Мечта комнаты для игр продолжает жить внутри нашего компьютерного мира.
Электронное письмо от Эйба:
Сегодня я буду ПРОПОВЕДОВАТЬ 2 вещи:
1)
Доллар США является рабочей валютой не только внутренней экономики, но и практически всех остальных стран на земле (минус Европа и Япония). Это, должно быть, что-то стоит. Но это явно слишком недооценивается. Почему Федеральный Резерв держит ставку такой низкой?
(здесь вставьте теорию о конспиративности)
А как насчет ВСЕХ ЭТИХ ФОНДОВ ВЗАИМНОЙ ПОДДЕРЖКИ И ПЕНСИОННЫХ ФОНДОВ? Я ОТКАЗЫВАЮСЬ верить, что деньги, положенные в банк в 1956 году, *все еще* деньги в 1994-м.
Возможно, деньги 1956 года технически еще *там* (где бы это «там» ни было), но это воскресшие из мертвых деньги. Они больные. Злые.
Не могу поверить, что из всех людей именно *я* говорю это, но есть что-то неприличное в деньгах, которые лежат в банке и десятилетиями накапливают проценты. «Валюта становится твердой, только когда она работает», говорили нам…
ДА УЖ!
Нет, я думаю, деньги ответственны за какой-то крах. Люди однажды поймут, что у денег короткая жизнь — лет десять или где-то так, после чего они становятся превратными и беспорядочными.
Ожидаете пенсионных детей? Ха-ха-ха!
Я чувствую себя Багом сегодня.
2)
Пасхальное яйцо
платформа
серфинг
граница
сад
вертушка
сеть
грязное белье
трубопровод
лассооо
шоооссеее
Скоро окажется, что мы полностью вошли в эру, где создана компьютерная метафора для ВСЕГО, что существует в реальном мире.
Вообще-то, подумавши, *все что угодно* может быть метафорой *чего угодно*.
Цитирую тебя, Даниил:
«То есть если действительно задуматься об этом».
У Эйба есть друг, который занимается разработкой программных продуктов «метафора наоборот». То есть придумаешь какой-нибудь объект реального мира, у которого нет кибер-эквивалента, а затем вычисляешь, каким должен быть такой кибер-эквивалент. Эйб беспокоится, так как в данный момент он работает над «оружием».
Мысль: иногда случайно вводишь лишнюю цифру в наименование года, например: 19993, добавляешь тем самым 18 000 лет к настоящему моменту и понимаешь, что ведь однажды год 19 993 будет существовать и что время воистину страшная штука.
Честно говоря, я недавно заметил, что практически все разговоры достигают такого момента, когда каждый говорит, что у него больше нет времени. Как может время просто… исчезать? Я рассказал об этом Карле сегодня рано утром, когда мы просыпались, и она сказала, что тоже подметила это.
Она также сказала, что в эти дни все начинают выглядеть одинаково:
— Все выглядят так отрешенно и идентично.
Она задумалась на секунду.
— Все сейчас выглядят одинаково, потому что ни у кого нет времени дифференцировать себя или хотя бы сходить за покупками.
Она замолчала и уставилась в потолок.
— Твоей маме я не нравлюсь.
— Как ты можешь быть такой непредсказуемой, с чего ты взяла? Конечно же, нравишься.
— Нет. Не нравлюсь. Она считает меня деревенщиной. О Боже, только не надо опять про глупость.
— Да вы никогда друг с другом не разговариваете, откуда же тебе знать?
— Так ты признаешь, что я ей не нравлюсь?
— Нет!
— Мы должны сделать что-то вместе. У нас нет общих впечатлений или воспоминаний,
— Подожди-ка минутку, а я не считаюсь?
— Может быть, она считает, что я украла тебя у нее.
— Мама?
— Давай организуем обед. Сколько мы уже здесь? И даже ни разу не сходили куда-нибудь пообедать вместе.
— Обед? Это немного.
— Воспоминания должны с чего-то начинаться.
Теперь, когда я задумался об этом, то заметил, что мама никогда не приходит в нашу рабочую область. Никогда. И они две вообще никогда не болтают. Сдается мне, я должен был заметить это раньше. Теперь меня это беспокоит.
Кризис в моей новой-и-улучшенной жизни.
После обеда несколько часов мы кидали дротики «Нерф» (джарты, как мы их называем) на заднем дворе, чтобы дать возможность солнечному свету восстановить наши суточные ритмы в исходное состояние. Мы выпили каберне Долины Напа, словно мы Гэри Грант, и потравили инопланетные анекдоты. Затем воспользовались папиным советским биноклем, чтобы рассмотреть огромный голубой «Джелл-О Куб», висевший низко над долиной — известный также как «Спутниковое контрольное приспособление военно-воздушных сил Онизукской базы военно-воздушных сил в Санвейле».
У дома цвело цитрусовое дерево, воздух был лимонно-свежим, и пахло, как в холле дорогого отеля.
Итен, как всегда, был в прекрасном костюме, словно один из тех загорелых парней из «Наград академии». (Но опять его перхоть!) Он поприветствовал нас, сказав:
— Добрый дееее нь, моя дорогая система представления содержания.
Мы спросили у Итена, хочет ли он покидать с нами джарты.
— Я это дело люблю, ребята, однако антидепрессанты делают меня светочувствительным. Солнечный свет меня убивает. Моя сетчатка гравируется, как микрочип. А вы, ребятки, продолжайте играть. Солнечный свет полезен для продуктивности.
Затем они с отцом пошли на кухню, чтобы обсудить психофармакологию, в то время как мама готовила нам поднос дэгвудских бутербродов.
Итен рассказал мне что-то очень классное. Он сказал, что причина, по которой укротители львов размахивают стульями в тот момент, когда щелкают кнутом, заключается в том, что львов гипнотизируют все четыре ножки стульев, но не одновременно — их внимание постоянно рассеивается и вследствие этого они подчиняются.
Все речи Итена такие «напыщенные». Я никогда раньше не слышал, чтобы люди говорили вот так. Сьюзан утверждает, что речью он смахивает на персонажей в мини-сериалах.
Я согласен с ней, Итен иногда вызывает раздражение, но трудно сформулировать, почему именно — просто он делает всякие мелочи, которые только усугубляют РАЗДРАЖЕНИЕ. Когда я задумываюсь над этим, то понимаю, что если бы кто-то другой делал те же самые вещи, они, возможно, не раздражали бы меня. Все дело в том, какой он есть, весь такой вкрадчивый и поддельно искренний. Например, являясь в офис, он подходит ко мне и говорит «Ну как ты?» таким заботливым голосом, глубоко заглядывая мне в глаза. Тошно. Как будто его это волнует! И когда я отвечаю «Нормально», он сжимает мои плечи и говорит: «Нет, как ты на самом деле? » — как будто я ему соврал. «Я знаю, что ты упорно работал». Я всегда не нахожу, что ответить, поэтому каждый раз просто поворачиваюсь к монитору и продолжаю программировать.
Еще что из его привычек меня раздражает, так это когда он спрашивает у тебя что-то о том, над чем ты работаешь, и как только ты начинаешь действительно рассказывать, он перебивает и каким-то образом привязывает это к анекдоту о самом себе. Как, например, недавно я рассказывал ему о нашей проблеме: мы решали, будет ли «Oon!» снабжен звуками или нет и о том, как мы пытались вычислить, сколько лишнего пространства памяти займет звук и оправдает ли добавление звука всю работу, на это затраченную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Электронное письмо от Эйба:
Сегодня я буду ПРОПОВЕДОВАТЬ 2 вещи:
1)
Доллар США является рабочей валютой не только внутренней экономики, но и практически всех остальных стран на земле (минус Европа и Япония). Это, должно быть, что-то стоит. Но это явно слишком недооценивается. Почему Федеральный Резерв держит ставку такой низкой?
(здесь вставьте теорию о конспиративности)
А как насчет ВСЕХ ЭТИХ ФОНДОВ ВЗАИМНОЙ ПОДДЕРЖКИ И ПЕНСИОННЫХ ФОНДОВ? Я ОТКАЗЫВАЮСЬ верить, что деньги, положенные в банк в 1956 году, *все еще* деньги в 1994-м.
Возможно, деньги 1956 года технически еще *там* (где бы это «там» ни было), но это воскресшие из мертвых деньги. Они больные. Злые.
Не могу поверить, что из всех людей именно *я* говорю это, но есть что-то неприличное в деньгах, которые лежат в банке и десятилетиями накапливают проценты. «Валюта становится твердой, только когда она работает», говорили нам…
ДА УЖ!
Нет, я думаю, деньги ответственны за какой-то крах. Люди однажды поймут, что у денег короткая жизнь — лет десять или где-то так, после чего они становятся превратными и беспорядочными.
Ожидаете пенсионных детей? Ха-ха-ха!
Я чувствую себя Багом сегодня.
2)
Пасхальное яйцо
платформа
серфинг
граница
сад
вертушка
сеть
грязное белье
трубопровод
лассооо
шоооссеее
Скоро окажется, что мы полностью вошли в эру, где создана компьютерная метафора для ВСЕГО, что существует в реальном мире.
Вообще-то, подумавши, *все что угодно* может быть метафорой *чего угодно*.
Цитирую тебя, Даниил:
«То есть если действительно задуматься об этом».
У Эйба есть друг, который занимается разработкой программных продуктов «метафора наоборот». То есть придумаешь какой-нибудь объект реального мира, у которого нет кибер-эквивалента, а затем вычисляешь, каким должен быть такой кибер-эквивалент. Эйб беспокоится, так как в данный момент он работает над «оружием».
Мысль: иногда случайно вводишь лишнюю цифру в наименование года, например: 19993, добавляешь тем самым 18 000 лет к настоящему моменту и понимаешь, что ведь однажды год 19 993 будет существовать и что время воистину страшная штука.
Честно говоря, я недавно заметил, что практически все разговоры достигают такого момента, когда каждый говорит, что у него больше нет времени. Как может время просто… исчезать? Я рассказал об этом Карле сегодня рано утром, когда мы просыпались, и она сказала, что тоже подметила это.
Она также сказала, что в эти дни все начинают выглядеть одинаково:
— Все выглядят так отрешенно и идентично.
Она задумалась на секунду.
— Все сейчас выглядят одинаково, потому что ни у кого нет времени дифференцировать себя или хотя бы сходить за покупками.
Она замолчала и уставилась в потолок.
— Твоей маме я не нравлюсь.
— Как ты можешь быть такой непредсказуемой, с чего ты взяла? Конечно же, нравишься.
— Нет. Не нравлюсь. Она считает меня деревенщиной. О Боже, только не надо опять про глупость.
— Да вы никогда друг с другом не разговариваете, откуда же тебе знать?
— Так ты признаешь, что я ей не нравлюсь?
— Нет!
— Мы должны сделать что-то вместе. У нас нет общих впечатлений или воспоминаний,
— Подожди-ка минутку, а я не считаюсь?
— Может быть, она считает, что я украла тебя у нее.
— Мама?
— Давай организуем обед. Сколько мы уже здесь? И даже ни разу не сходили куда-нибудь пообедать вместе.
— Обед? Это немного.
— Воспоминания должны с чего-то начинаться.
Теперь, когда я задумался об этом, то заметил, что мама никогда не приходит в нашу рабочую область. Никогда. И они две вообще никогда не болтают. Сдается мне, я должен был заметить это раньше. Теперь меня это беспокоит.
Кризис в моей новой-и-улучшенной жизни.
После обеда несколько часов мы кидали дротики «Нерф» (джарты, как мы их называем) на заднем дворе, чтобы дать возможность солнечному свету восстановить наши суточные ритмы в исходное состояние. Мы выпили каберне Долины Напа, словно мы Гэри Грант, и потравили инопланетные анекдоты. Затем воспользовались папиным советским биноклем, чтобы рассмотреть огромный голубой «Джелл-О Куб», висевший низко над долиной — известный также как «Спутниковое контрольное приспособление военно-воздушных сил Онизукской базы военно-воздушных сил в Санвейле».
У дома цвело цитрусовое дерево, воздух был лимонно-свежим, и пахло, как в холле дорогого отеля.
Итен, как всегда, был в прекрасном костюме, словно один из тех загорелых парней из «Наград академии». (Но опять его перхоть!) Он поприветствовал нас, сказав:
— Добрый дееее нь, моя дорогая система представления содержания.
Мы спросили у Итена, хочет ли он покидать с нами джарты.
— Я это дело люблю, ребята, однако антидепрессанты делают меня светочувствительным. Солнечный свет меня убивает. Моя сетчатка гравируется, как микрочип. А вы, ребятки, продолжайте играть. Солнечный свет полезен для продуктивности.
Затем они с отцом пошли на кухню, чтобы обсудить психофармакологию, в то время как мама готовила нам поднос дэгвудских бутербродов.
Итен рассказал мне что-то очень классное. Он сказал, что причина, по которой укротители львов размахивают стульями в тот момент, когда щелкают кнутом, заключается в том, что львов гипнотизируют все четыре ножки стульев, но не одновременно — их внимание постоянно рассеивается и вследствие этого они подчиняются.
Все речи Итена такие «напыщенные». Я никогда раньше не слышал, чтобы люди говорили вот так. Сьюзан утверждает, что речью он смахивает на персонажей в мини-сериалах.
Я согласен с ней, Итен иногда вызывает раздражение, но трудно сформулировать, почему именно — просто он делает всякие мелочи, которые только усугубляют РАЗДРАЖЕНИЕ. Когда я задумываюсь над этим, то понимаю, что если бы кто-то другой делал те же самые вещи, они, возможно, не раздражали бы меня. Все дело в том, какой он есть, весь такой вкрадчивый и поддельно искренний. Например, являясь в офис, он подходит ко мне и говорит «Ну как ты?» таким заботливым голосом, глубоко заглядывая мне в глаза. Тошно. Как будто его это волнует! И когда я отвечаю «Нормально», он сжимает мои плечи и говорит: «Нет, как ты на самом деле? » — как будто я ему соврал. «Я знаю, что ты упорно работал». Я всегда не нахожу, что ответить, поэтому каждый раз просто поворачиваюсь к монитору и продолжаю программировать.
Еще что из его привычек меня раздражает, так это когда он спрашивает у тебя что-то о том, над чем ты работаешь, и как только ты начинаешь действительно рассказывать, он перебивает и каким-то образом привязывает это к анекдоту о самом себе. Как, например, недавно я рассказывал ему о нашей проблеме: мы решали, будет ли «Oon!» снабжен звуками или нет и о том, как мы пытались вычислить, сколько лишнего пространства памяти займет звук и оправдает ли добавление звука всю работу, на это затраченную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92