Он вложил ему в руку письмо и сказал спокойно: "Это должно быть напечатано в газете". Затем все негры стали садиться в машину. Как только она отъехала, прогремели один за другим три взрыва, выбив все двери пожарной станции и превратив ее в ад кромешный. Пламя немедленно поглотило соседний салун и кофейную лавку, хозяин которой обычно поджаривал свои смеси прямо на улице. Горящие мешки кофейных зерен создали плотную желтую завесу. Аромат жареного кофе господствовал в округе несколько недель. Четыре трупа были обнаружены в развалинах, все муниципальные пожарники. Престарелая женщина в комнатах напротив умерла, как полагали, от страха. Пожарная машина и машина "скорой помощи" были разрушены.
Теперь город был по-настоящему в панике. Детей не пускали в школы. Крики возмущения против администрации. Против Уилли Конклина. Делегация пожарных направилась к муниципалитету и потребовала, чтобы им выдали оружие и привели к присяге, как вспомогательную полицию. Перепуганный мэр послал телеграмму губернатору штата, взывая о помощи. Репортажи о второй атаке Колхауса появились на первых полосах всех газет округа. Из Нью-Йорка репортерская братия валила стадами. Козлом отпущения был, конечно, начальник полиции, допустивший повторение ужасного террористического акта. Начальник сделал заявление репортерам, собравшимся в его офисе. Убийца использует автомобили, сказал он. Атакует и исчезает неизвестно куда. Уже несколько лет Ассоциация шефов полиции штата Нью-Йорк призывает к регистрации автомобилей и автомобилистов. Если бы такой закон существовал сегодня, мы бы мигом могли выследить чудовище, господа читатели. Разговаривая, шеф полиции опустошал ящики своего стола и курил сигару. Он проводил репортеров на крыльцо. На следующий день билль о регистрации автомобилей был представлен на рассмотрение законодателям штата.
На отцовской фабрике работали два негра – один дворником, второй сборщиком ракетных трубок. Ни тот, ни другой не пришли на работу после второго бедствия. Негров теперь нигде не было видно. Они сидели по домам за закрытыми дверями. Ночью полиция задержала на улице нескольких белых граждан, мирно прогуливавшихся с пистолетами и винтовками. Губернатор не оставил в беде мэра. Из Нью-Йорка прибыли два подразделения милиции, тут же начавшие расставлять свои палатки на бейсбольном поле за школой. Дети сбежались поглазеть на них. Специальные выпуски местных газет опубликовали второе письмо Колхауса. Оно гласило: "Белый нарост на теле общества, известный под именем Уилли Конклин, должен быть передан на мой суд. "Форд, модель-Т" с заказным брезентовым верхом должен быть возвращен в его прежней кондиции. До выполнения этих требований будут действовать законы войны. ХКолхаус Уокер Мл., президент, Временное правительство Америки".Ъ
К этому времени все вокруг жаждали узнать, как выглядит Колхаус Уокер. Газеты соревновались яростно. Репортеры штурмовали офис "Клеф-Клаб-оркестра" в Гарлеме. Увы, там не было ни единого фото ужасного пианиста. Херстовская "Америкен" триумфально преподнесла читателям некий снимок, но это оказался портрет композитора Скотта Джаплина. Друзья Джаплина угрожали судом, композитор был в последней стадии неизлечимой болезни и не мог сам за себя постоять. Были принесены извинения. Наконец, газета в Сент-Луисе вышла со снимком, который был перепечатан повсюду. Отец установил подлинность портрета. На снимке был изображен молодой Колхаус, сидящий за пианино во фраке и в белом галстуке. Его руки лежали на клавишах, он широко улыбался в объектив. Вокруг пианино скучковался весь бэнд – корнетист, тромбонист, банджист, скрипач и барабанщик, все в белых галстуках. Они позировали так, как будто они играют, на самом же деле, конечно, они не играли, а позировали. В газете вокруг головы Колхауса обвели кружок. Таким получилось это стандартное фото. Ирония, заключавшаяся в этом снимке улыбающегося негра с аккуратными усиками – и все вокруг такие приветливые и прямодушные, – была, конечно, слишком соблазнительна для газетчиков, чтобы удержаться от заголовков типа: "Улыбка убийцы", "Президент Временного правительства Америки в более счастливые дни".
При таком интенсивном расследовании трудно, конечно, было утаить роль семьи в этом деле. Репортеры – сначала по одному, по два, а потом целыми группами – стучались в дверь и, получив от ворот поворот, оседали лагерем под норвежскими кленами. Они хотели увидеть бэби, узнать что-нибудь, хоть что-нибудь, что угодно о Колхаусе и о его визитах к Саре. Они заглядывали в окна и даже осторожно пробовали замок на кухонной двери. Соломенные канотье, блокноты в карманах, они жевали табак и плевали вокруг, подошвами давили окурки в траве. Снимки дома появились в нью-йоркских газетах. Путаные сообщения о путешествиях Родителя. Жалюзи были наглухо закрыты, и Малышу не разрешалось выходить. В спертом воздухе по ночам стенал Прародитель.
Мать выдержала бы все это, если бы дебаты не начались вокруг бэби. Постоянный парад автомобилей медленно двигался мимо их дома, зеваки сворачивали шеи, стремясь поймать хоть какой-нибудь промельк в окнах. Чиновник из Совета по призрению детей высказал мнение, что незаконнорожденный и еще некрещеный ребенок должен быть сдан в один из великолепных детских приютов для сирот и подкидышей, которыми располагает штат Нью-Йорк. Мать держала бэби в своей комнате, не брала его больше вниз, а Малыша обязала присматривать за ним во время ее кратких отлучек. Она уже забыла, когда делала прическу, и ходила с распущенными волосами круглый день. Немало горечи было теперь направлено в адрес Родителя. "Почему бы вам не открыть ваш заветный сундучок, – спросила как-то она, – почему бы вам не помочь мне по-настоящему?" Это было косвенное нападение на его финансовый консерватизм, никогда прежде она этого себе не позволяла, хотя и знала, что они живут гораздо скромнее, чем могли бы. Отец был ужален этим замечанием, однако вышел вон и нанял повариху, а потом и другую женщину для стирки и домашней работы, а потом и садовника, а вслед за этим и няню для ухода за Дедом. Осажденный дом суетился теперь, как и подобает военному лагерю. Малыша все время увещевали не путаться под ногами. Он смотрел, как мама его ходит по комнате, руки сжаты впереди, волосы висят, вид изможденный и даже подбородок, всегда склонный к закругленности, теперь потерял свою щедрость и заострился.
Было очевидно, что нынешний кризис выветрил все духовное, все высокое из их существования. Раньше Отец втайне предполагал, что на семью ниспослан какой-то особый свет. Сейчас он чувствовал, что это уходит. Сам себе он казался тупым и тяжелым, способным делать только то, на что его толкали обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Теперь город был по-настоящему в панике. Детей не пускали в школы. Крики возмущения против администрации. Против Уилли Конклина. Делегация пожарных направилась к муниципалитету и потребовала, чтобы им выдали оружие и привели к присяге, как вспомогательную полицию. Перепуганный мэр послал телеграмму губернатору штата, взывая о помощи. Репортажи о второй атаке Колхауса появились на первых полосах всех газет округа. Из Нью-Йорка репортерская братия валила стадами. Козлом отпущения был, конечно, начальник полиции, допустивший повторение ужасного террористического акта. Начальник сделал заявление репортерам, собравшимся в его офисе. Убийца использует автомобили, сказал он. Атакует и исчезает неизвестно куда. Уже несколько лет Ассоциация шефов полиции штата Нью-Йорк призывает к регистрации автомобилей и автомобилистов. Если бы такой закон существовал сегодня, мы бы мигом могли выследить чудовище, господа читатели. Разговаривая, шеф полиции опустошал ящики своего стола и курил сигару. Он проводил репортеров на крыльцо. На следующий день билль о регистрации автомобилей был представлен на рассмотрение законодателям штата.
На отцовской фабрике работали два негра – один дворником, второй сборщиком ракетных трубок. Ни тот, ни другой не пришли на работу после второго бедствия. Негров теперь нигде не было видно. Они сидели по домам за закрытыми дверями. Ночью полиция задержала на улице нескольких белых граждан, мирно прогуливавшихся с пистолетами и винтовками. Губернатор не оставил в беде мэра. Из Нью-Йорка прибыли два подразделения милиции, тут же начавшие расставлять свои палатки на бейсбольном поле за школой. Дети сбежались поглазеть на них. Специальные выпуски местных газет опубликовали второе письмо Колхауса. Оно гласило: "Белый нарост на теле общества, известный под именем Уилли Конклин, должен быть передан на мой суд. "Форд, модель-Т" с заказным брезентовым верхом должен быть возвращен в его прежней кондиции. До выполнения этих требований будут действовать законы войны. ХКолхаус Уокер Мл., президент, Временное правительство Америки".Ъ
К этому времени все вокруг жаждали узнать, как выглядит Колхаус Уокер. Газеты соревновались яростно. Репортеры штурмовали офис "Клеф-Клаб-оркестра" в Гарлеме. Увы, там не было ни единого фото ужасного пианиста. Херстовская "Америкен" триумфально преподнесла читателям некий снимок, но это оказался портрет композитора Скотта Джаплина. Друзья Джаплина угрожали судом, композитор был в последней стадии неизлечимой болезни и не мог сам за себя постоять. Были принесены извинения. Наконец, газета в Сент-Луисе вышла со снимком, который был перепечатан повсюду. Отец установил подлинность портрета. На снимке был изображен молодой Колхаус, сидящий за пианино во фраке и в белом галстуке. Его руки лежали на клавишах, он широко улыбался в объектив. Вокруг пианино скучковался весь бэнд – корнетист, тромбонист, банджист, скрипач и барабанщик, все в белых галстуках. Они позировали так, как будто они играют, на самом же деле, конечно, они не играли, а позировали. В газете вокруг головы Колхауса обвели кружок. Таким получилось это стандартное фото. Ирония, заключавшаяся в этом снимке улыбающегося негра с аккуратными усиками – и все вокруг такие приветливые и прямодушные, – была, конечно, слишком соблазнительна для газетчиков, чтобы удержаться от заголовков типа: "Улыбка убийцы", "Президент Временного правительства Америки в более счастливые дни".
При таком интенсивном расследовании трудно, конечно, было утаить роль семьи в этом деле. Репортеры – сначала по одному, по два, а потом целыми группами – стучались в дверь и, получив от ворот поворот, оседали лагерем под норвежскими кленами. Они хотели увидеть бэби, узнать что-нибудь, хоть что-нибудь, что угодно о Колхаусе и о его визитах к Саре. Они заглядывали в окна и даже осторожно пробовали замок на кухонной двери. Соломенные канотье, блокноты в карманах, они жевали табак и плевали вокруг, подошвами давили окурки в траве. Снимки дома появились в нью-йоркских газетах. Путаные сообщения о путешествиях Родителя. Жалюзи были наглухо закрыты, и Малышу не разрешалось выходить. В спертом воздухе по ночам стенал Прародитель.
Мать выдержала бы все это, если бы дебаты не начались вокруг бэби. Постоянный парад автомобилей медленно двигался мимо их дома, зеваки сворачивали шеи, стремясь поймать хоть какой-нибудь промельк в окнах. Чиновник из Совета по призрению детей высказал мнение, что незаконнорожденный и еще некрещеный ребенок должен быть сдан в один из великолепных детских приютов для сирот и подкидышей, которыми располагает штат Нью-Йорк. Мать держала бэби в своей комнате, не брала его больше вниз, а Малыша обязала присматривать за ним во время ее кратких отлучек. Она уже забыла, когда делала прическу, и ходила с распущенными волосами круглый день. Немало горечи было теперь направлено в адрес Родителя. "Почему бы вам не открыть ваш заветный сундучок, – спросила как-то она, – почему бы вам не помочь мне по-настоящему?" Это было косвенное нападение на его финансовый консерватизм, никогда прежде она этого себе не позволяла, хотя и знала, что они живут гораздо скромнее, чем могли бы. Отец был ужален этим замечанием, однако вышел вон и нанял повариху, а потом и другую женщину для стирки и домашней работы, а потом и садовника, а вслед за этим и няню для ухода за Дедом. Осажденный дом суетился теперь, как и подобает военному лагерю. Малыша все время увещевали не путаться под ногами. Он смотрел, как мама его ходит по комнате, руки сжаты впереди, волосы висят, вид изможденный и даже подбородок, всегда склонный к закругленности, теперь потерял свою щедрость и заострился.
Было очевидно, что нынешний кризис выветрил все духовное, все высокое из их существования. Раньше Отец втайне предполагал, что на семью ниспослан какой-то особый свет. Сейчас он чувствовал, что это уходит. Сам себе он казался тупым и тяжелым, способным делать только то, на что его толкали обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63