в смежной с нею каморке можно будет хранить одежду, книги и документы. Окна всех комнат выходят на улицу Врат Скорби.
Помещения, занимаемые другими чиновниками Инквизиции в этом доме, более вместительны, уютны, да и комнат в них больше, но зато они менее уединенные и независимые. Из жилища Посланца не просто проникнуть в комнаты других обитателей дома, но и те не имеют свободного доступа в квартиру Посланца. Поднявшись из гостиной по лестнице, которая ведет из кухни в комнаты слуг, можно, пройдя через дверь, проделанную в толстой стене, попасть прямо в тюремный отсек; миновав спальню Инквизитора Очоа, которую он делит с нежной Китерией, и одолев длинный, со многими поворотами коридор, можно проникнуть и в другие комнаты, принадлежащие Очоа (как видно, Инквизитор постарался обезопасить свое жилище, отгородив его самым тщательным образом от остальной части дома), а затем и в комнаты начальника тюрьмы, в тюремные казематы, в судебный зал, к алтарю Святого Духа, а затем и в подсобные помещения, познакомившись таким образом со всем этим страшным миром, что, подобно черному ворону, распростер свои зловещие крылья над Компостелой.
Лоуренсо Педрейра прощается с Посланцем на площади Сан-Мартиньо, у самых дверей, а слуга, взяв кобылу под уздцы, отводит ее на конюшню. Каноник уже знает, что именно он должен дать отчет Декану об их поездке, а также сообщить о том, что вскорости им непременно предстоит еще одна, в которую они чуть было не отправились сегодня же, минуя Сантьяго и направляясь в Ла-Корунью; ведь им удалось узнать важную новость: из Лиссабона в сторону Англии вышла огромная эскадра, и они намеревались увидеть ее. Но поскольку на море был шторм, они решили все же остановиться в Компостеле. Ведь, судя по всему, эскадре придется искать убежища в каком-нибудь порту, и очень даже может быть, что она вынуждена будет зайти в порт Ла-Корунья. На время непогоды Посланец останется в Компостеле, будучи готовым выехать в любой момент, едва лишь море успокоится, дабы иметь возможность воочию созерцать грандиозное, величественное чудо — армаду, следующую под предводительством вновь назначенного адмирала Алонсо Переса де Гусмана , герцога Медины Сидоньи, знаменитого правителя, важнейшее достоинство которого состоит в том, что он племянник прекрасной Эболи , доньи Аны Мендосы де ла Серда, родной дочери дона Диего Уртадо де Мендосы , возлюбленной Антонио Переса : всем хорошо известно, что герцог лишь благодаря ей удостоен высокой чести командовать эскадрой. Посланцу очень хочется посмотреть, как плывет по морю это чудо невежества, возглавляемое невежественным герцогом, ведомое в действительности Диего Флоресом де Вальдесом — у него дурная слава среди моряков, но именно он управляет ста тридцатью кораблями, входящими в состав флотилии, на борту которых восемь тысяч матросов и девятнадцать тысяч солдат, обслуживающих две с половиной тысячи пушек. Все вместе эти корабли, должно быть, накроют море словно огромным плащом. Королевский флот сопровождают также сорок торговых судов, оснащенных артиллерией, как позднее нам расскажут хроники, да еще тридцать четыре легких судна, о которых летописи также не забудут упомянуть. Корветы, фрегаты во главе с галеоном , да еще двадцать три клипера с боеприпасами и провиантом. Посланцу ни в коем случае не хотелось пропустить это праздничное зрелище, да вот разверзлись хляби небесные…
О, как восхитительны были эти дни в Сантьяго! Мирно лил ласковый дождь, и Посланец отдыхал на закате дня в своей спальне, примостившись возле огромного, сложенного из серого камня и украшенного гербом графов де Монтеррей камина, в котором уютно потрескивали дрова. Когда опускались сумерки, кто-нибудь непременно заходил к нашему герою, и тогда в этих стенах произносились имена О’Рурка, предводителя ирландцев, или графа Тирона, величайшего военного гения. Посланец усердно внимал всему, но мысли его были заняты воспоминаниями о Симоне.
С наступлением темноты, когда Лоуренсо Педрейра отлучался из дому, чтобы развлечься с какой-нибудь служанкой, Симона осмеливалась выйти на улицу и шла к дому графа Монтеррея, двери которого были открыты в любое время дня и ночи. Она входила туда твердым, уверенным шагом человека, знающего, куда он идет, и продолжала закрывать лицо краем плаща, пока не оказывалась в жарко натопленной гостиной, где Посланец ждал ее каждую ночь, хотя иногда и напрасно.
Симона садилась рядом с Посланцем, и они долго смотрели друг на друга понимающим взглядом. Потом они шли в спальню, а много позже все та же фигура покидала дом тем же твердым и решительным шагом, каким она пришла сюда.
В ночь, когда Посланец окончательно убедился, что погода улучшается, услада длилась дольше обычного, а прощание было нежным, как никогда. Он сказал ей, что может задержаться в дороге и чтобы она ни в коем случае не беспокоилась, если он запоздает с возвращением, ибо он непременно вернется к ней, — так оросительный канал вновь дарит воду лугу, страдающему от жажды под лучами осеннего солнца.
На рассвете, когда после ухода Симоны прошло уже довольно много времени и в чистом воздухе наступавшего утра стали раздаваться голоса, среди которых он различил голос Китерии, рассуждавшей о том, как лучше распределить дела предстоящего дня (Очоа, голоса которого не было слышно, скорее всего, слушая ее, молча кивал), Посланец сделал то, что он делал в этот час каждое утро с тех пор, как приехал сюда, — поднялся с постели, набросал на листе бумаги небольшое послание, которое ему предстояло отправить в столицу королевства Кастилия, а затем направился к собору, где намеревался отслужить обедню, поговорить с Деканом и, улучив удобный момент, встретиться со своим другом Лоуренсо Педрейрой.
Он сделал все, как обычно, в это утро вершины июня, не догадываясь о том, что вскоре нечто нарушит покой, которым он так наслаждался: примерно около полудня появился белокурый каноник и заявил с простодушным видом, что хочет исповедаться до обедни. Едва приступили к таинству, как он начал каяться в совершении им грехов сладострастия, распутства и прелюбодеяния. Посланец сказал, что он не чувствует себя вправе простить его и наставить на путь истины и единственное, что в его власти, — это отпустить грехи, и ничего более. На это каноник ответил:
— Ваше преосвященство может понять меня.
— Я не понимаю Ваше преподобие.
Посланец в беспокойстве заерзал на табурете, и тогда каноник сказал с подкупающей искренностью:
— Я больше не люблю Симону, возможно, я вообще никогда не испытывал к моей жене серьезных чувств, и, если кто-нибудь полюбит ее, меня это не огорчит. Я хочу, чтобы Вы знали и понимали: только поэтому я столько грешил и стал таким прелюбодеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Помещения, занимаемые другими чиновниками Инквизиции в этом доме, более вместительны, уютны, да и комнат в них больше, но зато они менее уединенные и независимые. Из жилища Посланца не просто проникнуть в комнаты других обитателей дома, но и те не имеют свободного доступа в квартиру Посланца. Поднявшись из гостиной по лестнице, которая ведет из кухни в комнаты слуг, можно, пройдя через дверь, проделанную в толстой стене, попасть прямо в тюремный отсек; миновав спальню Инквизитора Очоа, которую он делит с нежной Китерией, и одолев длинный, со многими поворотами коридор, можно проникнуть и в другие комнаты, принадлежащие Очоа (как видно, Инквизитор постарался обезопасить свое жилище, отгородив его самым тщательным образом от остальной части дома), а затем и в комнаты начальника тюрьмы, в тюремные казематы, в судебный зал, к алтарю Святого Духа, а затем и в подсобные помещения, познакомившись таким образом со всем этим страшным миром, что, подобно черному ворону, распростер свои зловещие крылья над Компостелой.
Лоуренсо Педрейра прощается с Посланцем на площади Сан-Мартиньо, у самых дверей, а слуга, взяв кобылу под уздцы, отводит ее на конюшню. Каноник уже знает, что именно он должен дать отчет Декану об их поездке, а также сообщить о том, что вскорости им непременно предстоит еще одна, в которую они чуть было не отправились сегодня же, минуя Сантьяго и направляясь в Ла-Корунью; ведь им удалось узнать важную новость: из Лиссабона в сторону Англии вышла огромная эскадра, и они намеревались увидеть ее. Но поскольку на море был шторм, они решили все же остановиться в Компостеле. Ведь, судя по всему, эскадре придется искать убежища в каком-нибудь порту, и очень даже может быть, что она вынуждена будет зайти в порт Ла-Корунья. На время непогоды Посланец останется в Компостеле, будучи готовым выехать в любой момент, едва лишь море успокоится, дабы иметь возможность воочию созерцать грандиозное, величественное чудо — армаду, следующую под предводительством вновь назначенного адмирала Алонсо Переса де Гусмана , герцога Медины Сидоньи, знаменитого правителя, важнейшее достоинство которого состоит в том, что он племянник прекрасной Эболи , доньи Аны Мендосы де ла Серда, родной дочери дона Диего Уртадо де Мендосы , возлюбленной Антонио Переса : всем хорошо известно, что герцог лишь благодаря ей удостоен высокой чести командовать эскадрой. Посланцу очень хочется посмотреть, как плывет по морю это чудо невежества, возглавляемое невежественным герцогом, ведомое в действительности Диего Флоресом де Вальдесом — у него дурная слава среди моряков, но именно он управляет ста тридцатью кораблями, входящими в состав флотилии, на борту которых восемь тысяч матросов и девятнадцать тысяч солдат, обслуживающих две с половиной тысячи пушек. Все вместе эти корабли, должно быть, накроют море словно огромным плащом. Королевский флот сопровождают также сорок торговых судов, оснащенных артиллерией, как позднее нам расскажут хроники, да еще тридцать четыре легких судна, о которых летописи также не забудут упомянуть. Корветы, фрегаты во главе с галеоном , да еще двадцать три клипера с боеприпасами и провиантом. Посланцу ни в коем случае не хотелось пропустить это праздничное зрелище, да вот разверзлись хляби небесные…
О, как восхитительны были эти дни в Сантьяго! Мирно лил ласковый дождь, и Посланец отдыхал на закате дня в своей спальне, примостившись возле огромного, сложенного из серого камня и украшенного гербом графов де Монтеррей камина, в котором уютно потрескивали дрова. Когда опускались сумерки, кто-нибудь непременно заходил к нашему герою, и тогда в этих стенах произносились имена О’Рурка, предводителя ирландцев, или графа Тирона, величайшего военного гения. Посланец усердно внимал всему, но мысли его были заняты воспоминаниями о Симоне.
С наступлением темноты, когда Лоуренсо Педрейра отлучался из дому, чтобы развлечься с какой-нибудь служанкой, Симона осмеливалась выйти на улицу и шла к дому графа Монтеррея, двери которого были открыты в любое время дня и ночи. Она входила туда твердым, уверенным шагом человека, знающего, куда он идет, и продолжала закрывать лицо краем плаща, пока не оказывалась в жарко натопленной гостиной, где Посланец ждал ее каждую ночь, хотя иногда и напрасно.
Симона садилась рядом с Посланцем, и они долго смотрели друг на друга понимающим взглядом. Потом они шли в спальню, а много позже все та же фигура покидала дом тем же твердым и решительным шагом, каким она пришла сюда.
В ночь, когда Посланец окончательно убедился, что погода улучшается, услада длилась дольше обычного, а прощание было нежным, как никогда. Он сказал ей, что может задержаться в дороге и чтобы она ни в коем случае не беспокоилась, если он запоздает с возвращением, ибо он непременно вернется к ней, — так оросительный канал вновь дарит воду лугу, страдающему от жажды под лучами осеннего солнца.
На рассвете, когда после ухода Симоны прошло уже довольно много времени и в чистом воздухе наступавшего утра стали раздаваться голоса, среди которых он различил голос Китерии, рассуждавшей о том, как лучше распределить дела предстоящего дня (Очоа, голоса которого не было слышно, скорее всего, слушая ее, молча кивал), Посланец сделал то, что он делал в этот час каждое утро с тех пор, как приехал сюда, — поднялся с постели, набросал на листе бумаги небольшое послание, которое ему предстояло отправить в столицу королевства Кастилия, а затем направился к собору, где намеревался отслужить обедню, поговорить с Деканом и, улучив удобный момент, встретиться со своим другом Лоуренсо Педрейрой.
Он сделал все, как обычно, в это утро вершины июня, не догадываясь о том, что вскоре нечто нарушит покой, которым он так наслаждался: примерно около полудня появился белокурый каноник и заявил с простодушным видом, что хочет исповедаться до обедни. Едва приступили к таинству, как он начал каяться в совершении им грехов сладострастия, распутства и прелюбодеяния. Посланец сказал, что он не чувствует себя вправе простить его и наставить на путь истины и единственное, что в его власти, — это отпустить грехи, и ничего более. На это каноник ответил:
— Ваше преосвященство может понять меня.
— Я не понимаю Ваше преподобие.
Посланец в беспокойстве заерзал на табурете, и тогда каноник сказал с подкупающей искренностью:
— Я больше не люблю Симону, возможно, я вообще никогда не испытывал к моей жене серьезных чувств, и, если кто-нибудь полюбит ее, меня это не огорчит. Я хочу, чтобы Вы знали и понимали: только поэтому я столько грешил и стал таким прелюбодеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75