Эта работа проста. Изготовление арбалета представляется нам уже гораздо более сложной работой, ибо состоит из многих приемов: мастер выковывает отдельно каждую деталь, потом подгоняет и прилаживает их друг к другу. Однако и тут есть исходное сырье, есть работа и есть готовое изделие: их можно увидеть. А в этой кузнице все иначе. По количеству и сложности вложенного труда повозка Ma-шин или летающий железный дракон настолько же сложнее арбалета, насколько тот сложнее бубенчика с лошадиной сбруи. Знают ли работающие здесь люди, спросил я нашего проводника, знают ли они сами, что изготовляют? После некоторого раздумья тот признал, что не знают. Я так и думал.
Механизмы невероятной величины выстроены там длинными рядами; все они состоят из множества движущихся частей и соединены друг с другом проволоками. Все это образует путаницу, от которой и у посетителя путается в голове. Кругом валяются какие-то обломки и металлические части. Все пропитано жирной копотью. Люди, управляющие этими механизмами или, вернее, укрощающие их – хотя эти механизмы суть не что иное, как рабочие инструменты, только разросшиеся до прямо-таки демонических размеров, – по окраске ничем от этих инструментов не отличаются. Откуда-то сверху грозно опускаются тяжелые грузы. Из узких труб со свистом вырывается пар. Сверкают маленькие молнии, заливая все ярким белым светом. Далеко вверху проплывают еще механизмы весом и величиной с целый дом, будто влекомые невидимой рукой. И все, все кругом покрыто сажей и грязью. Посланник Начальника, приветствуемый рабочими, кстати, с редкой у большеносых покорностью, передвигался весьма осторожно, чтобы не запачкать свой прекрасный Ко-тунь.
– И что же, эти люди, – спросил я, – работают так каждый день?
– Да, – ответил посланник с очевидным недоумением.
– Вот так – каждый день, все время?
– В день по восемь часов, – уточнил посланник, – но у них есть два дня для отдыха в каждую Не Дэ-ляо (это тот самый семидневный цикл большеносых, о котором я уже писал) и еще три или четыре Не Дэ-ляо отдыха подряд один раз в году.
– И так – всю жизнь?
– Н-ну, в общем, да, – подтвердил посланник, – конечно, всю жизнь. Если не в этой кузнице, то в другой такой же. Но за это они получают много денег. Они, правда, считают, что слишком мало, но господин Начальник находит, что платит им слишком много.
Я задал еще много вопросов и на все получил ответы. Но два часа спустя в голове у меня уже гудело, и мы вернулись в приемную высокопочтенного господина Начальника, с которым проговорили еще целый час. Я спросил, неужели вся эта кузница принадлежит ему. О нет, рассмеялся он, она слишком велика, чтобы принадлежать одному человеку.
– Кому же она принадлежит? – продолжал допытываться я.
– Это сложный вопрос, – отозвался господин Начальник. По его лицу было видно, что вопрос мой показался ему глупым.
Мы распрощались. Солнце уже клонилось к закату. С неба все еще падал дождь вперемешку со снегом; быстро темнело. Работа в кузнице прекратилась. Из ее ворот потоком двинулись работавшие там люди. Прямо напротив находилось большое поле, на котором стояло множество повозок Ma-шин. Устало передвигая ноги, эти рабы кузницы отыскивали свои повозки, залезали в них и уезжали. Такая повозка есть у каждого из них, объяснил мне господин Юй Гэнь-цзы. Сутолока началась просто невообразимая. Две повозки столкнулись, и их хозяева начали ругаться. Теперь, подумал я, господину судье Мэй Ло снова найдется работа.
Вот так и живут они, эти люди, целыми днями не видя ничего, кроме грязи и копоти, вечерами же пробираясь на своих повозках через массу других, чтобы наконец добраться до домов, отлитых из серого камня, где их ждут большеносые женщины, бокал молока или Ма-люй... Можно ли представить себе жизнь безотраднее? Неудивительно, что они утрачивают чувство прекрасного и понимание взаимосвязи вещей. Я отнюдь не поклонник премудрого Мо-цзы, считавшего, что человеку достаточно обрабатывать лишь маленький огород, чтобы прокормить себя, остальное же время можно посвятить развитию духа. Люди еще задолго до нас убедились, что так жить, к сожалению, невозможно; однако то, что я увидел здесь, в вышеописанной кузнице, – прямо тому противоположность. Это – полное забвение духа. При этом виденная мной кузница, по словам мастера Юй Гэня, еще вовсе не велика. В одном только Минхэне имеются другие, гораздо большие, по сравнению с которыми эта так же мала, как наши по сравнению с нею. Но даже самая большая кузница Мин-хэня – ничто по сравнению с расположенной дальше к северу, где под нее отведена чуть не целая область, или с кузницами в стране А Мэй-ка, где окруженные вечными дымом и копотью города-кузницы так и лепятся один к другому. Было время, говорит Юй Гэнь, когда такие кузницы считались вершиной человеческих достижений. Нынче в этом многие сомневаются. Боюсь, однако, закончил он, что эти сомнения уже запоздали.
У меня такое чувство, что миг, когда я смогу сказать себе: «В этом мире я видел все, что он мог показать мне», уже близок. Настанет пора возвращаться. Времени остается немного. Что привезу я с собой из этого путешествия? Пожалуй, всего лишь сознание того, что заглядывать в будущее не стоит. Поэтических излияний наших «Двадцати девяти поросших мхом скал» я еще не читал. Сделай великое одолжение, не торопи меня и им тоже вели не донимать тебя этим. У меня здесь так много дел, что я совершенно не нахожу времени приступить к этой горе сочинений. Если бы ты знал, каких усилий стоит мне не допустить встречи госпожи Кай-кун с маленькой госпожой Чжун! Передай от меня поэтам сердечный привет и покорнейше проси их подождать еще немного. И главное – передай нижайший поклон Сяо-сяо и скажи ей, что я скоро вернусь.
Твой Гао-дай.
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ
(вторник , 23 ноября)
Мой любезный старый друг Цзи-гу,
сообщу сразу, чтобы наконец покончить со всем этим: стихи я прочел. Я уехал за тысячу лет, сижу в комнате постоялого двора, в этом нелепом будущем, а за окном начинается сырое и дождливое ноябрьское утро, так что я наверняка промочу йоги, когда понесу это письмо к почтовому камню, и все это ради того, чтобы прочесть восемь десятков – или сколько их там? – стихотворений досточтимых членов императорской Палаты поэтов, именуемой «Двадцать девять поросших мхом скал»! Но я прочел их. Наименее плохим из всех показалось мне стихотворение «Взвешиваю время» юного Ло Дэ-саня. Образ человека, взвешивающего сначала воду, потом воздух, свет и, наконец, время, показался мне весьма изящным, а заключение, что время для нас – самый тяжкий груз, как нельзя лучше совпадает с моим настроением. Я решил присудить награду ему. Так и сообщи членам Палаты поэтов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Механизмы невероятной величины выстроены там длинными рядами; все они состоят из множества движущихся частей и соединены друг с другом проволоками. Все это образует путаницу, от которой и у посетителя путается в голове. Кругом валяются какие-то обломки и металлические части. Все пропитано жирной копотью. Люди, управляющие этими механизмами или, вернее, укрощающие их – хотя эти механизмы суть не что иное, как рабочие инструменты, только разросшиеся до прямо-таки демонических размеров, – по окраске ничем от этих инструментов не отличаются. Откуда-то сверху грозно опускаются тяжелые грузы. Из узких труб со свистом вырывается пар. Сверкают маленькие молнии, заливая все ярким белым светом. Далеко вверху проплывают еще механизмы весом и величиной с целый дом, будто влекомые невидимой рукой. И все, все кругом покрыто сажей и грязью. Посланник Начальника, приветствуемый рабочими, кстати, с редкой у большеносых покорностью, передвигался весьма осторожно, чтобы не запачкать свой прекрасный Ко-тунь.
– И что же, эти люди, – спросил я, – работают так каждый день?
– Да, – ответил посланник с очевидным недоумением.
– Вот так – каждый день, все время?
– В день по восемь часов, – уточнил посланник, – но у них есть два дня для отдыха в каждую Не Дэ-ляо (это тот самый семидневный цикл большеносых, о котором я уже писал) и еще три или четыре Не Дэ-ляо отдыха подряд один раз в году.
– И так – всю жизнь?
– Н-ну, в общем, да, – подтвердил посланник, – конечно, всю жизнь. Если не в этой кузнице, то в другой такой же. Но за это они получают много денег. Они, правда, считают, что слишком мало, но господин Начальник находит, что платит им слишком много.
Я задал еще много вопросов и на все получил ответы. Но два часа спустя в голове у меня уже гудело, и мы вернулись в приемную высокопочтенного господина Начальника, с которым проговорили еще целый час. Я спросил, неужели вся эта кузница принадлежит ему. О нет, рассмеялся он, она слишком велика, чтобы принадлежать одному человеку.
– Кому же она принадлежит? – продолжал допытываться я.
– Это сложный вопрос, – отозвался господин Начальник. По его лицу было видно, что вопрос мой показался ему глупым.
Мы распрощались. Солнце уже клонилось к закату. С неба все еще падал дождь вперемешку со снегом; быстро темнело. Работа в кузнице прекратилась. Из ее ворот потоком двинулись работавшие там люди. Прямо напротив находилось большое поле, на котором стояло множество повозок Ma-шин. Устало передвигая ноги, эти рабы кузницы отыскивали свои повозки, залезали в них и уезжали. Такая повозка есть у каждого из них, объяснил мне господин Юй Гэнь-цзы. Сутолока началась просто невообразимая. Две повозки столкнулись, и их хозяева начали ругаться. Теперь, подумал я, господину судье Мэй Ло снова найдется работа.
Вот так и живут они, эти люди, целыми днями не видя ничего, кроме грязи и копоти, вечерами же пробираясь на своих повозках через массу других, чтобы наконец добраться до домов, отлитых из серого камня, где их ждут большеносые женщины, бокал молока или Ма-люй... Можно ли представить себе жизнь безотраднее? Неудивительно, что они утрачивают чувство прекрасного и понимание взаимосвязи вещей. Я отнюдь не поклонник премудрого Мо-цзы, считавшего, что человеку достаточно обрабатывать лишь маленький огород, чтобы прокормить себя, остальное же время можно посвятить развитию духа. Люди еще задолго до нас убедились, что так жить, к сожалению, невозможно; однако то, что я увидел здесь, в вышеописанной кузнице, – прямо тому противоположность. Это – полное забвение духа. При этом виденная мной кузница, по словам мастера Юй Гэня, еще вовсе не велика. В одном только Минхэне имеются другие, гораздо большие, по сравнению с которыми эта так же мала, как наши по сравнению с нею. Но даже самая большая кузница Мин-хэня – ничто по сравнению с расположенной дальше к северу, где под нее отведена чуть не целая область, или с кузницами в стране А Мэй-ка, где окруженные вечными дымом и копотью города-кузницы так и лепятся один к другому. Было время, говорит Юй Гэнь, когда такие кузницы считались вершиной человеческих достижений. Нынче в этом многие сомневаются. Боюсь, однако, закончил он, что эти сомнения уже запоздали.
У меня такое чувство, что миг, когда я смогу сказать себе: «В этом мире я видел все, что он мог показать мне», уже близок. Настанет пора возвращаться. Времени остается немного. Что привезу я с собой из этого путешествия? Пожалуй, всего лишь сознание того, что заглядывать в будущее не стоит. Поэтических излияний наших «Двадцати девяти поросших мхом скал» я еще не читал. Сделай великое одолжение, не торопи меня и им тоже вели не донимать тебя этим. У меня здесь так много дел, что я совершенно не нахожу времени приступить к этой горе сочинений. Если бы ты знал, каких усилий стоит мне не допустить встречи госпожи Кай-кун с маленькой госпожой Чжун! Передай от меня поэтам сердечный привет и покорнейше проси их подождать еще немного. И главное – передай нижайший поклон Сяо-сяо и скажи ей, что я скоро вернусь.
Твой Гао-дай.
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ
(вторник , 23 ноября)
Мой любезный старый друг Цзи-гу,
сообщу сразу, чтобы наконец покончить со всем этим: стихи я прочел. Я уехал за тысячу лет, сижу в комнате постоялого двора, в этом нелепом будущем, а за окном начинается сырое и дождливое ноябрьское утро, так что я наверняка промочу йоги, когда понесу это письмо к почтовому камню, и все это ради того, чтобы прочесть восемь десятков – или сколько их там? – стихотворений досточтимых членов императорской Палаты поэтов, именуемой «Двадцать девять поросших мхом скал»! Но я прочел их. Наименее плохим из всех показалось мне стихотворение «Взвешиваю время» юного Ло Дэ-саня. Образ человека, взвешивающего сначала воду, потом воздух, свет и, наконец, время, показался мне весьма изящным, а заключение, что время для нас – самый тяжкий груз, как нельзя лучше совпадает с моим настроением. Я решил присудить награду ему. Так и сообщи членам Палаты поэтов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80