатные книги читало все больше и больше людей, и на это нельзя было закрывать глаза. Но долгое время печатную книгу не признавали настоящей, считая ее суррогатом.
Конечно, некоторые писатели не сумели использовать материал, который я им продал. И это значительно затрудняло мою работу. Им нужно было кого-то винить в своих неудачах, и они наконец нашли козла отпущения.
Не только дебютанты исходили желчью, если у них не получались книги по моим сюжетам. Особенно злились те, кто раньше печатался без моей помощи. Многие произведения не принимали издательства, а на них я поначалу не имел никакого влияния. Процент возврата был довольно высок, однако многие проекты срывались, еще не дойдя до издательства. Некоторые клиенты даже приходили ко мне, чтобы аннулировать нашу сделку. Это было не только ребячество, это просто противоречило нашим устным договоренностям, но мне ничем не грозило. Конечно, я терял часть заработка, потому что не мог снова продать возвращенные мне записи кому-нибудь другому, но выбора у меня не было. Разумеется, мои клиенты получали назад свои деньги. Мое материальное положение было уже достаточно прочным, и я должен был мыслить стратегически. Должен был заботиться о репутации своего предприятия.
В интересах дела я не позволял клиентам копаться в моем товаре, прежде чем они его купят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Чудно родиться пауком.
Чудно весь век ходить с клубком,
Для мошек сеть сплетая.
Но как он может поместить
В своем брюшке паучьем нить
Длиною до Китая?
Не все писатели так поступают. Некоторые подобны муравьям: берут что-то отсюда, что-то оттуда и потом все это, хитро перемешанное, уже считают своим. Критики склонны думать, что почти все писатели относятся к этой категории. Указывая на какое-нибудь произведение, они охотно заявляют, что оно «носит черты» того-то и того-то, «позаимствовано» оттуда-то или «находится в долгу» перед известными авторами и течениями, современными или принадлежащими истории, даже в том случае, если писатель и близко не подходил к названным ими книгам. Критики принимают как данность, что все писатели или столь же эрудированны, или столь же лишены фантазии, как они сами. Похоже, они считают аксиомой, что в творческом сознании больше не возникает оригинальных импульсов, даже в маленьких странах, особенно в нашей. Но есть еще третья группа — начинающие. Сочинители, прибегающие к услугам «Помощи писателям», роятся как пчелы. Они слетаются в розовый сад Паука и сосут нектар, обеспечивая себя сырьем. Однако большинство все-таки дает себе труд переработать взяток. Переваривая розовый нектар, они превращают его в собственный мед.
Некоторые известные уже писатели не могли смириться с мыслью, что я вращаюсь в их среде и, возможно, даю дельные советы их коллегам. Таких я называл пуританами. Я встречал авторов, которые негодовали, что какому-то их коллеге для вдохновения нужно выпить бутылку вина, а другому покурить опиума или даже съездить за границу. Самым страшным многие из них считают, что писатели in spe записываются на литературные курсы. Большинство пишущей братии не кричит на каждом углу, что почерпнуло вдохновение на стороне.
В благоприятные для литературы времена служители этого искусства не жалеют духовных сил, чтобы показать, что другие не доросли до их уровня. В конце семидесятых в писательских конюшнях многих издательств стало весьма тесно, а когда в конюшнях становится тесно, животные начинают кусать друг друга. Если крестьяне производят слишком много масла или зерна, они уничтожают излишки. Если писатели производят слишком много текстов, они уничтожают друг друга.
Конечно, не все мною проданное превратилось в книги, но я принимаю на себя часть ответственности за ту литературную инфляцию, свидетелями которой мы стали в последней четверти прошлого столетия. Говорили, что было издано слишком много книг. И тогда к нам пригласили одного датского критика. Датчанин прочитал все сборники стихов, выпущенные в те годы, и нашел, что ни один из них не дотягивает до приличного уровня. Но проблема не всегда заключалась в том, что издатели выпускали слишком много плохих книг, порой она сводилась к тому, что написано слишком много хороших. Мы принадлежим к поколению пустословов. Мы производим больше культурных ценностей, чем можем переварить.
В последние годы мы почти педантично боремся с граффити на станциях подземки и одновременно тратим миллионы крон на строительство новой национальной библиотеки. Но граффити коснулось также и нашей национальной памяти. Ницше сравнивает человека, объевшегося плодами культуры, со змеей, которая проглотила зайца и дремлет на солнце, не в силах пошевелиться.
Время эпиграмм прошло. В Бергене при раскопках на ганзейской набережной нашли палочку с такой надписью, сделанной рунами: Ингебъёрг любила меня, когда я был в Ставангере. Спустя восемь или десять столетий эта надпись должна произвести впечатление на писателя, а также и на читателя. Нынче этот лаконичный писатель эксплуатировал бы память о прошлом, сочинив роман на четыреста страниц о своем несчастном любовном свидании с Ингебьёрг. Или насиловал бы слух современников навязчивым хитом вроде: Все видели только Ингебъёрг, только Ингебъёрг, только Ингебъёрг… Парадокс заключается в том, что если бы за все эти восемь веков было написано столько же романов, сколько в семидесятые годы, никто из нас не смог бы проникнуть сквозь толщу этой письменной традиции к той простой, но забавной истории об Ингебьёрг: Ингебъёрг-любила-меня-когда-я-был-в-Ставангере. Эта любовная драма пробирает до костей, но и дает повод для ассоциаций. Кое-что читатель должен домыслить сам. Его творческой мысли дана пища. Автор не замахивается на четыре сотни страниц.
Писать книги стало слишком легко, и компьютеры отнюдь не затруднили этот процесс. Авторы, писавшие по старинке, от руки, или стучавшие на пишущей машинке, считали, что книги, созданные на компьютере, — примитивная литература второго сорта, уж слишком легок процесс их написания. Машина стала угрозой искусству письма, в ней таится злой демон, называемый «электронной обработкой текста». Он сродни дьявольскому духу, который появился еще в эпоху Ренессанса, когда считалось, что культуре письма угрожает печатный станок. Печатные книги читало все больше и больше людей, и на это нельзя было закрывать глаза. Но долгое время печатную книгу не признавали настоящей, считая ее суррогатом.
Конечно, некоторые писатели не сумели использовать материал, который я им продал. И это значительно затрудняло мою работу. Им нужно было кого-то винить в своих неудачах, и они наконец нашли козла отпущения.
Не только дебютанты исходили желчью, если у них не получались книги по моим сюжетам. Особенно злились те, кто раньше печатался без моей помощи. Многие произведения не принимали издательства, а на них я поначалу не имел никакого влияния. Процент возврата был довольно высок, однако многие проекты срывались, еще не дойдя до издательства. Некоторые клиенты даже приходили ко мне, чтобы аннулировать нашу сделку. Это было не только ребячество, это просто противоречило нашим устным договоренностям, но мне ничем не грозило. Конечно, я терял часть заработка, потому что не мог снова продать возвращенные мне записи кому-нибудь другому, но выбора у меня не было. Разумеется, мои клиенты получали назад свои деньги. Мое материальное положение было уже достаточно прочным, и я должен был мыслить стратегически. Должен был заботиться о репутации своего предприятия.
В интересах дела я не позволял клиентам копаться в моем товаре, прежде чем они его купят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56