— Не умирай, Чудовище! Если ты позволишь мне остаться, я никогда тебя не покину!
Когда губы ее дотронулись до его хищно изогнутых когтей, они живо спрятались в подушечки лап, и тогда она поняла, что ему приходилось все время держать их сжатыми в кулаки, но теперь робко, мучительно он начал понемногу разжимать пальцы. Ее слезы падали на его лицо, как снег, и под их каплями оно стало постепенно преображаться: сквозь шкуру проступили скулы, на широком лбу из-под рыжеватой щетины показалась кожа. И вот в ее объятиях лежал уже не лев, а человек — мужчина с непокорной гривой волос и странно сломанным, как у бывшего боксера, носом, что придавало ему отдаленное героическое сходство с красивейшим из всех чудовищ.
— Знаешь, Красавица, — сказал мистер Лайон, — мне кажется, сегодня я мог бы даже справиться с каким-никаким завтраком, если ты разделишь его со мной.
Мистер и миссис Лайон выходят погулять в сад; а старый спаниель дремлет в траве, осыпаемый медленным дождем розовых лепестков.

Невеста Тигра
Мой отец проиграл меня в карты Тигру.
Когда путешественники, приезжающие с севера, добираются до благодатных земель, где растут лимоны, их поражает какое-то странное безумие. Мы приехали из холодной страны; у себя дома мы вынуждены бороться с природой, а здесь — о! — кажется, будто наступил благословенный мир, когда лев может спокойно лежать рядом с ягненком. Все утопает в цвету; ледяной ветер не возмущает разлитой в воздухе неги. Солнце осыпает вас своими фруктовыми дарами. И смертельная, чувственная летаргия нежного Юга проникает в изголодавшийся разум, и он стонет: «Роскоши! Еще роскоши!». Но затем выпал снег, от него никуда не деться, он преследовал нас от самой России, словно летя вслед нашим саням, и в этом темном, печальном городе он наконец нагнал нас, облепив оконные стекла, как будто смеясь над отцовскими надеждами на вечное наслаждение, когда отец лихорадочно тасовал дьявольские картинки, и вены взбухали и пульсировали у него на лбу, и руки его дрожали.
Свечи роняли горячие, жгучие капли на мои обнаженные плечи. С яростным цинизмом, свойственным тем женщинам, кого обстоятельства жизни заставляют быть молчаливыми свидетельницами безумия, я наблюдала, как мой отец, распаленный отчаянием и огненной водой, которую здесь называют «граппа», пускает на ветер последние остатки моего наследства. Когда мы уезжали из России, мы владели тучными землями, синими лесами, где бродили медведи и дикие кабаны, крепостными крестьянами, пшеничными полями, фермами, у нас были любимые мною лошади, белые ночи прохладного лета, фейерверки северного сияния. Каким тяжким бременем, наверное, были для него все эти владения, ибо, разоряя себя, он хохотал, словно это доставляло ему неизъяснимую радость; ему так хотелось отдать все Тигру.
Каждый, кто приезжает в этот город, должен сыграть в карты с «великим сеньором»; желающих немного. Никто не предупредил нас об этом в Милане, а может, они и предупреждали, да только мы не поняли — возможно, виноват мой хромающий итальянский, а может, странный местный диалект. На самом деле я сама высказалась в пользу этого уединенного провинциального городка, который вышел из моды лет двести назад, ибо он не мог, по иронии судьбы, похвастать ни одним казино. Мне было невдомек, что ценой, которую придется платить за тихий декабрьский постой, станет игра с Милордом.
Час был поздний. Холодная сырость этого места пронизывает камни, проникает в ваши кости и губчатую сердцевину ваших легких; она дрожью прокралась в нашу маленькую гостиную, куда Милорд прибыл, чтобы поиграть в карты в столь необходимом для него уединении. Да и кто мог отказаться от такого приглашения, которое его слуга принес к нам на квартиру? Разумеется, только не мой распутный отец; в зеркале над столом я видела отражение его безумной страсти, моего безучастия, догорающих свечей, полупустых бутылок, вздымавшейся и опускавшейся волны цветных карт, неподвижной маски, полностью скрывавшей лицо Тигра, оставляя видимыми лишь его желтые глаза, взгляд которых блуждал между раскладом карт в его руке и мною.
«La Bestia!» — сказала наша хозяйка, боязливо вертя в руках конверт с его огромным гербом, изображающим вставшего на дыбы тигра; при этом лицо ее выражало то ли страх, то ли удивление. Но я не могла спросить у нее, почему они называют хозяина этих мест La Bestia — может, это как-то связано с его геральдическим символом? — поскольку говорила она на таком вязком и гнусавом местном диалекте, что в ее речи я не могла разобрать ни слова, за исключением того, когда, увидев меня впервые, она сказала: «Che bella!»
С тех пор как научилась ходить, я всегда была красоткой, с моими гладкими каштановыми локонами и розовыми щечками. К тому же я родилась в Рождество — моя английская няня называла меня своей «рождественской розой». Крестьяне же говорили: «Вылитая мать», — и крестились, отдавая дань уважения покойнице. Моей матери недолго суждено было цвести; не поскупившись на приданое, родители выдали ее замуж за такого нерадивого отпрыска русского дворянства, что вскоре она умерла, не выдержав его страсти к азартным играм, хождения по проституткам и истерических раскаяний.
Только войдя, Тигр подарил мне розу, достав ее из петлички своего безупречного, хотя и несколько старомодного фрака, в то время как лакей отряхивал снег с его черного плаща. Пока отец с величественным размахом завершал свой путь к полному разорению, мои нервные пальцы лепесток за лепестком рвали в клочья эту белую, неестественную для зимы розу.
Местность тут унылая, замкнутая в себе; пасмурный, бесцветный пейзаж, туманный пар над мрачными водами реки, куцые, приземистые ивы. И страшный город: мрачная главная площадь — пьяцца, которая идеально подходит разве что для публичных казней, и нависшая над нею неуловимая, зловещая тень церкви, смахивающей на коровник. Приговоренных к смерти здесь когда-то вывешивали в железных клетках на городских стенах; здешним людям легко дается жестокость, у них у всех близко посаженные глаза и тонкие губы. Скудная еда: политые оливковым маслом макароны, вареная говядина с соусом из горьких трав. Везде царит гробовая тишина, жители кутаются от холода, так что их лица невозможно разглядеть. Кроме того, все вам лгут, все вас обманывают: владельцы гостиниц, извозчики — все до единого. Боже, как они нас обирали!
Предательский юг: вам кажется, здесь никогда не бывает зимы, но вы забываете, что приносите зиму с собой.
Мои ноздри все более раздражал дурманящий запах, который исходил от Милорда, это был чересчур сильный для столь небольшой квартиры и такой маленькой комнаты аромат багряной виверры. Наверное, он купается в благовониях, пропитывает ими рубашки и исподнее белье;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48