Тед спросил, нет ли у меня салфетки, я сказала, что нет. Тогда он схватил один из моих прекрасных розовых пионов, лепестки у которых такие нежные, как детские веки, сорвал его, высморкался и бросил использованный цветок под секвойю.
Ники заржала.
— И ты еще смеешься! Наверное, я бы тоже могла посмотреть на это как на шутку, но вместо этого я не разговаривала с ним целую неделю. Я вообще часто выходила из себя. Я просто... не могла заставить себя разговаривать с человеком, который сделал то, что сделал он.
Обе еще полежали, уставясь в потолок. Потом Дженет сказала:
— Давай съездим к Кевину в больницу.
— Давай, — согласилась Ники, подумав.
Дженет никогда не везло с друзьями. Она всегда надеялась, что они с Тедом составят счастливую пару, как персонажи из песни, но Тед в ее жизни больше напоминал держащегося на расстоянии начальника, и ему быстро надоедали все домашние дела кроме тех, которые касались Сары. Единственным из детей, в котором она чувствовала друга и товарища, был Уэйд. Сара была ледышкой и, никогда не причиняя Дженет боли, в то же время никогда не согревала ей душу. А Брайан — Брайан всегда оставался ребенком. Даже когда он вырос и пытался покончить с собой, в глазах Дженет он оставался ребенком.
Когда Тед бросил ее, оставив дом в ее распоряжении, она думала, что сойдет с ума, в медицинском смысле, от скуки и одиночества. При этом удавалось сохранять бодрый вид — она это знала, — но дни ее превратились в поиски кого-нибудь, кого-то, с кем она могла бы завязать какие-то отношения: это были кассиры в магазинах, автомеханики, чистильщики ковров или приятели по курсам в клубе (кельтская каллиграфия, «Стройнеем вместе», «Вечная суть фэн-шуй», «Искусство общения», плетение кружев). В конце концов именно в интернете она смогла познакомиться с людьми, которые не обращались в бегство при виде ее умоляющего взгляда или выражения Навеки Всеми Брошенной Женщины. Люди из интернета не знали, что она питается исключительно сливочным сыром с английскими галетами или с какой одержимой нежностью разглаживает морщинки в уголках глаз.
После ранения, по крайней мере, последовал короткий и постыдно лестный всплеск внимания, который, впрочем, быстро иссяк. Но потом, когда ей поставили смертельный диагноз, к ней со всех сторон хлынули люди из на удивление широкого эмоционального и культурного среза. Обостренное восприятие смерти быстро разрушило многие из традиционных преград между нею и миром, и она обнаружила в себе талант к организации всяких тематических вечеров. Примерно через год после постановки диагноза Сара позвонила матери узнать, как у нее в последнее время дела. Дженет обнаружила, что впервые за долгое время у нее нашлось много чего порассказать. Она описала вчерашний ужин с товарищами по несчастью — каждый приносит свое угощение:
— Ну, был Махир. Ему двадцать лет, он перс, и его семья от него отреклась. Он принес фалафель. Потом был Макс, ему семьдесят один, заразился при переливании крови. До него дошли слухи о том, что его бывшие приятели из Легиона прослышали о его болезни, и теперь он переживает кризис на тему «О — Боже — зачем — я — загубил — свою — жизнь». У него просто золотое сердце, и он принес купленные два дня назад пончики. Еще была Шейла, моя ровесница, она лесбиянка, и ее любовница, с которой они жили восемнадцать лет, бросила ее, когда узнала, что у нее за болезнь. Вчера она обрилась наголо и была в отвратительном настроении. Она принесла американские слабительные чипсы, и мы все от души посмеялись. Еще был Уолли, наш «официально сочувствующий гомик». Он уговаривал всех после ужина поехать в центр и, стоя на углу, раздавать презервативы, но я еще до такого не дошла.
— А что ты приготовила?
— Как всегда: лазанью, салат и чесночный хлеб.
— Весело было?
— Весело? Никогда об этом так не думала, но в принципе — да, было вполне оживленно. Наши посиделки всегда такие. Мы храбримся, но потом кто-то не выдерживает, другой заводит душещипательные речи, и вдруг все мы чувствуем себя в одной лодке. Это дает мне силы жить. Парадокс, верно?
Но она все равно была одинока и не собиралась обсуждать это ни с дочерью, ни с кем бы то ни было. Обмолвись она хоть единым словом, и это сделало бы ситуацию необратимой, но Дженет знала, что ей еще многое предстоит.
16
Впервые Уэйд встретился с Бет в диабетической клинике больницы Лас-Вегаса во время первого посещения кружка «Мысли позитивно!», объединявшего зараженных ВИЧ. Первое, что бросилось ему в глаза при виде Бет, было то, что на ней... му-му? Он не был уверен в том, как именно называется ее наряд — нечто вроде украшенного цветастым узором платья сельской училки прямиком из школьной постановки мюзикла «Оклахома!». Но женщина, на которой было надето это платье, отнюдь не напоминала румяную, как яблоко, девицу с фермы. Она была костистой и до странности изможденной, как если бы отдала дань кристаллической отраве. Старомодное платье Бет показалось Уэйду внешним прикрытием внутренней преображенности. Она побывала там, где был Уэйд, но нашла выход.
При первом взгляде на Бет он почувствовал какую-то духоту на сердце, и в то же время что-то как бы отлегло. Он сразу же решил с ней познакомиться, но подумал, что это, пожалуй, слишком важная встреча, чтобы использовать свое тысячеваттное обаяние или стандартные донжуанские приемы («Я знаю, о чем вы думаете, и есть только один способ убедиться, что я прав»). Вместо этого он посредством различных маневров переместился на кресло рядом с ней. Как верный пес, он сидел, выжидая, надеясь, молясь, чтобы она уронила ручку или блокнот, чтобы он мог ринуться и принести ей оброненную вещь. Эта женщина повергла его в детсадовское обожание, хотя он ровно ничего о ней не знал.
Она уронила ручку. Апорт! В мгновение ока он поднял ручку и положил ее перед ней на стол. Она прохладно посмотрела на него: «Спасибо». Она не разыгрывала недотрогу; она просто ничего не разыгрывала.
Участников попросили поделиться своим опытом. Ведущая, Дебби, сказала:
— У нас тут новенький, Уэйд. Уэйд, расскажите членам группы свою историю — пускай не всё, только что хотите.
— Не знаю, — ответил Уэйд, — особенно и рассказывать-то нечего. Я имею в виду себя, свою жизнь и как я подцепил эту штуку.
— Пожалуйста, — сказала Дебби, — давайте называть вещи своими именами. Это СПИД, Уэйд.
— Ладно, пусть СПИД. По ориентации я нормальный, никогда не занимался этим с мужчинами или даже втроем.
По кружку, состоявшему человек из двадцати, разнеслись подавленные смешки.
— Эй там, потише. Зачем бы я стал тащиться в ваш кружок, а потом врать? Другое дело, что женщин у меня была целая куча. Собственно, в этом и была моя жизнь. Это занятие всегда давало мне все, чего мне хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Ники заржала.
— И ты еще смеешься! Наверное, я бы тоже могла посмотреть на это как на шутку, но вместо этого я не разговаривала с ним целую неделю. Я вообще часто выходила из себя. Я просто... не могла заставить себя разговаривать с человеком, который сделал то, что сделал он.
Обе еще полежали, уставясь в потолок. Потом Дженет сказала:
— Давай съездим к Кевину в больницу.
— Давай, — согласилась Ники, подумав.
Дженет никогда не везло с друзьями. Она всегда надеялась, что они с Тедом составят счастливую пару, как персонажи из песни, но Тед в ее жизни больше напоминал держащегося на расстоянии начальника, и ему быстро надоедали все домашние дела кроме тех, которые касались Сары. Единственным из детей, в котором она чувствовала друга и товарища, был Уэйд. Сара была ледышкой и, никогда не причиняя Дженет боли, в то же время никогда не согревала ей душу. А Брайан — Брайан всегда оставался ребенком. Даже когда он вырос и пытался покончить с собой, в глазах Дженет он оставался ребенком.
Когда Тед бросил ее, оставив дом в ее распоряжении, она думала, что сойдет с ума, в медицинском смысле, от скуки и одиночества. При этом удавалось сохранять бодрый вид — она это знала, — но дни ее превратились в поиски кого-нибудь, кого-то, с кем она могла бы завязать какие-то отношения: это были кассиры в магазинах, автомеханики, чистильщики ковров или приятели по курсам в клубе (кельтская каллиграфия, «Стройнеем вместе», «Вечная суть фэн-шуй», «Искусство общения», плетение кружев). В конце концов именно в интернете она смогла познакомиться с людьми, которые не обращались в бегство при виде ее умоляющего взгляда или выражения Навеки Всеми Брошенной Женщины. Люди из интернета не знали, что она питается исключительно сливочным сыром с английскими галетами или с какой одержимой нежностью разглаживает морщинки в уголках глаз.
После ранения, по крайней мере, последовал короткий и постыдно лестный всплеск внимания, который, впрочем, быстро иссяк. Но потом, когда ей поставили смертельный диагноз, к ней со всех сторон хлынули люди из на удивление широкого эмоционального и культурного среза. Обостренное восприятие смерти быстро разрушило многие из традиционных преград между нею и миром, и она обнаружила в себе талант к организации всяких тематических вечеров. Примерно через год после постановки диагноза Сара позвонила матери узнать, как у нее в последнее время дела. Дженет обнаружила, что впервые за долгое время у нее нашлось много чего порассказать. Она описала вчерашний ужин с товарищами по несчастью — каждый приносит свое угощение:
— Ну, был Махир. Ему двадцать лет, он перс, и его семья от него отреклась. Он принес фалафель. Потом был Макс, ему семьдесят один, заразился при переливании крови. До него дошли слухи о том, что его бывшие приятели из Легиона прослышали о его болезни, и теперь он переживает кризис на тему «О — Боже — зачем — я — загубил — свою — жизнь». У него просто золотое сердце, и он принес купленные два дня назад пончики. Еще была Шейла, моя ровесница, она лесбиянка, и ее любовница, с которой они жили восемнадцать лет, бросила ее, когда узнала, что у нее за болезнь. Вчера она обрилась наголо и была в отвратительном настроении. Она принесла американские слабительные чипсы, и мы все от души посмеялись. Еще был Уолли, наш «официально сочувствующий гомик». Он уговаривал всех после ужина поехать в центр и, стоя на углу, раздавать презервативы, но я еще до такого не дошла.
— А что ты приготовила?
— Как всегда: лазанью, салат и чесночный хлеб.
— Весело было?
— Весело? Никогда об этом так не думала, но в принципе — да, было вполне оживленно. Наши посиделки всегда такие. Мы храбримся, но потом кто-то не выдерживает, другой заводит душещипательные речи, и вдруг все мы чувствуем себя в одной лодке. Это дает мне силы жить. Парадокс, верно?
Но она все равно была одинока и не собиралась обсуждать это ни с дочерью, ни с кем бы то ни было. Обмолвись она хоть единым словом, и это сделало бы ситуацию необратимой, но Дженет знала, что ей еще многое предстоит.
16
Впервые Уэйд встретился с Бет в диабетической клинике больницы Лас-Вегаса во время первого посещения кружка «Мысли позитивно!», объединявшего зараженных ВИЧ. Первое, что бросилось ему в глаза при виде Бет, было то, что на ней... му-му? Он не был уверен в том, как именно называется ее наряд — нечто вроде украшенного цветастым узором платья сельской училки прямиком из школьной постановки мюзикла «Оклахома!». Но женщина, на которой было надето это платье, отнюдь не напоминала румяную, как яблоко, девицу с фермы. Она была костистой и до странности изможденной, как если бы отдала дань кристаллической отраве. Старомодное платье Бет показалось Уэйду внешним прикрытием внутренней преображенности. Она побывала там, где был Уэйд, но нашла выход.
При первом взгляде на Бет он почувствовал какую-то духоту на сердце, и в то же время что-то как бы отлегло. Он сразу же решил с ней познакомиться, но подумал, что это, пожалуй, слишком важная встреча, чтобы использовать свое тысячеваттное обаяние или стандартные донжуанские приемы («Я знаю, о чем вы думаете, и есть только один способ убедиться, что я прав»). Вместо этого он посредством различных маневров переместился на кресло рядом с ней. Как верный пес, он сидел, выжидая, надеясь, молясь, чтобы она уронила ручку или блокнот, чтобы он мог ринуться и принести ей оброненную вещь. Эта женщина повергла его в детсадовское обожание, хотя он ровно ничего о ней не знал.
Она уронила ручку. Апорт! В мгновение ока он поднял ручку и положил ее перед ней на стол. Она прохладно посмотрела на него: «Спасибо». Она не разыгрывала недотрогу; она просто ничего не разыгрывала.
Участников попросили поделиться своим опытом. Ведущая, Дебби, сказала:
— У нас тут новенький, Уэйд. Уэйд, расскажите членам группы свою историю — пускай не всё, только что хотите.
— Не знаю, — ответил Уэйд, — особенно и рассказывать-то нечего. Я имею в виду себя, свою жизнь и как я подцепил эту штуку.
— Пожалуйста, — сказала Дебби, — давайте называть вещи своими именами. Это СПИД, Уэйд.
— Ладно, пусть СПИД. По ориентации я нормальный, никогда не занимался этим с мужчинами или даже втроем.
По кружку, состоявшему человек из двадцати, разнеслись подавленные смешки.
— Эй там, потише. Зачем бы я стал тащиться в ваш кружок, а потом врать? Другое дело, что женщин у меня была целая куча. Собственно, в этом и была моя жизнь. Это занятие всегда давало мне все, чего мне хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68