Месяце на пятом я подумала: «Так, что-то не чисто». Следующие недели прошли в размышлениях или, иначе говоря, в попытках отрицать очевидное. К шестому месяцу малыш начал выделывать кульбиты и пинаться, но и тогда я побоялась рассказывать родителям — особенно матери.
Я почти ничего не говорила о ней. Она человек не злобный, просто иногда на нее находит. В последнее время матушка сидит на каком-то чудном препарате и вполне стабильна — у нее, конечно, до сих пор иногда случаются припадки, но приступы чрезмерного буйства прекратились. А в те годы… Если она срывалась, псы по всей округе выли с ней за компанию. Когда Уильям и Лесли обрели некоторую самостоятельность, они уматывали куда-нибудь на летние заработки — как можно дальше от дома. Дни напролет находиться с матерью в одном доме, да еще летом? Вот уж увольте. К сожалению, со мной этот номер не прошел: двух неудачных попыток уехать в детский лагерь мне вполне хватило (нестерпимая тоска по дому). Наверное, поэтому я и шастала по коттеджам: хотелось побыть там, где тебя не найдет никто из родных. А чужие — пусть, не страшно.
Больше всего мне нравится в юных созданиях их ограниченность. В младые лета ты даже не подозреваешь, насколько глуп. К седьмому месяцу, когда закончились занятия в школе, у меня началась хроническая усталость. Мать нашла какие-то общие симптомы с мононуклеозом, однако в настоящие подозрения это так и не вылилось: матушка вспомнила, что заболевание передается при поцелуе. К счастью, утренний токсикоз прошел быстро и почти незаметно — настолько легко, что я сама приняла его за грипп.
Пока ребенок развивался в утробе, у меня не было ни малейших сомнений, что с ним придется расстаться. Многие женщины воображают себе умильные пальчики и пушок на голове будущего чада. Я же соображала, как бы поскорее родить, уложить младенца в ящик из-под молока и оставить на ступенях церкви на Тэйлор-Уэй. Глупо, но все же я надеялась, что схватки начнутся рано утром, я смотаюсь в лес у муниципального водораздела, благополучно разрожусь и занесу ребенка в церковь, чтобы поспеть домой к обеду.
Мечтать не вредно.
Схватки начались в конце августа, во вторник. Отец сидел в своей комнате и слушал приемник, а мы с матерью смотрели телевизор. Вдруг я ощутила сильнейший спазм — в жиз-ни такого не было: будто земля сотряслась. Мать взглянула на меня и спросила:
— Чего ты?
— Спазм.
— Хм, какие-то спазмы себе придумала…
— М-м. — Я держалась изо всех сил: хладнокровие мне еще ой как понадобится. Надо взять родильные принадлежности, которые я заранее подготовила и уложила в желтый пластмассовый ящик, с какими ходят молочники: одеяла, содовую воду, аспирин, женские прокладки и, отдельно, в полиэтиленовом пакете чистое одеяло для младенца.
— Что ты ела?
— Ничего. Только обедала со всеми. И немного клубники.
— А клубника, конечно, местная?
— Да. Девчонка угостила из фургончика за углом.
— Да они ягоды в сточной канаве полощут.
— Ничего подобного.
— Не вини в своих коликах мой обед. Я тут ни при чем.
— Разве я кого-то обвиняю?
Мы опять уставились в телевизор. Я уже собиралась тихонько выскользнуть из комнаты, как меня снова шарахнуло. Так бывает, когда в дерево влетишь на велосипеде. Да уж, в таком состоянии о прогулке до леса можно забыть. На что ты надеялась, дуреха?
— Нет ведь, обязательно надо было наесться немытой клубники.
— Отвези меня в больницу.
Мать повернулась ко мне. Я не слыла ни паникершей, ни симулянткой. Так что просто отмахнуться матушка не могла.
— Хорошо. Одевайся.
Поездка была напряженной. Отец ни о чем не догадывался, а мать сразу просекла, что дело не чисто.
— Лиззи, ты что-то не договариваешь.
— Потом, мама. — Нервный припадок в машине — это уж слишком. Мать всю дорогу закидывала удочку, но я с ней не церемонилась. Пока терпимо; может, и дальше как-нибудь продержусь.
Ночка выдалась долгой, хотя в те времена больницы финансировались лучше и персонал был отменный. Меня отвезли в свободную палату (всего через две от той, где много лет спустя я повстречалась с Джереми) и стали заполнять анкету. Мать все твердила про немытую клубнику, сталкиваясь в коридоре с прохожими. Вошел дежурный врач, поздоровался, задал пару вопросов, поглядел, пощупал и скомандовал: «В родильное отделение, быстро».
Я пожала плечами, и меня укатили.
Видели бы вы ее лицо!
Джейн приехала через полчаса после звонка, и все это время Джереми почти не разговаривал. Мы с Лесли не знали, что и думать. Обе пеняли на наркотики. Наконец сын сказал:
— Отлегло: вижу левым глазом. И наркотики тут ни при чем.
— Да? А что же тогда?
— У меня… не могу сказать. Язык не поворачивается.
— В смысле?
— Обождите, скоро придет Джейн.
Мы сидели в гостиной среди кассет с грустными фильмами, пили кофе и ждали.
И вот появилась та самая Джейн. Подспудно я готовилась к встрече с воинственной мужеподобной дамочкой или варваршей с небритыми подмышками. Когда же я открыла, в дверях стояла приличного вида девушка в синей спортивной куртке, с приятным овалом лица и миловидной улыбкой. На вид я бы дала ей, пожалуй, чуть больше двадцати. Такие обычно заводят умниц-колли и собирают подписи против жестокого обращения с животными.
— Меня зовут Джейн.
— Я Лиз.
— Где он?
— Там, в комнате.
Я с облегчением вздохнула. Девушка села рядом с Джереми и коснулась его лица. Он положил руку на ее ладонь и сказал:
— Прости, что так вышло.
И тут же заснул, будто повинуясь жесту гипнотизера. Я совсем отчаялась: мне было необходимо узнать, что с ним происходит. Однако вместо того чтобы все прояснить, Джейн сама стала задавать вопросы. Ее интересовало, как мы с ним связались и как он оказался у меня в квартире. Наконец, удовлетворившись моими ответами и поняв, что я отношусь к ее другу с самым искренним участием, Джейн ответила:
— У него рассеянный склероз.
— Хм, вот, значит, как…
— Я вижу, для вас это пустое слово?
— Кто его знает.
Лесли подкинула гипотезу:
— А-а, это, наверное, когда считают с невероятной скоростью?
— Нет, другое.
Я поинтересовалась:
— Надо думать, случай серьезный?
Джейн кивнула:
— Да.
— Насколько все плохо? — поинтересовалась сестрица.
Гостья не спешила отвечать.
— А можно кофе?
Я налила ей чашечку.
Мы не знали, с чего начать, но затем разговор быстро перешел в медицинское русло. Краткости ради скажу, что рассеянному склерозу, как и Риму, посвящено много страниц в Интернете.
А если в двух словах, то по неизвестной причине миелиновый слой, который защищает мозг и нервные клетки спинного мозга, у больного начинает уничтожаться — постепенно. Многие видят причину сего пагубного процесса в изобилии в нашем рационе пшеницы твердых сортов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Я почти ничего не говорила о ней. Она человек не злобный, просто иногда на нее находит. В последнее время матушка сидит на каком-то чудном препарате и вполне стабильна — у нее, конечно, до сих пор иногда случаются припадки, но приступы чрезмерного буйства прекратились. А в те годы… Если она срывалась, псы по всей округе выли с ней за компанию. Когда Уильям и Лесли обрели некоторую самостоятельность, они уматывали куда-нибудь на летние заработки — как можно дальше от дома. Дни напролет находиться с матерью в одном доме, да еще летом? Вот уж увольте. К сожалению, со мной этот номер не прошел: двух неудачных попыток уехать в детский лагерь мне вполне хватило (нестерпимая тоска по дому). Наверное, поэтому я и шастала по коттеджам: хотелось побыть там, где тебя не найдет никто из родных. А чужие — пусть, не страшно.
Больше всего мне нравится в юных созданиях их ограниченность. В младые лета ты даже не подозреваешь, насколько глуп. К седьмому месяцу, когда закончились занятия в школе, у меня началась хроническая усталость. Мать нашла какие-то общие симптомы с мононуклеозом, однако в настоящие подозрения это так и не вылилось: матушка вспомнила, что заболевание передается при поцелуе. К счастью, утренний токсикоз прошел быстро и почти незаметно — настолько легко, что я сама приняла его за грипп.
Пока ребенок развивался в утробе, у меня не было ни малейших сомнений, что с ним придется расстаться. Многие женщины воображают себе умильные пальчики и пушок на голове будущего чада. Я же соображала, как бы поскорее родить, уложить младенца в ящик из-под молока и оставить на ступенях церкви на Тэйлор-Уэй. Глупо, но все же я надеялась, что схватки начнутся рано утром, я смотаюсь в лес у муниципального водораздела, благополучно разрожусь и занесу ребенка в церковь, чтобы поспеть домой к обеду.
Мечтать не вредно.
Схватки начались в конце августа, во вторник. Отец сидел в своей комнате и слушал приемник, а мы с матерью смотрели телевизор. Вдруг я ощутила сильнейший спазм — в жиз-ни такого не было: будто земля сотряслась. Мать взглянула на меня и спросила:
— Чего ты?
— Спазм.
— Хм, какие-то спазмы себе придумала…
— М-м. — Я держалась изо всех сил: хладнокровие мне еще ой как понадобится. Надо взять родильные принадлежности, которые я заранее подготовила и уложила в желтый пластмассовый ящик, с какими ходят молочники: одеяла, содовую воду, аспирин, женские прокладки и, отдельно, в полиэтиленовом пакете чистое одеяло для младенца.
— Что ты ела?
— Ничего. Только обедала со всеми. И немного клубники.
— А клубника, конечно, местная?
— Да. Девчонка угостила из фургончика за углом.
— Да они ягоды в сточной канаве полощут.
— Ничего подобного.
— Не вини в своих коликах мой обед. Я тут ни при чем.
— Разве я кого-то обвиняю?
Мы опять уставились в телевизор. Я уже собиралась тихонько выскользнуть из комнаты, как меня снова шарахнуло. Так бывает, когда в дерево влетишь на велосипеде. Да уж, в таком состоянии о прогулке до леса можно забыть. На что ты надеялась, дуреха?
— Нет ведь, обязательно надо было наесться немытой клубники.
— Отвези меня в больницу.
Мать повернулась ко мне. Я не слыла ни паникершей, ни симулянткой. Так что просто отмахнуться матушка не могла.
— Хорошо. Одевайся.
Поездка была напряженной. Отец ни о чем не догадывался, а мать сразу просекла, что дело не чисто.
— Лиззи, ты что-то не договариваешь.
— Потом, мама. — Нервный припадок в машине — это уж слишком. Мать всю дорогу закидывала удочку, но я с ней не церемонилась. Пока терпимо; может, и дальше как-нибудь продержусь.
Ночка выдалась долгой, хотя в те времена больницы финансировались лучше и персонал был отменный. Меня отвезли в свободную палату (всего через две от той, где много лет спустя я повстречалась с Джереми) и стали заполнять анкету. Мать все твердила про немытую клубнику, сталкиваясь в коридоре с прохожими. Вошел дежурный врач, поздоровался, задал пару вопросов, поглядел, пощупал и скомандовал: «В родильное отделение, быстро».
Я пожала плечами, и меня укатили.
Видели бы вы ее лицо!
Джейн приехала через полчаса после звонка, и все это время Джереми почти не разговаривал. Мы с Лесли не знали, что и думать. Обе пеняли на наркотики. Наконец сын сказал:
— Отлегло: вижу левым глазом. И наркотики тут ни при чем.
— Да? А что же тогда?
— У меня… не могу сказать. Язык не поворачивается.
— В смысле?
— Обождите, скоро придет Джейн.
Мы сидели в гостиной среди кассет с грустными фильмами, пили кофе и ждали.
И вот появилась та самая Джейн. Подспудно я готовилась к встрече с воинственной мужеподобной дамочкой или варваршей с небритыми подмышками. Когда же я открыла, в дверях стояла приличного вида девушка в синей спортивной куртке, с приятным овалом лица и миловидной улыбкой. На вид я бы дала ей, пожалуй, чуть больше двадцати. Такие обычно заводят умниц-колли и собирают подписи против жестокого обращения с животными.
— Меня зовут Джейн.
— Я Лиз.
— Где он?
— Там, в комнате.
Я с облегчением вздохнула. Девушка села рядом с Джереми и коснулась его лица. Он положил руку на ее ладонь и сказал:
— Прости, что так вышло.
И тут же заснул, будто повинуясь жесту гипнотизера. Я совсем отчаялась: мне было необходимо узнать, что с ним происходит. Однако вместо того чтобы все прояснить, Джейн сама стала задавать вопросы. Ее интересовало, как мы с ним связались и как он оказался у меня в квартире. Наконец, удовлетворившись моими ответами и поняв, что я отношусь к ее другу с самым искренним участием, Джейн ответила:
— У него рассеянный склероз.
— Хм, вот, значит, как…
— Я вижу, для вас это пустое слово?
— Кто его знает.
Лесли подкинула гипотезу:
— А-а, это, наверное, когда считают с невероятной скоростью?
— Нет, другое.
Я поинтересовалась:
— Надо думать, случай серьезный?
Джейн кивнула:
— Да.
— Насколько все плохо? — поинтересовалась сестрица.
Гостья не спешила отвечать.
— А можно кофе?
Я налила ей чашечку.
Мы не знали, с чего начать, но затем разговор быстро перешел в медицинское русло. Краткости ради скажу, что рассеянному склерозу, как и Риму, посвящено много страниц в Интернете.
А если в двух словах, то по неизвестной причине миелиновый слой, который защищает мозг и нервные клетки спинного мозга, у больного начинает уничтожаться — постепенно. Многие видят причину сего пагубного процесса в изобилии в нашем рационе пшеницы твердых сортов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58