Я читал авторов, которые определенно любят футбол, но это совершенно иное. Иными я считаю и других – как бы помягче выразиться? – хулиганов. Девяносто пять процентов из миллионов людей, которые посещают стадион, в жизни никого не ударили. Моя книга для тех, кто не входит в первые две категории и кому интересно, что значит – быть такими, как мы. Для меня драгоценны все тонкости этой книги, и я надеюсь, что они затронут струну в душах тех, кому посреди рабочего дня, в середине фильма или разговора может пригрезиться давнишний – десять, пятнадцать, двадцать пять лет назад – удар с лета левой в правый верхний угол ворот.
1968-1975
Домашний дебют
«Арсенал» против «Сток Сити» 14.09.68
Я влюбился в футбол, как потом влюблялся в женщин: внезапно, безоговорочно, необъяснимо, невзирая на боль и разрушения, которые несло это чувство.
В мае 68-го (дата, разумеется, с подтекстом, но я скорее склонен вспоминать о Джеффе Астле, а не о Париже) сразу после моего одиннадцатилетия отец поинтересовался, не хочу ли я сходить с ним на финал Кубка Футбольной ассоциации между «Уэст Бромом» и «Эвертоном» – сослуживец как раз предложил ему парочку билетов. Я ответил, что не интересуюсь футболом – даже Кубком, – и это было истинной правдой, насколько я мог судить о собственных вкусах. Но по какой-то извращенной прихоти все же просмотрел весь матч по телевизору. Через несколько недель я наблюдал игру между «Юнайтед» и «Бенфикой», а в конце августа ни свет ни заря вскакивал с постели, чтобы узнавать, как дела у «Юнайтед» на клубном первенстве мира. Я обожал Бобби Чарльтона и Джорджа Беста (и ничего не знал о Деннисе Лоу – третьем из святой троицы, который из-за травмы пропустил игру с «Бенфикой»), обожал с неожиданной для себя страстью. Это продолжалось три недели, до тех пор, пока отец не взял меня с собой на «Хайбери».
К 1968 году мои родители расстались. Отец встретил другую женщину и уехал от нас. А я жил с матерью и сестрой в маленьком домике в лондонском предместье. Вполне банальная ситуация (хотя я и не припоминаю никого другого в классе, кто остался бы без одного из родителей – шестидесятые годы преодолели двадцать миль от Лондона по дороге М4 спустя семь или восемь лет), но распад семьи ранил нас всех четверых, что обычно и происходит в случае подобных разрывов.
Новая ситуация в семье неизбежно вызвала целый ряд проблем, однако весьма серьезной стала на первый взгляд самая незначительная: вроде бы пустяк – несносное субботнее времяпрепровождение в зоопарке или каком-нибудь аналогичном месте в обществе одного из родителей. Отец, как правило, мог приехать только на неделе. Вполне понятно, что никто из нас не жаждал торчать в помещении перед телевизором. Но с другой стороны, чем занять детей, которым нет еще и двенадцати? И вот мы втроем ехали куда-нибудь в соседний городок или в гостиницу при аэропорте, усаживались в промозглом, пустом ресторане, где я и Джилл, не слишком отвлекаясь на разговоры (ведь дети не любители общаться за столом, тем более что мы привыкли питаться при включенном телевизоре), ели цыпленка или бифштекс – обязательно либо то, либо другое, – а отец тем временем смотрел на экран. Он не знал, чем еще можно занять нас: в городках-спутниках с половины седьмого до девяти вечера по понедельникам не ахти как много возможностей.
В то лето мы с отцом отправились на неделю в гостиницу неподалеку от Оксфорда. И там по вечерам сидели в промозглой, пустой столовой, и я, не слишком отвлекаясь на разговоры, съедал бифштекс или цыпленка – обязательно либо то, либо другое. А потом вместе с остальными постояльцами мы смотрели телевизор. Отец много пил. Надо было что-то менять.
В сентябре он сделал новый заход насчет футбола и, вероятно, очень удивился, когда я ответил «да». До этого я ни разу не сказал ему «да», хотя никогда не говорил «нет» – вежливо улыбался и что-то бурчал, что означало некоторую заинтересованность, но отнюдь не согласие. Эту черту, выводящую окружающих из терпения, я развил в себе именно тогда и не избавился от нее и по сей день. В течение двух или трех лет отец пытался сводить меня в театр, но я каждый раз только пожимал плечами и идиотски ухмылялся, так что в один прекрасный момент он воскликнул: «Все, довольно!», чего я, собственно говоря, и добивался, потому что относился с подозрением не только к Шекспиру, но и к регби, крикету, походам на лодке и выездам на целый день в «Силь-верстоун» и Лонглит. Я вообще ничего этого не хотел. И отнюдь не потому, что намеревался наказать отца за то, что он нас бросил. Я с удовольствием сходил бы с ним куда-нибудь. Но только не туда, куда он предлагал.
Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год, наверное, самый болезненный в моей жизни. После того как разошлись родители, мы были вынуждены переехать в меньший дом. Но случилось так, что некоторое время нам вообще пришлось ютиться у соседей. Да плюс к тому – тяжелая желтуха и занятия в местной классической школе. Надо быть начисто лишенным воображения, чтобы не связать эти события с постигшей меня вскоре арсенальской горячкой. (Интересно, как много других болельщиков-фанатов, проанализировав события своей жизни, сумеют обнаружить, что их наваждение вызвано какого-либо рода фрейдистской драмой? В конце концов, футбол – великолепная игра и все такое, но что отличает людей, которые премного довольны, если посетят полдюжины самых ярких матчей за сезон, – ведь это только разумно ходить на главные встречи, а не на всякую ерунду – от тех, кто считает, что обязан посмотреть все? Зачем ехать в среду из Лондона в Плимут и тратить драгоценный отгул, если результат матча был предрешен еще во время первой встречи на «Хайбери»? А если близка к истине моя теория фанатства как своего рода терапии, можно ли выяснить, что за дьявольщина запрятана в подсознании тех, кто спешит в Лейланд, чтобы посмотреть игры на приз DAF? Наверное, этого лучше не знать.)
У американского писателя Андре Дюбюса есть рассказ под названием «Зимний папа». После развода мужчина оставляет с бывшей женой двух своих сыновей. Зимой их отношения становятся напряженными. По вечерам они переходят из джаз-клуба в кино, а оттуда в ресторан и бессмысленно таращатся друг на друга. Но летом, когда есть возможность поехать на пляж, вполне ладят. «Длинный пляж и море сделались их газоном, одеяло – домом, сумка-холодильник и термос – кухней. Они снова жили одной семьей». Литература и кино давно подметили эту тиранию места и рисовали шатающихся по паркам мужчин с детьми и фризби. Но «Зимний папа» значит для меня очень много, потому что идет гораздо дальше – устанавливает, что есть ценного в отношениях между родителями и детьми, и просто, но точно объясняет, почему обречены прогулки в зоопарк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
1968-1975
Домашний дебют
«Арсенал» против «Сток Сити» 14.09.68
Я влюбился в футбол, как потом влюблялся в женщин: внезапно, безоговорочно, необъяснимо, невзирая на боль и разрушения, которые несло это чувство.
В мае 68-го (дата, разумеется, с подтекстом, но я скорее склонен вспоминать о Джеффе Астле, а не о Париже) сразу после моего одиннадцатилетия отец поинтересовался, не хочу ли я сходить с ним на финал Кубка Футбольной ассоциации между «Уэст Бромом» и «Эвертоном» – сослуживец как раз предложил ему парочку билетов. Я ответил, что не интересуюсь футболом – даже Кубком, – и это было истинной правдой, насколько я мог судить о собственных вкусах. Но по какой-то извращенной прихоти все же просмотрел весь матч по телевизору. Через несколько недель я наблюдал игру между «Юнайтед» и «Бенфикой», а в конце августа ни свет ни заря вскакивал с постели, чтобы узнавать, как дела у «Юнайтед» на клубном первенстве мира. Я обожал Бобби Чарльтона и Джорджа Беста (и ничего не знал о Деннисе Лоу – третьем из святой троицы, который из-за травмы пропустил игру с «Бенфикой»), обожал с неожиданной для себя страстью. Это продолжалось три недели, до тех пор, пока отец не взял меня с собой на «Хайбери».
К 1968 году мои родители расстались. Отец встретил другую женщину и уехал от нас. А я жил с матерью и сестрой в маленьком домике в лондонском предместье. Вполне банальная ситуация (хотя я и не припоминаю никого другого в классе, кто остался бы без одного из родителей – шестидесятые годы преодолели двадцать миль от Лондона по дороге М4 спустя семь или восемь лет), но распад семьи ранил нас всех четверых, что обычно и происходит в случае подобных разрывов.
Новая ситуация в семье неизбежно вызвала целый ряд проблем, однако весьма серьезной стала на первый взгляд самая незначительная: вроде бы пустяк – несносное субботнее времяпрепровождение в зоопарке или каком-нибудь аналогичном месте в обществе одного из родителей. Отец, как правило, мог приехать только на неделе. Вполне понятно, что никто из нас не жаждал торчать в помещении перед телевизором. Но с другой стороны, чем занять детей, которым нет еще и двенадцати? И вот мы втроем ехали куда-нибудь в соседний городок или в гостиницу при аэропорте, усаживались в промозглом, пустом ресторане, где я и Джилл, не слишком отвлекаясь на разговоры (ведь дети не любители общаться за столом, тем более что мы привыкли питаться при включенном телевизоре), ели цыпленка или бифштекс – обязательно либо то, либо другое, – а отец тем временем смотрел на экран. Он не знал, чем еще можно занять нас: в городках-спутниках с половины седьмого до девяти вечера по понедельникам не ахти как много возможностей.
В то лето мы с отцом отправились на неделю в гостиницу неподалеку от Оксфорда. И там по вечерам сидели в промозглой, пустой столовой, и я, не слишком отвлекаясь на разговоры, съедал бифштекс или цыпленка – обязательно либо то, либо другое. А потом вместе с остальными постояльцами мы смотрели телевизор. Отец много пил. Надо было что-то менять.
В сентябре он сделал новый заход насчет футбола и, вероятно, очень удивился, когда я ответил «да». До этого я ни разу не сказал ему «да», хотя никогда не говорил «нет» – вежливо улыбался и что-то бурчал, что означало некоторую заинтересованность, но отнюдь не согласие. Эту черту, выводящую окружающих из терпения, я развил в себе именно тогда и не избавился от нее и по сей день. В течение двух или трех лет отец пытался сводить меня в театр, но я каждый раз только пожимал плечами и идиотски ухмылялся, так что в один прекрасный момент он воскликнул: «Все, довольно!», чего я, собственно говоря, и добивался, потому что относился с подозрением не только к Шекспиру, но и к регби, крикету, походам на лодке и выездам на целый день в «Силь-верстоун» и Лонглит. Я вообще ничего этого не хотел. И отнюдь не потому, что намеревался наказать отца за то, что он нас бросил. Я с удовольствием сходил бы с ним куда-нибудь. Но только не туда, куда он предлагал.
Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год, наверное, самый болезненный в моей жизни. После того как разошлись родители, мы были вынуждены переехать в меньший дом. Но случилось так, что некоторое время нам вообще пришлось ютиться у соседей. Да плюс к тому – тяжелая желтуха и занятия в местной классической школе. Надо быть начисто лишенным воображения, чтобы не связать эти события с постигшей меня вскоре арсенальской горячкой. (Интересно, как много других болельщиков-фанатов, проанализировав события своей жизни, сумеют обнаружить, что их наваждение вызвано какого-либо рода фрейдистской драмой? В конце концов, футбол – великолепная игра и все такое, но что отличает людей, которые премного довольны, если посетят полдюжины самых ярких матчей за сезон, – ведь это только разумно ходить на главные встречи, а не на всякую ерунду – от тех, кто считает, что обязан посмотреть все? Зачем ехать в среду из Лондона в Плимут и тратить драгоценный отгул, если результат матча был предрешен еще во время первой встречи на «Хайбери»? А если близка к истине моя теория фанатства как своего рода терапии, можно ли выяснить, что за дьявольщина запрятана в подсознании тех, кто спешит в Лейланд, чтобы посмотреть игры на приз DAF? Наверное, этого лучше не знать.)
У американского писателя Андре Дюбюса есть рассказ под названием «Зимний папа». После развода мужчина оставляет с бывшей женой двух своих сыновей. Зимой их отношения становятся напряженными. По вечерам они переходят из джаз-клуба в кино, а оттуда в ресторан и бессмысленно таращатся друг на друга. Но летом, когда есть возможность поехать на пляж, вполне ладят. «Длинный пляж и море сделались их газоном, одеяло – домом, сумка-холодильник и термос – кухней. Они снова жили одной семьей». Литература и кино давно подметили эту тиранию места и рисовали шатающихся по паркам мужчин с детьми и фризби. Но «Зимний папа» значит для меня очень много, потому что идет гораздо дальше – устанавливает, что есть ценного в отношениях между родителями и детьми, и просто, но точно объясняет, почему обречены прогулки в зоопарк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63