Помилуйко не в силах отказаться от приманки. Я черпаю воду решетом. Комаровский ждет. - И все-таки мы найдем, - говорю я капитану. - И вы мне поможете. Комаровский после минутного раздумья протягивает руку. Ладонь его костлява и суха. - Куда вы сейчас? - спрашивает он. - К Кеше Турханову. Он даст знать, когда Анданов вновь появится в тайге.
16
Окно зимовья светится тусклым желтым светом. Над деревьями догорает день. Придерживая одностволку, я осторожно подхожу к окну. Кеша прав - он здесь. Помощник Комаровского принес утром записку. Корявым почерком Кеша вывел: "Анданов ружьишко брал, подался в Лиственничную падь Полунинским трактом". Теперь нас двое в тайге, в тридцати километрах от Колодина. Я знал, что Анданов выедет в тайгу Полунинским трактом. Даже если деньги не были причиной убийства, он - такова уж психология преступников - не станет отказываться от "добычи". Половину суммы Анданову пришлось подбросить, чтобы навести следствие на ложный путь. Остальные деньги он наверняка припрятал. Он мог сделать это только близ тракта, когда мчался в Полунине. Брать деньги с собой было бы рискованно. Нас двое в тайге. Это мне и нужно. Я должен дать понять Анданову, что многое знаю о ночном убийстве. Для Анданова на карту поставлено все. Если он решит, что его карта бита, то, не задумываясь, пойдет и на второе убийство, чтобы скрыться в бескрайней тайге. Тут-то он выдаст себя, и я должен его взять. Это глупо и опасно, я знаю. Но что делать? Вот только не оплошать бы! Стволы лиственниц, еще недавно отливавшие медью, слились в одну темную неразличимую массу. В окно зимовья видно: Анданов склонил над столом крупную лысеющую голову. Листает кредитки. Рядом, на столе, солдатиками стоят патроны... Я немного опоздал. Мне бы взять его с поличным у тайничка! Анданов резко поднимает голову. Заметил. Я рывком распахиваю дверь. Сердце бьется неровными толчками. Не дрейфь, лейтенант. - Какая встреча, - говорит Анданов и, усмехаясь, помешивает кочергой в печурке. - Садитесь, гостем будете. Он совсем не похож на того Анданова, с которым я встречался в городе. Там он был смиренным почтарем. Тайга распрямила его. Глаза блестят угрюмым блеском, рубаха, обтягивающая плечи, подчеркивает их ширину и мощь. Впервые в голову приходит мысль, что орешек может прийтись не по зубам. - Тоже решили поохотиться? - спрашивает он. - Вроде того. - С больной рукой? - Они так жгутся, эти глушители. В зимовье жарко, трещит огонь в печурке, пахнет "медовым руном". Анданов, изредка поглядывая на меня, набивает гильзу. Сыплет из полотняного мешочка картечь. Свинцовые шарики со стуком падают на стол. Два десятка темно-серых шариков. И в каждом, может быть, заключена смерть. Да, я опрометчиво бросился вслед за "почтмейстером", понадеявшись только на свои силы. Тут нужна целая группа... Но если бы он догадался, что я не один, то вся затея пошла бы прахом. Была не была... - Слышал, вы закончили дело, лейтенант. Рад за вас. Больше не будете докучать вопросами? Он уверен в себе. Знает, что у нас на руках ничего нет. Но пальцы все-таки выдают волнение. Сильные, поросшие темными волосами пальцы. Он сдавливает гильзу так, что картон трескается, и порох сыплется на стол. Мертвая хватка. Плохо, если такие пальцы нащупают горло или сожмут наборную рукоять ножа. "Кто ты? - думаю я. - Ты мастерски владеешь ножом и ездишь на мотоцикле, как гонщик. Как шахматист, ты умеешь видеть на много ходов вперед. Где, когда ты столкнулся с Осеевым? Как возникла вражда, вызвавшая страшный исход? Прошлое, судя по документам, у тебя самое заурядное..." Мы сидим в тесной зимовьющке, как добрые друзья. - Знаете, Анданов, я впервые распутал сложное дело. Он молчит. Главное для меня - не оступиться ни в одном слове. - Путевой обходчик помог. Он стоял у другого вагона и все видел. - Не совсем понимаю вас. Лицо у него по-прежнему непроницаемое. Длинное, темное лицо, как маска. - И еще Савкина яма, где лежал ИЖ. Сохранились следы, которые вели от разъезда к яме. В общем мотоциклетный бросок не совсем удался. Не обошлось без свидетелей. Анданов наклоняется и помешивает палкой уголья. Так вот что жарко горело в печурке, когда я вошел! Он успел избавиться от денег. - Вы что-то непонятное рассказываете, - говорит Анданов. - Пойду лучше дровец принесу. Сгибаясь, чтобы не задеть бревенчатый потолок, он выходит на разведку. Не привел ли я кого-нибудь? Возвращается успокоенный. - Любопытно все-таки, что мы встретились. Он разглядывает меня с высоты своего роста. Бицепсы перекатываются под кожей. Гантелями небось занимается. - Однако я в засадку собираюсь, на солонцы. Вы со мной? - Уж куда вы, туда и я. Мы выходим в темноту. Ружье висит у него на плече. Я стараюсь держаться поближе к Анданову, чтобы он не успел вскинуть свою "тулку". Близок финал. Он молчит. Я иду следом почти вплотную. Темнота густая и вязкая. Говор реки становится громче. Мы выходим к Черемшанке. Здесь река широка и бурлива. Чуть приметен с откоса свинцовый блеск воды. На месте Анданова я бы дальше не пошел. Чувствую, как напрягаются мышцы. И все же Анданов застает меня врасплох. Он неожиданно останавливается, делает ловкий нырок, выворачивается, и от мощного броска через спину я лечу в Черемшанку. Шлепаюсь на мокрые камни: боль пронизывает тело. Но я тут же заставляю себя вскочить и броситься в сторону. Сверху бьет огонь. Картечь рвет воздух над ухом. Все-таки успел отскочить! Я издаю громкий протяжный стон, хриплю. Прислушиваюсь: не щелкнет ли экстрактор, извлекая гильзу? Но Анданов решает, что выстрела дуплетом достаточно. Приникаю к камням, втискиваюсь в воду. Мое ружье отлетело куда-то. Осторожно пытаюсь достать пистолет. Рука вялая, непослушная. Анданов прыгает - я прямо на меня. У меня неплохой удар левой. Плотно забинтованный кулак обрушился бы на него, как кувалда, но я прижат к камням и не могу замахнуться. В борьбе у него все преимущества: десять пальцев против пяти. Пытаюсь высвободиться. Он цепок и ловок. Нащупывает горло. Я борюсь, не думая уже о боксе. Только одно - жажда жить. Инстинкт самосохранения. Он клокочет в нас обоих. Бью головой, он скатывается. Мне удается привстать. Теперь я могу достать его правой. Он отклоняется и перехватывает руку. Попадаюсь на прием. В плече раздается хруст, боль пронизывает тело. Правая рука висит как парализованная, а забинтованной левой я не могу достать пистолет. Анданов знает это и не спешит, переводит хриплое дыхание. Он немолод, и его уже изрядно утомила эта борьба. Мы стоим в темноте друг перед другом. Эту секундную передышку надо использовать. Бью левой, свингом. Кажется, не промахнулся. Он не ожидал этого. Голова его глухо стукается о камни. Я зубами разматываю бинт и, высвободив пальцы обожженной руки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
16
Окно зимовья светится тусклым желтым светом. Над деревьями догорает день. Придерживая одностволку, я осторожно подхожу к окну. Кеша прав - он здесь. Помощник Комаровского принес утром записку. Корявым почерком Кеша вывел: "Анданов ружьишко брал, подался в Лиственничную падь Полунинским трактом". Теперь нас двое в тайге, в тридцати километрах от Колодина. Я знал, что Анданов выедет в тайгу Полунинским трактом. Даже если деньги не были причиной убийства, он - такова уж психология преступников - не станет отказываться от "добычи". Половину суммы Анданову пришлось подбросить, чтобы навести следствие на ложный путь. Остальные деньги он наверняка припрятал. Он мог сделать это только близ тракта, когда мчался в Полунине. Брать деньги с собой было бы рискованно. Нас двое в тайге. Это мне и нужно. Я должен дать понять Анданову, что многое знаю о ночном убийстве. Для Анданова на карту поставлено все. Если он решит, что его карта бита, то, не задумываясь, пойдет и на второе убийство, чтобы скрыться в бескрайней тайге. Тут-то он выдаст себя, и я должен его взять. Это глупо и опасно, я знаю. Но что делать? Вот только не оплошать бы! Стволы лиственниц, еще недавно отливавшие медью, слились в одну темную неразличимую массу. В окно зимовья видно: Анданов склонил над столом крупную лысеющую голову. Листает кредитки. Рядом, на столе, солдатиками стоят патроны... Я немного опоздал. Мне бы взять его с поличным у тайничка! Анданов резко поднимает голову. Заметил. Я рывком распахиваю дверь. Сердце бьется неровными толчками. Не дрейфь, лейтенант. - Какая встреча, - говорит Анданов и, усмехаясь, помешивает кочергой в печурке. - Садитесь, гостем будете. Он совсем не похож на того Анданова, с которым я встречался в городе. Там он был смиренным почтарем. Тайга распрямила его. Глаза блестят угрюмым блеском, рубаха, обтягивающая плечи, подчеркивает их ширину и мощь. Впервые в голову приходит мысль, что орешек может прийтись не по зубам. - Тоже решили поохотиться? - спрашивает он. - Вроде того. - С больной рукой? - Они так жгутся, эти глушители. В зимовье жарко, трещит огонь в печурке, пахнет "медовым руном". Анданов, изредка поглядывая на меня, набивает гильзу. Сыплет из полотняного мешочка картечь. Свинцовые шарики со стуком падают на стол. Два десятка темно-серых шариков. И в каждом, может быть, заключена смерть. Да, я опрометчиво бросился вслед за "почтмейстером", понадеявшись только на свои силы. Тут нужна целая группа... Но если бы он догадался, что я не один, то вся затея пошла бы прахом. Была не была... - Слышал, вы закончили дело, лейтенант. Рад за вас. Больше не будете докучать вопросами? Он уверен в себе. Знает, что у нас на руках ничего нет. Но пальцы все-таки выдают волнение. Сильные, поросшие темными волосами пальцы. Он сдавливает гильзу так, что картон трескается, и порох сыплется на стол. Мертвая хватка. Плохо, если такие пальцы нащупают горло или сожмут наборную рукоять ножа. "Кто ты? - думаю я. - Ты мастерски владеешь ножом и ездишь на мотоцикле, как гонщик. Как шахматист, ты умеешь видеть на много ходов вперед. Где, когда ты столкнулся с Осеевым? Как возникла вражда, вызвавшая страшный исход? Прошлое, судя по документам, у тебя самое заурядное..." Мы сидим в тесной зимовьющке, как добрые друзья. - Знаете, Анданов, я впервые распутал сложное дело. Он молчит. Главное для меня - не оступиться ни в одном слове. - Путевой обходчик помог. Он стоял у другого вагона и все видел. - Не совсем понимаю вас. Лицо у него по-прежнему непроницаемое. Длинное, темное лицо, как маска. - И еще Савкина яма, где лежал ИЖ. Сохранились следы, которые вели от разъезда к яме. В общем мотоциклетный бросок не совсем удался. Не обошлось без свидетелей. Анданов наклоняется и помешивает палкой уголья. Так вот что жарко горело в печурке, когда я вошел! Он успел избавиться от денег. - Вы что-то непонятное рассказываете, - говорит Анданов. - Пойду лучше дровец принесу. Сгибаясь, чтобы не задеть бревенчатый потолок, он выходит на разведку. Не привел ли я кого-нибудь? Возвращается успокоенный. - Любопытно все-таки, что мы встретились. Он разглядывает меня с высоты своего роста. Бицепсы перекатываются под кожей. Гантелями небось занимается. - Однако я в засадку собираюсь, на солонцы. Вы со мной? - Уж куда вы, туда и я. Мы выходим в темноту. Ружье висит у него на плече. Я стараюсь держаться поближе к Анданову, чтобы он не успел вскинуть свою "тулку". Близок финал. Он молчит. Я иду следом почти вплотную. Темнота густая и вязкая. Говор реки становится громче. Мы выходим к Черемшанке. Здесь река широка и бурлива. Чуть приметен с откоса свинцовый блеск воды. На месте Анданова я бы дальше не пошел. Чувствую, как напрягаются мышцы. И все же Анданов застает меня врасплох. Он неожиданно останавливается, делает ловкий нырок, выворачивается, и от мощного броска через спину я лечу в Черемшанку. Шлепаюсь на мокрые камни: боль пронизывает тело. Но я тут же заставляю себя вскочить и броситься в сторону. Сверху бьет огонь. Картечь рвет воздух над ухом. Все-таки успел отскочить! Я издаю громкий протяжный стон, хриплю. Прислушиваюсь: не щелкнет ли экстрактор, извлекая гильзу? Но Анданов решает, что выстрела дуплетом достаточно. Приникаю к камням, втискиваюсь в воду. Мое ружье отлетело куда-то. Осторожно пытаюсь достать пистолет. Рука вялая, непослушная. Анданов прыгает - я прямо на меня. У меня неплохой удар левой. Плотно забинтованный кулак обрушился бы на него, как кувалда, но я прижат к камням и не могу замахнуться. В борьбе у него все преимущества: десять пальцев против пяти. Пытаюсь высвободиться. Он цепок и ловок. Нащупывает горло. Я борюсь, не думая уже о боксе. Только одно - жажда жить. Инстинкт самосохранения. Он клокочет в нас обоих. Бью головой, он скатывается. Мне удается привстать. Теперь я могу достать его правой. Он отклоняется и перехватывает руку. Попадаюсь на прием. В плече раздается хруст, боль пронизывает тело. Правая рука висит как парализованная, а забинтованной левой я не могу достать пистолет. Анданов знает это и не спешит, переводит хриплое дыхание. Он немолод, и его уже изрядно утомила эта борьба. Мы стоим в темноте друг перед другом. Эту секундную передышку надо использовать. Бью левой, свингом. Кажется, не промахнулся. Он не ожидал этого. Голова его глухо стукается о камни. Я зубами разматываю бинт и, высвободив пальцы обожженной руки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21