— Или морской путь на северо-восток мимо Архангельска и Новой Земли. М-да. Или юго-западный проход в южных морях, через пролив Магеллана или вокруг мыса Горн.
Он переворачивал страницы атласа и проводил указательным пальцем по упоминаемым путям. Когда он поднял голову и прищурившись взглянул на меня, я учуял вонь от его гнилых зубов, смешанную с затхлым запахом поношенной одежды. И на секунду мне показалось, что я вижу, как в линзах его очков отражается чья-то фигура, стоящая за моей спиной у эркерного окна: некто стоял там, подавшись вперед, словно пытался рассмотреть что-то через стекло. Но вот господин Барнакль опустил свою голову, и это отражение исчезло.
— Вы же понимаете, что если и существуют все эти новые морские пути, то они проходят в высоких широтах, вблизи полюсов, в тех местах, где проекция Меркатора практически непригодна. Потому морякам и не удавалось найти их. И по той же причине испанцы и датчане бились над новыми, улучшенными принципами построения картографической проекции. В тысяча шестьсот шестнадцатом году датчане открыли новый проход в Тихий океан между Магеллановым проливом и мысом Горн, так называемый пролив Ле-Мэр, — Барнакль послюнявил палец и неловко перевернул очередную страницу, — он тянется вдоль пятьдесят пятой параллели. Воспользовавшись этим новым путем, их флот прошел в Тихий океан и атаковал испанцев в Гуаякиле и Акапулько. Таким образом, стратегическое значение подобных путей очевидно, — сказал он, — но чтобы найти их, нужна была некая путеводная нить, которая могла бы правильно провести навигаторов через лабиринты островов и бухточек.
И вот в чем заключалась любимая версия господина Молитора: математики и картографы в Севилье, состоявшие на службе у Филиппа II, завершили на рубеже шестнадцатого и семнадцатого веков разработку нового метода картографической проекции, сохранявшего Меркаторову сетку и одновременно устранявшего ее искажения, в результате чего упрощалось кораблевождение в более высоких широтах. Тем самым появлялся шанс открыть новые более короткие пути в Китай, Индию и к легендарному потерянному континенту, Terra australis incognita , находившемуся, как полагали, где-то в южных морях, в высоких широтах к югу от экватора.
— А что же Ортелий? — Я изучал перевернутый вверх ногами атлас, надеясь вернуть торговца к интересующей меня теме. — Он, вероятно, знал о такой новой проекции?
Господин Барнакль энергично кивнул.
— Конечно же, он мог знать. В конце концов, он был королевским космографом. Наверняка даже он лично участвовал в ее разработке. Но когда в тысяча пятьсот девяносто восьмом году король Филипп умер, Ортелий, покинув Испанию, отправился в Богемию. Может быть, он рассчитывал получить кругленькую сумму, продав тайну нового метода императору Рудольфу или еще кому-то. Прага в те дни кишела фанатиками-протестантами, врагами католической Испании и Габсбургов. И, возможно, поэтому испанские агенты и убили его. — Барнакль пожал плечами и решительно захлопнул атлас. — Интересная версия, но ее невозможно проверить, ведь гравюры Ортелия давно исчезли. Некоторые говорят, что их украли, но и это невозможно проверить. — Он слабо улыбнулся и вновь беспомощно пожал плечами. — Нельзя даже сказать, сохранился ли хоть один из этих томов. Судя по всему, те несколько экземпляров, что успели напечатать, либо потеряли, либо уничтожили, когда Прага подверглась разграблению во время Тридцатилетней войны.
Нет, думал я, быстро выходя спустя несколько минут из дверей книжной лавки обратно в жару и вспоминая поврежденный водой том в странной маленькой лаборатории: не все его экземпляры пропали. Но пока я бесцельно брел назад к Чаринг-кросс , то уже размышлял, не впустую ли в итоге потрачено мною время? Ну какая связь может существовать между атласом Ортелия и герметическим текстом, который меня подрядили отыскать? Между новой картой мира и рукописью, посвященной древнему учению? Но тут мне припомнилось, что господин Барнакль говорил об эпохе открытий, и у меня мелькнула мысль — не связано ли это хоть отчасти с экспедицией сэра Амброза в Гвиану, если это путешествие вообще имело место?
Но я выбросил эту мысль из головы. Мое воображение, как и мои ноги, завело меня слишком далеко. Пора было возвращаться домой.
Вероятно, шел уже седьмой час, когда, выйдя из «Почтового рожка» (в крохотном садике которого под тенистой шелковицей я утешил себя очередной пинтой эля), я нанял экипаж и он повез меня обратно к Лондонскому мосту, продираясь сквозь хаотичные потоки вечернего уличного движения. Через несколько минут я задремал, но где-то в районе Флит-стрит меня разбудили громкие крики. Улица сегодня, казалось, была запружена людьми и повозками гуще обычного, поскольку уже несколько минут наш экипаж едва двигался. Я вновь задремал, но еще раз проснулся, на сей раз оттого, что какой-то рожок пронзительно и заунывно блеял на двух нотах. Выпрямившись, я отдернул занавеску, ожидая увидеть за окном Флит-бридж и Лудгейт. Только мы застряли уже совсем не на Флит-стрит.
Высунувшись в окошко, я окинул взглядом улицу. Должно быть, мы куда-то не туда свернули. Я не узнал ни одну из таверн и пивных, теснившихся на этой улице, впрочем как и саму улицу, узкую и пустынную дорогу, трудно различимую под клубами черного дыма.
— Извозчик! — Я постучал по крыше экипажа. Неужели этот идиот заблудился?
— Сэр?
— Что за черт, куда ты заехал, приятель?
Он развернулся на своем сиденье — медведь медведем, с толстой шеей и облупленным, обгоревшим на солнце носом. Смущенно ухмыльнувшись, он обнажил темноватые деревянные зубные протезы.
— Несчастный случай на Флит-стрит. Ломовая лошадь упала замертво, сэр. И я подумал, что вы пожелаете…
Я прервал его:
— Где мы находимся?
— Уайтфрайерс , сэр, — ответил он, щелкнув зубами. — Эльзас. Я подумал, что вернусь обратно к Флит-бриджу со стороны Уотер-лейн, сэр, а потом…
— Эльзас?…
Этот узкий переулок теперь стал казаться еще более зловещим. Об Эльзасе шла дурная слава. За сточными зловонными водами Флит-ривер начиналась опасная глубинка: десяток с гаком улиц, и одному только Богу известно, сколько задних дворов и переулков, каждый из которых почитал себя неподвластным городским судьям и магистрату — на основании некой грамоты, дарованной им в начале века королем Яковом. Результатом этих привилегий стало то, что Эльзас теперь давал убежище всевозможным преступникам и грабителям. Бейлифы и судебные приставы, как и любые добропорядочные горожане, поступили бы довольно глупо, решив прогуляться к югу от Флит-стрит. Звук рожка, разбудивший меня, наверное, был сигналом от одного из местных наблюдателей, предупреждавших остальных о том, что в их район заехали чужаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125