Нас подняли по тревоге, и мы выдвинулись в указанное место. Ночь — это не наше, не федеральное время в Чечне Ночью там другие хозяева. Ночью мы боимся чехов, а не они нас. Поэтому ночью — их время.
Вошли в село, и с порога начался бой. Мы продвигались с трудом. Каждый жилой дом, каждый сарай — крепость. Каждое окно, каждая щель — огневая точка. Мы ввязались, но силы были неравны. Командир принял решение отступать, вызвать подкрепление и до утра закрыть чехов в селе. Но они заперли нас раньше — все отходы из села простреливались перекрестным огнем.
Стало понятно, что до утра не продержаться. Как куропатки в засаде… Подкрепление вызывали, но пока оно придет, мы уже будем «грузом двести». Кто-то ранен, кто-то убит. А ведь это как в шахматах — чем меньше у тебя фигур, тем меньше у тебя шансов и тем изощреннее должны быть твои действия.
Определились три основные точки внутри села, откуда по нам велся огонь. Три дома. Командир сформировал три группы, я был назначен в одну из них старшим. Моя группа прекратила стрельбу, чтобы пробраться к цели незамеченными. Все шло гладко. Мы тихо прошли через сад и закидали намеченный дом гранатами. Внутри было пятеро детей, женщина и два старика. Все погибли.
Боевики действительно были в доме, но, видимо, успели отойти.
Потом на нас завели дело, было расследование. Но под давлением командования, как это обычно водится в таких случаях, дело закрыли. Теперь этот подлец вынул скелет из шкафа и начал им трясти.
—Чего вы от меня хотите? — спросил я.
— Да ничего особенного! — незнакомец стал вдруг самой добродетелью, — ты давеча летел с одним гражданином на его самолете. Он тебе предложил работку, а ты отказался. Правильно сделал, хороший мальчик. Только вот нам нужно, чтобы ты на него поработал. Точнее, конечно, на нас, но у него. Понимаешь, о чем толкую?..
— Засланного казачка хотите из меня сделать?
— Ну что-то наподобие. У нас на него зуб имеется, но нужны посерьезнее зацепочки. В накладе не оставим. Сам понимаешь, деньги большие крутятся. Работенка, конечно, грязненькая. Но деньги — они ведь не пахнут. Да и сам этот гражданин не наследство же получил. У государства украл.
— А вы, значит, защитнички государства? — зло сказал я.
— Тебе-то какое дело, голуба моя! Или посидеть захотелось лет двенадцать? Даже никуда и ехать не надо — прямо здесь тебя и устроим. В колонию особо строгого…
— Да пошел ты! — я, сплюнул и отвернулся.
— Ну, как знаешь, дружок. Время у меня есть. И у тебя будет. Подумаешь! — он сорвался на фальцет. — Охранник!
В дверях появился человек в милицейской форме;
— Слушаю, товарищ майора
— Помогите мальчику подумать… — приказал мой собеседник и удалился.
Потом меня били. Били профессионально. Два мужлана, видимо, из сидящих здесь же. Прежде я никогда не чувствовал себя отбивной. Теперь понял, что это такое. Достаточно скоро я перестал чувствовать боль и понимать, что мне говорят. Было время подумать…
Я думал об обликах сил Тьмы, об обличиях Мары. Все мы пытаемся убежать от самих себя. Кто-то, как Аглая, придумывает себе любовь; кто-то, как Николай, ищет спасения в богатстве. Но от себя не убежишь. Рано или поздно ты посмотришь в зеркало и увидишь, что с тобой сталось.
Смотри: «Се человек!» Отвратительное создание. С каждым новым ударом я чувствовал это сильнее и сильнее.
Боль, страх, ненависть, голод — вот, что движет нами. И от этого никуда не уйти. Тьма имеет все шансы. Кто я такой, чтобы остановить это? Людей не переделаешь. Бог или кто-то Там допустил ошибку в самом началу. Не из того теста нас сделали. Не из того… Тесто. Я чувствовал себя тестом, куском теста.
«Се человек!» Мне отчаянно расхотелось жить. За эти двое суток я познал человека.
«Господи, как хорошо, что Агван избежал этого! Старики позаботятся о нем. У него все будет хорошо». Эта мысль — единственная, что доставляла мне теперь радость. Незаметно для самого себя я даже начал улыбаться, кривя полный крови рот. Впрочем, это только распаляло моих палачей. «Смешно тебе, … !» — кричали они, следовал очередной удар, и их голос терялся в безмолвной пустоте.
Временами я видел себя откуда-то сверху. Как будто бы скользил под потолком.
Избиение продолжалось, потом заканчивалось и спустя какое-то время начиналось заново. Меня били — в голову, в грудь, в живот, в пах. Мне выворачивали руки, тянули за волосы, выгибали хребет. Я терял сознание, потом снова приходил в него, чтобы через мгновение вновь потерять. И везде, в каждом уголке Вселенной, куда уносило меня мое забытье, я слышал тяжелое дыхание Тьмы. И не Лама теперь, а сама Тьма говорила мне: «Ты опоздал!»
У ты, какой стал! — воскликнул майор, говоривший со мной этим утром. — Красавец! Глаз не видно, нос набок, губы разбиты! Хорош! Ма-лад-ца! Ну что, хочешь жить?
Я отрицательно покачал головой.
— Да ладно тебе! — майор недоверчиво глянул в мою сторону. — Смотри, что я тебе принес.
Он достал из желтого пакета и вывалил передо мной кипу фотографий. Сквозь едва открывавшиеся глазные щели я увидел фотографии из того чеченского дела. Трупы.
— А вот это заявление родственников убитых, подписанное сегодняшним числом. Они обращаются в Генпрокуратуру, — он помахал перед моим лицом факсом.
Я плюнул кровью. Она растеклась по белой бумаге.
— Да, видать, с тобой сегодня не о чем больше разговаривать, — рассудил майор. — Ничего, завтра продолжим.
Дверь захлопнулась, и я облегченно вздохнул — настолько, насколько позволяли ноющие с обеих сторон ребра. «Сейчас я немножко приду в себя и повешусь на оконной решетке, на проводе от лампы», — эта мысль по-настоящему обрадовала меня. Я отключился.
Дрожь пробегала у меня по телу, когда я слушал этот рассказ. Данила странно улыбался и смотрел в ночь. Ветер за окном гнул деревья, слышались раскаты грома. В доме напротив не горело ни одного окна. И только люминесцентные лампы лестничных клеток рисовали во мраке над парадными столбы слабого света.
Когда я очнулся, то сна-чала решил, что сам собою умер. Надо мной сидел Агван. Он тихо шептал какие-то молитвы, перебирал найденные мною когда-то четки и водил вдоль всего моего тела пучком сухой травы.
— Агван, — промычал я, — что ты здесь делаешь?! А ну, уходи немедленно!
В ответ на эту глупость мальчик улыбнулся, и его слезинка упала на мое лицо. Жестом он приказал мне сохранять молчание и закрыть глаза. Я повиновался, решив, что грежу.
Сквозь закрытые глаза я видел огонь, всполохи окружавшего меня огня. Пламя лизало мое тело, не обжигая, не причиняя боли, не оставляя следов.
— Все, вставай! — услышал я голос маленького монаха.
Глаза мои сами собой открылись, и я почти с легкостью встал с пола.
— Агван мне это снится? — спросил я.
— Нет, не снится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27