Но эта иллюзия быстро исчезла. Вскоре я уже почуял ароматы Флита, а минуту спустя меня грубо оттолкнули, едва не сбив с ног, четверо или пятеро мужчин — все при шпагах или с кинжалами на боках, — важно шествующих к двери кофейни. В темноте маячили еще какие-то мрачные фигуры. Эльзас тупо и неотвратимо пробуждался к жизни. Я содрогнулся при мысли о предстоящем мне сейчас путешествии.
Но через два дня мне предстоит вернуться сюда. Осознав это, я обернулся и бросил последний взгляд на вывеску с золотыми рогами, увенчанными соответствующей надписью, едва различимую в угасающем свете и казавшуюся набором таинственных блестящих иероглифов. Я вдруг почувствовал уверенность в том, что существует определенная связь между рукописью, которую я ищу, и «разнообразными и редкими» изданиями доктора Пикванса.
Возвращение в «Редкую Книгу» в итоге прошло без приключений. Следуя вдоль дорожной колеи, я спустился к реке и нашел лодочника, дремавшего на веслах возле одного из угольных причалов. За два шиллинга он согласился отвезти меня вниз по течению, учитывая, что начался очередной отлив. Он вставил весла в уключины и, проворчав что-то, оттолкнулся от берега, а я уже спокойно сидел в его ялике и смотрел на цепочку удалявшихся прибрежных огней. Медленно проплывали мимо силуэты зданий и шпилей; какая-то лодка обогнала нас. Наши весла размеренно опускались и поднимались, опускались и поднимались, и зачерпнутый их лопастями мелководный ил шлепался обратно в воду. Островерхая крыша «Золотого рога» отступила вдаль, уменьшилась в размерах и исчезла из виду. А спустя пару минут я уже видел луну, встающую над дымовыми трубами домов Лондонского моста. Прикрыв глаза, я почувствовал, что ялик скользит между каменными быками и ныряет, невесомый, в пять футов гудящей темноты и водяных брызг, беспорядочно прорезающих воздух.
Когда мы вынырнули с другой стороны, я дрожащими ногами сошел на берег и обнаружил, что в окнах моей «Редкой Книги» горит свет. Монк ушел спать, но Маргарет еще мариновала устрицы на кухне. Она пожурила меня за опоздание к ужину (она приготовила отварную свинину, которую я съел холодной, устало уединившись в своем кабинете) Через полчаса мне тоже удалось доползти до постели. Я долго лежал неподвижно, слушая, как волны плещутся о мостовые опоры, и пытаясь выровнять дыхание. На мгновение мне показалось, что я все еще скольжу между гигантскими ногами моста; словно я вновь весело покачиваюсь на корме ялика, заглатывая порывистый встречный воздух. Засыпая, я думал не только об объявлении, наклеенном на стене «Золотого рога», но также и о письме, запечатанном знакомой печатью, что лежало у меня на письменном столе в ожидании моего возвращения.
Глава 5
Если путешествие до Эльбы было нелегким, то в следующие несколько дней, когда кареты и повозки оставили позади Богемию, странникам пришлось еще хуже. С пасмурного неба повалил снег — сперва редкими кружившимися снежинками, потом тяжелыми хлопьями. Бесконечные ветры с востока дули в Карпатах — в сторону Моравского нагорья и Великого хребта, завывали среди валунов и сугробов, через которые пытался пробраться караван беглецов. Они миновали несколько городков — а дальше шли только селения в дюжину домов, лепившиеся, точно ласточкины гнезда, к склонам крутых холмов. Но вот и селения сменились редкими хуторками, а вскоре пропали и они. Да и сами дороги грозили исчезнуть. В одних местах проезд преграждали снежные заносы, в других — оползни. Путешествия в такое время года, шептались между собой слуги, — чистое варварство. В конце концов, даже войска — даже валлоны и ирландцы Фердинанда — грабили пока Прагу, ожидая прихода весны. Однако каждое утро, невзирая на погоду и крутизну дорог, на количество подхвативших лихорадку пассажиров и охромевших, растянувших связки или повредивших копыта лошадей, это печальное путешествие продолжалось. Вскоре окрестный снежный пейзаж уже не подавал никаких признаков жизни лишь волки дали о себе знать, когда дорога, петляя по лесу, начала подниматься в гору. Поначалу являясь поодиночке, затем стаями — по десять или двенадцать, волки следовали за караваном на некотором расстоянии, прячась за гранитными уступами. Потом они осмелели и уже подкрадывались так близко, что Эмилия видела их желтые глаза и заостренные морды. Тощие и изголодавшиеся, точно нищие, они бросались врассыпную после приглушенных выстрелов аркебуз. Звук этих выстрелов пугал также и путников, поскольку по каравану поползли слухи, что императорские наемники уже догоняют их, хотя невозможно было представить, что кто-то, даже казаки, может быстро продвигаться по этим ужасным горным дорогам.
На закате девятого дня первый этап путешествия наконец завершился. Из последних сил медленно проехав мимо мужского монастыря и спустившись с холма, караван остановился не в одной из обычных гостиниц, а перед замком с освещенными провалами бойниц, которые пронзали подступающую темноту лучистыми световыми стрелами. Эмилия, успевшая за время пути обморозить пальцы на ногах, сидела съежившись в своей коляске, и вдруг ей пригрезилось, что она слышит журчание речной воды. Подавшись вперед; девушка всматривалась в заоконный мрак через щелочку между оконными занавесками и увидела группу мужчин в длинных одеждах и широкополых шляпах, быстро пересекавших внутренний двор, по периметру которого стояло множество экипажей всевозможных форм и размеров. Со скрипом и скрежетом поднялась опускная решетка, и затем пара тяжелых дверей с гулким стуком захлопнулась за ними. Бреслау, сказал кто-то. Они добрались до Силезии.
В этом древнем замке Пястов изгнанники оставались около недели. До конца путешествия было еще далеко, а здесь скитающийся богемский двор просто устроился на очередной привал. Эмилию вместе с тремя остальными придворными дамами поселили в комнате без окон, которую тем не менее терзали таинственные сквозняки, приносившие снежную пыль. Королева спала в одной из соседних комнат. Она серьезно заболела почти сразу после прибытия каравана в Бреслау, и поэтому Эмилия ее совсем не видела. В королевские апартаменты заходили только врачи, они сновали туда-сюда с унылыми и мрачными физиономиями. Спустя день или два по замку прошел слух, что королева умерла. Днем позже — что умер ее еще не родившийся ребенок, но другой слух, более похожий на правду, утверждал, что она разрешилась от бремени. А под конец начали поговаривать, что и мать, и дитя вместе испустили последний вздох. Правда стала такой же редкостью, как дрова и корм для скота. Выпало много снега. Одер покрылся льдом. Затем, на четвертый день пребывания в замке, сэр Амброз Плессингтон зашел навестить Эмилию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Но через два дня мне предстоит вернуться сюда. Осознав это, я обернулся и бросил последний взгляд на вывеску с золотыми рогами, увенчанными соответствующей надписью, едва различимую в угасающем свете и казавшуюся набором таинственных блестящих иероглифов. Я вдруг почувствовал уверенность в том, что существует определенная связь между рукописью, которую я ищу, и «разнообразными и редкими» изданиями доктора Пикванса.
Возвращение в «Редкую Книгу» в итоге прошло без приключений. Следуя вдоль дорожной колеи, я спустился к реке и нашел лодочника, дремавшего на веслах возле одного из угольных причалов. За два шиллинга он согласился отвезти меня вниз по течению, учитывая, что начался очередной отлив. Он вставил весла в уключины и, проворчав что-то, оттолкнулся от берега, а я уже спокойно сидел в его ялике и смотрел на цепочку удалявшихся прибрежных огней. Медленно проплывали мимо силуэты зданий и шпилей; какая-то лодка обогнала нас. Наши весла размеренно опускались и поднимались, опускались и поднимались, и зачерпнутый их лопастями мелководный ил шлепался обратно в воду. Островерхая крыша «Золотого рога» отступила вдаль, уменьшилась в размерах и исчезла из виду. А спустя пару минут я уже видел луну, встающую над дымовыми трубами домов Лондонского моста. Прикрыв глаза, я почувствовал, что ялик скользит между каменными быками и ныряет, невесомый, в пять футов гудящей темноты и водяных брызг, беспорядочно прорезающих воздух.
Когда мы вынырнули с другой стороны, я дрожащими ногами сошел на берег и обнаружил, что в окнах моей «Редкой Книги» горит свет. Монк ушел спать, но Маргарет еще мариновала устрицы на кухне. Она пожурила меня за опоздание к ужину (она приготовила отварную свинину, которую я съел холодной, устало уединившись в своем кабинете) Через полчаса мне тоже удалось доползти до постели. Я долго лежал неподвижно, слушая, как волны плещутся о мостовые опоры, и пытаясь выровнять дыхание. На мгновение мне показалось, что я все еще скольжу между гигантскими ногами моста; словно я вновь весело покачиваюсь на корме ялика, заглатывая порывистый встречный воздух. Засыпая, я думал не только об объявлении, наклеенном на стене «Золотого рога», но также и о письме, запечатанном знакомой печатью, что лежало у меня на письменном столе в ожидании моего возвращения.
Глава 5
Если путешествие до Эльбы было нелегким, то в следующие несколько дней, когда кареты и повозки оставили позади Богемию, странникам пришлось еще хуже. С пасмурного неба повалил снег — сперва редкими кружившимися снежинками, потом тяжелыми хлопьями. Бесконечные ветры с востока дули в Карпатах — в сторону Моравского нагорья и Великого хребта, завывали среди валунов и сугробов, через которые пытался пробраться караван беглецов. Они миновали несколько городков — а дальше шли только селения в дюжину домов, лепившиеся, точно ласточкины гнезда, к склонам крутых холмов. Но вот и селения сменились редкими хуторками, а вскоре пропали и они. Да и сами дороги грозили исчезнуть. В одних местах проезд преграждали снежные заносы, в других — оползни. Путешествия в такое время года, шептались между собой слуги, — чистое варварство. В конце концов, даже войска — даже валлоны и ирландцы Фердинанда — грабили пока Прагу, ожидая прихода весны. Однако каждое утро, невзирая на погоду и крутизну дорог, на количество подхвативших лихорадку пассажиров и охромевших, растянувших связки или повредивших копыта лошадей, это печальное путешествие продолжалось. Вскоре окрестный снежный пейзаж уже не подавал никаких признаков жизни лишь волки дали о себе знать, когда дорога, петляя по лесу, начала подниматься в гору. Поначалу являясь поодиночке, затем стаями — по десять или двенадцать, волки следовали за караваном на некотором расстоянии, прячась за гранитными уступами. Потом они осмелели и уже подкрадывались так близко, что Эмилия видела их желтые глаза и заостренные морды. Тощие и изголодавшиеся, точно нищие, они бросались врассыпную после приглушенных выстрелов аркебуз. Звук этих выстрелов пугал также и путников, поскольку по каравану поползли слухи, что императорские наемники уже догоняют их, хотя невозможно было представить, что кто-то, даже казаки, может быстро продвигаться по этим ужасным горным дорогам.
На закате девятого дня первый этап путешествия наконец завершился. Из последних сил медленно проехав мимо мужского монастыря и спустившись с холма, караван остановился не в одной из обычных гостиниц, а перед замком с освещенными провалами бойниц, которые пронзали подступающую темноту лучистыми световыми стрелами. Эмилия, успевшая за время пути обморозить пальцы на ногах, сидела съежившись в своей коляске, и вдруг ей пригрезилось, что она слышит журчание речной воды. Подавшись вперед; девушка всматривалась в заоконный мрак через щелочку между оконными занавесками и увидела группу мужчин в длинных одеждах и широкополых шляпах, быстро пересекавших внутренний двор, по периметру которого стояло множество экипажей всевозможных форм и размеров. Со скрипом и скрежетом поднялась опускная решетка, и затем пара тяжелых дверей с гулким стуком захлопнулась за ними. Бреслау, сказал кто-то. Они добрались до Силезии.
В этом древнем замке Пястов изгнанники оставались около недели. До конца путешествия было еще далеко, а здесь скитающийся богемский двор просто устроился на очередной привал. Эмилию вместе с тремя остальными придворными дамами поселили в комнате без окон, которую тем не менее терзали таинственные сквозняки, приносившие снежную пыль. Королева спала в одной из соседних комнат. Она серьезно заболела почти сразу после прибытия каравана в Бреслау, и поэтому Эмилия ее совсем не видела. В королевские апартаменты заходили только врачи, они сновали туда-сюда с унылыми и мрачными физиономиями. Спустя день или два по замку прошел слух, что королева умерла. Днем позже — что умер ее еще не родившийся ребенок, но другой слух, более похожий на правду, утверждал, что она разрешилась от бремени. А под конец начали поговаривать, что и мать, и дитя вместе испустили последний вздох. Правда стала такой же редкостью, как дрова и корм для скота. Выпало много снега. Одер покрылся льдом. Затем, на четвертый день пребывания в замке, сэр Амброз Плессингтон зашел навестить Эмилию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125