ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он сам толком не знает почему, но — молчит. Ему известно, что за стеной живет Китерия, состоящая в браке с неким Перейрой, плотником, та самая, которую его коллега Очоа привез из поездки в Туй; она не только делит с Инквизитором хлеб и постель, но часто проводит в соседнем зале заседания Суда Святой Инквизиции. Бедняжке, наверное, скучно, но она идет туда в пику своему любителю выпить, а еще дабы осуществлять Божий Промыслы, что, видно, ей ведомы. Да и сам несчастный, безвременно ушедший Лоуренсо принял таинство священства, уже пройдя через таинство брака и не успев овдоветь, и сожительствовал с женой и со служанками, и соседи не очень-то злословили по этому поводу, возможно, потому, что после Тридентского собора прошло совсем немного времени и принятые и утвержденные там декреты о таинствах были еще слишком недавними для того, чтобы их безоговорочно и окончательно приняли. Здесь еще не смотрели косо на плотские отношения между свободными мужчиной и женщиной; а она теперь вдова, и посему непонятно, к чему все эти меры предосторожности; и все же он принимает их. Возможно, далее больше, чем следует.
Наконец он моется и надевает чистую одежду. Когда Посланец уже одет и готов выйти, появляется слуга: поручения выполнены.
— Господин Декан говорит, что он ждет Вас к ужину. Записку я передал одной из служанок вдовы дона Лоуренсо.
Глядя в окно, в котором отражается последний отблеск дневного света, Посланец спрашивает:
— Ответа не было?
— Нет, сеньор, не было. Но Вы и не просили меня ждать его.
— Да, это так.
Дом Декана расположен в самом начале улицы Вильяр, во дворце Монрой, так что оттуда довольно хорошо можно разглядеть фасад Платериас. Посланца уже ждут Декан и его старый друг, лекарь из Королевского госпиталя, а также другие люди — некоторых из них он знает, о других не имеет ни малейшего представления, и среди такого количества людей вполне может оказаться предатель. Посланец убежден: чем меньше людей его слушают, тем лучше, поэтому он будет говорить сдержанно, не особенно распространяясь о своей поездке, о том, действительно ли она состоялась и чем закончилась. Он боится. Обостренное чувство опасности, осторожность, инстинкт самосохранения не позволят ему выразить все, что у него на сердце. Войдя, он сразу почувствовал, как не хватает ему здесь светловолосого, улыбающегося, такого простодушного на вид каноника, ставшего ему другом. Разговаривая, он пытается понять охватившую его тоску, вызванную, видимо, тем, что он прожил жизнь, так плохо используя богатство предоставляемых ею возможностей. Дела сменяли друг друга с головокружительной быстротой, не позволяя ему сделать передышку, предаться спокойным размышлениям, насладиться дружеским общением. Его жизнь — это непрерывное действие, действие и еще раз действие, но, как бы оно тебя ни захватывало, нужно уметь вовремя остановиться и не лишать себя роскоши общения с такими людьми, как Лоуренсо.
Верно, что бурная деятельность, приключения тоже обогащают жизнь; но верно и то, что обстоятельная беседа во время вечерней прогулки, когда на землю спускаются сумерки, или у камина, от которого веет уютным теплом, неспешная дружеская беседа, ведущаяся только из удовольствия, без споров, без упрямства, без нетерпимости, беседа умная и занимательная, безмятежная и приятная, какой мог бы одарить его Лоуренсо, будь он жив, — такая беседа обогащает вдвойне; и она особенно дорога, когда приходит после нескончаемых странствий и действий. Размышляя об этом, Посланец не перестает рассказывать о бурях и огромных, словно горы, волнах, рушившихся на корабли, о нелепых приказах, отдававшихся галисийским морякам, да и ему, рожденному в Понтеведре от древнего рода мореплавателей, людям моря, парням из морской гильдии, тем, кто во время праздника Тела Христова заставлял плясать изображения святых, коих они несли, будто те были живыми. И нелепые приказания тяжелыми могильными плитами опускались на грудь галисийцев. Но Посланец ничего не говорит о проходе Королевским каналом и о закатных отблесках солнца на дублинском причале. Быть может, собравшимся здесь ирландским друзьям, да и Декану кажется странным, что он ничего такого не говорит. Но лишь Декан вполне понимает осторожность, что движет Посланцем, когда он направляет весь свой гнев против тех, кто послал Армаду и при этом не отдал толковых распоряжений, против тех, кто в нужный момент не смог правильно осуществить или даже изменить эти распоряжения; Посланец не называет виновных, он никого прямо не обвиняет, так что никакой двурушный доносчик не сможет соответствующим образом истолковать его слова. Но они сказаны и услышаны.
Уже поздно, и Посланец решает проститься. Он не хочет оказаться последним из гостей, чтобы кто-нибудь не подумал, что он остается с целью рассказать то, о чем ранее умолчал.
— Я вовсе не рассчитывал, что будет так много людей, — говорит ему Декан при прощании.
Посланец глазами выражает согласие и потом так же взглядом дает понять, что вскоре им предстоит долгий разговор.
Он выходит вместе со своим другом врачом. Если идти медленно, а ночь приятная, то даже на коротком отрезке пути между Платериас и госпиталем хватит времени, чтобы о многом поговорить. Здесь Посланец освобождается наконец от всего накопившегося за последнее время напряжения, от груза сведений, которые он должен сообщить друзьям. Он поручает врачу передать их ирландцам и Декану. Посланец подозрительно относится к людям, собравшимся у Декана якобы потому, что «проходили мимо и решили подняться, чтобы немного поболтать. О, сколько у Вас народу!».
Он прощается с врачом у ворот госпиталя, а луна освещает площадь Обрадойро, выходящую навстречу бескрайним просторам, словно огромное песчаное побережье, коими так богата эта страна. Из дубовой рощи Святой Сусанны доносится аромат дубов и даже как будто слышится жужжание жуков-оленей, которые в этот час наверняка еще не спят. Пройдя под аркой дворца Шельмиреса, Посланец подымается к Сан-Мартин Пинарио, поворачивает по Кампо-де-Сан-Шоан и, не доходя до Асабачерии, направляется к вратам Скорби, чтобы, также не доходя до них, войти в дом графа Монтеррея, обитель Святой Инквизиции.
* * *
Когда он входит в гостиную, находящуюся перед его спальней, какая-то фигура поднимается ему навстречу и застывает на фоне закрытого ставнями окна. Посланец немного колеблется, но потом обнимает ее.
— Симона, Симона, — говорит он ей.
Она тоже обнимает его, и потом оба садятся поговорить, держась за руки.
— Он знал обо всем, — говорит он.
— Теперь он уже мертв.
Позже, в постели, он наконец замечает округлый выступ ее живота, кладет на него руки и тут же в испуге убирает их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75