Ей срочно нужна чашка чая.
Ее папа на кухне читает «Гардиан».
– Что с тобой такое? – спрашивает он. – Чего ты носишься как угорелая?
– Я просто… Неважно.
Джули хватается за края раковины и стоит так, пока не выравнивается дыхание. Потом ставит чайник, старательно избегая смотреть на отца.
– Ты выглядишь как девица из героиновой брошюры, – говорит он.
Героиновую брошюру (и другие на близкие темы) выпускают под руководством отца Джули студенты, изучающие искусство в колледже. Их знания о лекарствах групп В и С, полупрофессиональное владение приемами фотомонтажа (отец возражает против компьютеров – говорит, корпорации используют их, чтобы подчинить себе мир) и извращенное, но восторженное отношение к аэрографу в сочетании породили то, чего и следовало ожидать: якобы антинаркотические брошюры с отчетливым пронаркотическим подтекстом, отпечатанные на бумаге, толщина которой в аккурат подходит для сворачивания «штакетин».
– Спасибо, папа.
– Точно! Ты – героинщица. Это бы все объяснило. Может, поэтому и вертолет прилетал – за тобой, должно быть, следят.
– Да, очень смешно. Сейчас восемь утра. Героинщики в восемь утра не встают. Можешь поместить это в свою брошюру под рубрикой «явные симптомы».
– Мы больше не перечисляем «явные симптомы». Теперь мы просто говорим людям, как стерилизовать иглы. И вообще, ты как миленькая вскочила бы в восемь, если бы за тобой явились федералы.
– Я все же абсолютно уверена, папа, что в нашей стране федералов нет.
Отец упорно называет полицию «федералами». Возможно, он думает, что в этом есть какой-то особый юмор или ирония. Или, что более вероятно, так говорят его зеленовласые студенты, и у них это выходит так забавно, что он им подражает. По правде, это не самая раздражающая его привычка, но, если составлять список, она окажется где-то наверху. Две его наиболее раздражающие привычки – подпевать «Слипнот» и «Лимп Бизкит», когда их показывают в «Сливках попсы», и таскать с собой на работу готовый обед в жестяной коробке фирмы «Тандербердз», потому что это – ретро, а он старается быть клевым. На самом деле, думает Джули, сама по себе эта привычка скорее милая. Просто ее раздражает, когда так делает отец.
Он пропускает ее слова мимо ушей.
– Или если бы ты была, ну, скажем, врачом. Ты в курсе, что профессиональные медики – самые заядлые наркоманы?
Джули наливает себе чай.
– Колледж еще затоплен? – спрашивает она.
– В нашем районе все не так уж плохо. Вот дорога на Лондон – та пострадала. А что творится в «Крае»?
– Полагаю, сейчас там все о'кей. Нам пришлось поменять плитку на полу.
Джули слышит, как хлопает парадная дверь, потом нa кухню входит Дона в белых леггинсах и розовой куртке, мокрой от дождя.
– Привет, ребята, – говорит она. – Раненько ты встала, – добавляет она, обращаясь к Джули.
Дона обычно заходит домой выпить чашку чая перед тем, как отправиться в вояж по заводам.
– Вчера вечером звонил этот ваш менеджер из «Края», – сообщает она. – Он сказал, что отменит приказ о твоем увольнении, если ты вернешься на работу не позже семи или типа того.
Дуг смеется.
– Увольнение? – говорит он, глядя на Джули. – Ты что, уволена?
– Никто меня не увольнял, – говорит Джули. – Я забастовала.
Глаза Доны расширяются.
– Забастовала? Почему?
– Оуэн повел себя совершенно по-свински. На самом деле мы забастовали вдвоем – я и один парень.
– Так, значит, ты теперь безработная?
– Найду другую работу.
– Когда?
– Не знаю. Не надо так на меня смотреть, папа. Мы поступили правильно. Нас эксплуатировали.
– Эксплуатировали? – переспрашивает Дуг, отсмеявшись. – А чего ты, черт возьми, ждала, работая официанткой в своем гребаном «Крае»? Ты же сама всегда говорила, что тебе это нравится. Ты всегда говорила, что это…
– Да, что это просто. Хватит об этом. Я передумала.
– Нормальные люди не «бастуют». Нормальные люди вступают в профсоюз и решают свои проблемы через него.
– Я найду другую работу.
– Ты не можешь здесь жить за бесплатно.
– Я живу здесь не за бесплатно. Я плачу за свою комнату, плачу по счетам…
– Теперь ты безработная – где возьмешь деньги?
– Дуг, – говорит Дона, – уймись. Она найдет другую работу. О, кстати – Сериз с керамической фабрики ищет упаковщицу. Я могу узнать, нельзя ли тебе пройти собеседование.
– Спасибо, Дона. Я думаю, что устроюсь куда-нибудь официанткой.
Дуг встает.
– Официанткой. Жизненная амбиция моей дочери – быть официанткой.
– У нее и в мыслях нет никого обидеть, – говорит Дона. – Если это то, чего она хочет…
– Я вырастил слабоумную, – говорит Дуг, направляясь к двери. – Чтоб я сдох.
Когда он уходит, Дона говорит:
– Он вовсе так не думает.
– Нет, думает, – отвечает Джули.
После обеда Джули стучится в дверь Шантель. Открывает Никки, одетая в теплые треники и футболку с надписью «Любовь = Война».
– Я поставила кассету с «Пайлетсом» на паузу, – говорит она. – Когда закончу, выпьем чайку?
– Да, чудесно. Э-э… а Шантель дома?
– На втором этаже, прямо по коридору, в самом конце.
– Спасибо.
Комната Шантель намного меньше, чем у Никки. Одна стена целиком покрыта картинками слонов. На другой наклеены серферские постеры; на одних белокурые девчонки в гидрокостюмах, на других – бесполые фигуры катятся по безукоризненно синим волнам. Над кроватью картина: группа людей в закатном солнце сушит волосы у костра на берегу. На стене напротив – прозрачные полки, украшенные орнаментом. Здесь гораздо чище и уютнее, чем в комнате Джули, больше смахивающей на мешанину проводов от музыкального центра, ноутбука и телевизора, всевозможных шмоток и исписанных цифрами клочков бумаги, кучей лежащих на полу. Здесь, кажется, все вещи на своих местах. Синий халатик – на нем пасутся маленькие слоники – аккуратно повешен за дверью, а под кроватью выстроились в ряд десять разных пар тапочек. Около пятидесяти флакончиков лака для ногтей расставлены на туалетном столике, как цветовая палитра – от оттенков красного до оттенков синего, темные тона снизу, светлые сверху. Вокруг рассажены несколько игрушечных слонят, стоит электрическая зубная щетка (упаковка не снята) и лежат какие-то письма с незнакомыми марками. Посреди всего этого великолепия Шантель рассовывает на кровати фотографии в альбом. Играет «Радио-1» – Джули слышит, как Марк и Лард шутят по поводу погоды.
– Привет? – говорит Джули, постучав по открытой двери.
Шантель поднимает глаза и задумчиво смотрит на нее.
– О… Привет, Джули.
Она встает, приглушает радио, потом опять садится на кровать со своей кипой фотографий и альбомов.
– Прости, что так получилось утром, – выпаливает Джули, сделав несколько шагов в комнату. – Утро у меня было просто жуткое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Ее папа на кухне читает «Гардиан».
– Что с тобой такое? – спрашивает он. – Чего ты носишься как угорелая?
– Я просто… Неважно.
Джули хватается за края раковины и стоит так, пока не выравнивается дыхание. Потом ставит чайник, старательно избегая смотреть на отца.
– Ты выглядишь как девица из героиновой брошюры, – говорит он.
Героиновую брошюру (и другие на близкие темы) выпускают под руководством отца Джули студенты, изучающие искусство в колледже. Их знания о лекарствах групп В и С, полупрофессиональное владение приемами фотомонтажа (отец возражает против компьютеров – говорит, корпорации используют их, чтобы подчинить себе мир) и извращенное, но восторженное отношение к аэрографу в сочетании породили то, чего и следовало ожидать: якобы антинаркотические брошюры с отчетливым пронаркотическим подтекстом, отпечатанные на бумаге, толщина которой в аккурат подходит для сворачивания «штакетин».
– Спасибо, папа.
– Точно! Ты – героинщица. Это бы все объяснило. Может, поэтому и вертолет прилетал – за тобой, должно быть, следят.
– Да, очень смешно. Сейчас восемь утра. Героинщики в восемь утра не встают. Можешь поместить это в свою брошюру под рубрикой «явные симптомы».
– Мы больше не перечисляем «явные симптомы». Теперь мы просто говорим людям, как стерилизовать иглы. И вообще, ты как миленькая вскочила бы в восемь, если бы за тобой явились федералы.
– Я все же абсолютно уверена, папа, что в нашей стране федералов нет.
Отец упорно называет полицию «федералами». Возможно, он думает, что в этом есть какой-то особый юмор или ирония. Или, что более вероятно, так говорят его зеленовласые студенты, и у них это выходит так забавно, что он им подражает. По правде, это не самая раздражающая его привычка, но, если составлять список, она окажется где-то наверху. Две его наиболее раздражающие привычки – подпевать «Слипнот» и «Лимп Бизкит», когда их показывают в «Сливках попсы», и таскать с собой на работу готовый обед в жестяной коробке фирмы «Тандербердз», потому что это – ретро, а он старается быть клевым. На самом деле, думает Джули, сама по себе эта привычка скорее милая. Просто ее раздражает, когда так делает отец.
Он пропускает ее слова мимо ушей.
– Или если бы ты была, ну, скажем, врачом. Ты в курсе, что профессиональные медики – самые заядлые наркоманы?
Джули наливает себе чай.
– Колледж еще затоплен? – спрашивает она.
– В нашем районе все не так уж плохо. Вот дорога на Лондон – та пострадала. А что творится в «Крае»?
– Полагаю, сейчас там все о'кей. Нам пришлось поменять плитку на полу.
Джули слышит, как хлопает парадная дверь, потом нa кухню входит Дона в белых леггинсах и розовой куртке, мокрой от дождя.
– Привет, ребята, – говорит она. – Раненько ты встала, – добавляет она, обращаясь к Джули.
Дона обычно заходит домой выпить чашку чая перед тем, как отправиться в вояж по заводам.
– Вчера вечером звонил этот ваш менеджер из «Края», – сообщает она. – Он сказал, что отменит приказ о твоем увольнении, если ты вернешься на работу не позже семи или типа того.
Дуг смеется.
– Увольнение? – говорит он, глядя на Джули. – Ты что, уволена?
– Никто меня не увольнял, – говорит Джули. – Я забастовала.
Глаза Доны расширяются.
– Забастовала? Почему?
– Оуэн повел себя совершенно по-свински. На самом деле мы забастовали вдвоем – я и один парень.
– Так, значит, ты теперь безработная?
– Найду другую работу.
– Когда?
– Не знаю. Не надо так на меня смотреть, папа. Мы поступили правильно. Нас эксплуатировали.
– Эксплуатировали? – переспрашивает Дуг, отсмеявшись. – А чего ты, черт возьми, ждала, работая официанткой в своем гребаном «Крае»? Ты же сама всегда говорила, что тебе это нравится. Ты всегда говорила, что это…
– Да, что это просто. Хватит об этом. Я передумала.
– Нормальные люди не «бастуют». Нормальные люди вступают в профсоюз и решают свои проблемы через него.
– Я найду другую работу.
– Ты не можешь здесь жить за бесплатно.
– Я живу здесь не за бесплатно. Я плачу за свою комнату, плачу по счетам…
– Теперь ты безработная – где возьмешь деньги?
– Дуг, – говорит Дона, – уймись. Она найдет другую работу. О, кстати – Сериз с керамической фабрики ищет упаковщицу. Я могу узнать, нельзя ли тебе пройти собеседование.
– Спасибо, Дона. Я думаю, что устроюсь куда-нибудь официанткой.
Дуг встает.
– Официанткой. Жизненная амбиция моей дочери – быть официанткой.
– У нее и в мыслях нет никого обидеть, – говорит Дона. – Если это то, чего она хочет…
– Я вырастил слабоумную, – говорит Дуг, направляясь к двери. – Чтоб я сдох.
Когда он уходит, Дона говорит:
– Он вовсе так не думает.
– Нет, думает, – отвечает Джули.
После обеда Джули стучится в дверь Шантель. Открывает Никки, одетая в теплые треники и футболку с надписью «Любовь = Война».
– Я поставила кассету с «Пайлетсом» на паузу, – говорит она. – Когда закончу, выпьем чайку?
– Да, чудесно. Э-э… а Шантель дома?
– На втором этаже, прямо по коридору, в самом конце.
– Спасибо.
Комната Шантель намного меньше, чем у Никки. Одна стена целиком покрыта картинками слонов. На другой наклеены серферские постеры; на одних белокурые девчонки в гидрокостюмах, на других – бесполые фигуры катятся по безукоризненно синим волнам. Над кроватью картина: группа людей в закатном солнце сушит волосы у костра на берегу. На стене напротив – прозрачные полки, украшенные орнаментом. Здесь гораздо чище и уютнее, чем в комнате Джули, больше смахивающей на мешанину проводов от музыкального центра, ноутбука и телевизора, всевозможных шмоток и исписанных цифрами клочков бумаги, кучей лежащих на полу. Здесь, кажется, все вещи на своих местах. Синий халатик – на нем пасутся маленькие слоники – аккуратно повешен за дверью, а под кроватью выстроились в ряд десять разных пар тапочек. Около пятидесяти флакончиков лака для ногтей расставлены на туалетном столике, как цветовая палитра – от оттенков красного до оттенков синего, темные тона снизу, светлые сверху. Вокруг рассажены несколько игрушечных слонят, стоит электрическая зубная щетка (упаковка не снята) и лежат какие-то письма с незнакомыми марками. Посреди всего этого великолепия Шантель рассовывает на кровати фотографии в альбом. Играет «Радио-1» – Джули слышит, как Марк и Лард шутят по поводу погоды.
– Привет? – говорит Джули, постучав по открытой двери.
Шантель поднимает глаза и задумчиво смотрит на нее.
– О… Привет, Джули.
Она встает, приглушает радио, потом опять садится на кровать со своей кипой фотографий и альбомов.
– Прости, что так получилось утром, – выпаливает Джули, сделав несколько шагов в комнату. – Утро у меня было просто жуткое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81