Вечно сомневающийся Обломов в мире хронически деятельных людей, всегда и во всем уверенных.
— Точно, благородный молодой человек из прошлого века, который предпочитает проигрыш, потому что победа не бывает элегантной.
— И амбиции тоже, но свои амбиции он холил и лелеял. У него был талант, у твоего Стефано…
— Я знаю, у меня лежат сотни исписанных им страниц, они замечательны.
— Почему ты не разберешь их? Может, хватит на книгу?
— Я уже давно собираюсь это сделать, но не могу: слишком больно. Читаю абзац — и начинаю ощущать панический страх, не могу дышать: кажется, что он стоит рядом, и мы обсуждаем, вставить прилагательное или нет.
— Вы двое все время спорили о литературе, а я вам завидовал: счастливая, талантливая пара.
— А сколько бесценных советов он мне давал! Мне не хватает наших с ним разговоров в четыре часа ночи, споров о дневных происшествиях и о знакомых… Мы были редакторами нашего собственного журнала, который читали только мы одни.
— Идеальный, стопроцентно востребованный журнал.
— Так странно, я помню наши бесчисленные разговоры, но совсем не помню его тела, иногда я не могу вспомнить черт его лица, только уши: маленькие и смешные, как у ребенка.
— Почему у вас не было детей?
— Мы были молоды и уверены в том, что не хотим их, нам казалось банальным погрузиться в быт, превратиться в классическую семью. Красиво одеваться по воскресеньям и отправляться втроем в гости к бабушке и дедушке: в коляске ребенок с куклой, а мы несем бутылочки с детским питанием.
— Вы так это себе представляли?
— Именно. А мы так гордились друг другом, нам было так интересно вдвоем, нам казалось, что ребенок только разрушит нашу гармонию.
— Странно, бросалась в глаза ваша оригинальность, а не гордость. Ты знаешь, что вас называли иррациональной парой?
— Конечно. Кто бы мог подумать, что мы поладим: я — взбалмошная и общительная, и Стефано — обидчивый и замкнутый.
— Но вы так подходили друг другу…
— Да, и нам хватало друг друга, в глубине души мы были гораздо более похожи, чем казалось. Нам нравилась наша жизнь, мы сознательно ее выбрали и наслаждались ею.
— Счастливчики.
— Если бы Стефано был жив, может, мы бы в какой-то момент и перестали быть самодостаточными, и в нашей жизни тоже появились бы сиропы от кашля, памперсы и погремушки.
— Или, как многие тридцатилетние, вы бросились бы рожать детей, пока не стало слишком поздно.
— Родить накануне сорокалетия, чтобы продлить молодость, найти себе новое занятие, подзарядиться энергией…
— Или почувствовать настоящее счастье, Лаура. Моя дочь Констанца — мой цветочек в петлице, моя единственная победа, единственное, что нам удалось сделать достойного в нашем катастрофически неудачном браке.
— Она, между прочим, самая умная из вас троих. Как дела с Клаудией?
— А как ты думаешь? Каждый раз, когда созваниваемся, ругаемся, повод каждый раз новый, она изобретает их со скоростью света: низкие алименты, отсутствие у меня чувства ответственности, недостаточный интерес к занятиям Констанцы, я не общаюсь с ее учителями, дарю бесполезные подарки. Она хочет, чтобы я был с дочерью, когда это удобно ей! А на все лето отправляет ее к родителям на море, и я почти совсем с ней не вижусь.
— Почему, по-твоему, она ведет себя так? Она несчастлива? Как ее личная жизнь?
— Какая там личная жизнь! Кто захочет встречаться с больной на всю голову истеричкой за сорок?
— Будь с ней поласковей, вы же любили друг друга когда-то.
— Наш брак — природный катаклизм. Никакими дамбами и плотинами его было не спасти. Мы начали жить вместе, хотя ни она, ни я не были до конца уверены в том, что это правильно. Даже Амброзии удивился. Почти сразу же родилась Констанца, и я подумал: это судьба, пора мне создать настоящую семью…
— А ты уверен, что сделал все, что мог?
— Уверен. Клянусь, я изо всех сил пытался спасти нас! Господи, почему мне удаются самые невероятные предприятия, а здесь я потерпел полное фиаско?
— Ну, здесь ты упал не ниже других.
— Чего нам не хватает? Почему у нас не получается?
— Потому что мы не верим в успех, это типичная ошибка интеллектуалов и им подобных, у нас слишком много знаний, мы не можем слепо верить в удачу, в свои силы…
— Но я не интеллектуал.
— Я сказала: интеллектуалов и им подобных.
— Милая моя Лаура, ты будешь моим спасательным кругом, когда мой корабль попадет в экзистенциальный шторм.
— Мой попадет туда первым. Я живу в своем идеальном мирке, отгородившись ото всех и вся. Сначала я думала, что такая жизнь досталась мне в наследство от чересчур бурной и мятежной молодости, а сейчас понимаю, что это классический образ жизни старой девы.
— Ну, на классическую старую деву ты не тянешь…
— Послушай, несмотря на то что со мной случилось, я рада, что у меня нет детей, что после меня все закончится. Я свободна как воздух, по большому счету, мне не страшны удары судьбы. Аминь.
— Звучит не слишком весело, но убедительно.
— Моя юношеская храбрость и решимость теперь мне кажутся идеализмом.
— Понимаю, ты привыкла рассчитывать только на свои силы, двигаться вперед, не оглядываясь на других и не прислушиваясь к чужому мнению. Но ты знаешь, без Констанцы мне было бы гораздо хуже.
— Так и вижу вас вместе: идеальная пара — отец и дочь. Ты просто чудо!
— Да, но ты меня не хочешь.
— Предать дружбу — совершить святотатство.
— Ты умеешь поставить меня на место! Давай лучше вернемся к нашему разговору.
— У меня такое чувство, что мне только кажется, что я свободно дышу. Я никогда не боялась ошибаться, но…
— Чего ты боишься?
Сейчас? Хочешь, прочту тебе лекцию о тотальной неуверенности? Я боюсь всего: растратить свою жизнь, превратиться в сухую и сморщенную старуху, чье лицо напоминает лимон, упавший с джипа, мчащегося сквозь пустыню. Представляешь, состарившаяся красавица! Такой никто не захочет прийти на помощь, выслушать в трудную минуту.
— Ты никогда не состаришься, Лаура.
— Не подхалимничай!
— Хорошо! Ты влюблялась после Стефано? Можешь не отвечать.
— Почему нет? Сегодня вечер откровений, я начинаю благодарить Питалугу… Так приятно довериться тебе.
— Иногда так хочется рассказать всю правду, включая неудачи и разочарования.
— И вместе заглянуть в самую суть взрослой жизни, что ждет нас впереди.
— Ты заметила, что сегодня ночью мы ведем на редкость оптимистичные беседы?
— Если хорошенько подумать, нет лучшего способа признаться друг другу в том, что молодость закончилась.
— Точно! Дамы и господа, будьте осторожны на поворотах, молодость покидает нас.
— Может, в этом весь прикол? Мы просто должны научиться жить заново: мы стали большими и должны научиться жить как большие.
— Ты мне не ответила…
— Да, конечно, я влюблялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Точно, благородный молодой человек из прошлого века, который предпочитает проигрыш, потому что победа не бывает элегантной.
— И амбиции тоже, но свои амбиции он холил и лелеял. У него был талант, у твоего Стефано…
— Я знаю, у меня лежат сотни исписанных им страниц, они замечательны.
— Почему ты не разберешь их? Может, хватит на книгу?
— Я уже давно собираюсь это сделать, но не могу: слишком больно. Читаю абзац — и начинаю ощущать панический страх, не могу дышать: кажется, что он стоит рядом, и мы обсуждаем, вставить прилагательное или нет.
— Вы двое все время спорили о литературе, а я вам завидовал: счастливая, талантливая пара.
— А сколько бесценных советов он мне давал! Мне не хватает наших с ним разговоров в четыре часа ночи, споров о дневных происшествиях и о знакомых… Мы были редакторами нашего собственного журнала, который читали только мы одни.
— Идеальный, стопроцентно востребованный журнал.
— Так странно, я помню наши бесчисленные разговоры, но совсем не помню его тела, иногда я не могу вспомнить черт его лица, только уши: маленькие и смешные, как у ребенка.
— Почему у вас не было детей?
— Мы были молоды и уверены в том, что не хотим их, нам казалось банальным погрузиться в быт, превратиться в классическую семью. Красиво одеваться по воскресеньям и отправляться втроем в гости к бабушке и дедушке: в коляске ребенок с куклой, а мы несем бутылочки с детским питанием.
— Вы так это себе представляли?
— Именно. А мы так гордились друг другом, нам было так интересно вдвоем, нам казалось, что ребенок только разрушит нашу гармонию.
— Странно, бросалась в глаза ваша оригинальность, а не гордость. Ты знаешь, что вас называли иррациональной парой?
— Конечно. Кто бы мог подумать, что мы поладим: я — взбалмошная и общительная, и Стефано — обидчивый и замкнутый.
— Но вы так подходили друг другу…
— Да, и нам хватало друг друга, в глубине души мы были гораздо более похожи, чем казалось. Нам нравилась наша жизнь, мы сознательно ее выбрали и наслаждались ею.
— Счастливчики.
— Если бы Стефано был жив, может, мы бы в какой-то момент и перестали быть самодостаточными, и в нашей жизни тоже появились бы сиропы от кашля, памперсы и погремушки.
— Или, как многие тридцатилетние, вы бросились бы рожать детей, пока не стало слишком поздно.
— Родить накануне сорокалетия, чтобы продлить молодость, найти себе новое занятие, подзарядиться энергией…
— Или почувствовать настоящее счастье, Лаура. Моя дочь Констанца — мой цветочек в петлице, моя единственная победа, единственное, что нам удалось сделать достойного в нашем катастрофически неудачном браке.
— Она, между прочим, самая умная из вас троих. Как дела с Клаудией?
— А как ты думаешь? Каждый раз, когда созваниваемся, ругаемся, повод каждый раз новый, она изобретает их со скоростью света: низкие алименты, отсутствие у меня чувства ответственности, недостаточный интерес к занятиям Констанцы, я не общаюсь с ее учителями, дарю бесполезные подарки. Она хочет, чтобы я был с дочерью, когда это удобно ей! А на все лето отправляет ее к родителям на море, и я почти совсем с ней не вижусь.
— Почему, по-твоему, она ведет себя так? Она несчастлива? Как ее личная жизнь?
— Какая там личная жизнь! Кто захочет встречаться с больной на всю голову истеричкой за сорок?
— Будь с ней поласковей, вы же любили друг друга когда-то.
— Наш брак — природный катаклизм. Никакими дамбами и плотинами его было не спасти. Мы начали жить вместе, хотя ни она, ни я не были до конца уверены в том, что это правильно. Даже Амброзии удивился. Почти сразу же родилась Констанца, и я подумал: это судьба, пора мне создать настоящую семью…
— А ты уверен, что сделал все, что мог?
— Уверен. Клянусь, я изо всех сил пытался спасти нас! Господи, почему мне удаются самые невероятные предприятия, а здесь я потерпел полное фиаско?
— Ну, здесь ты упал не ниже других.
— Чего нам не хватает? Почему у нас не получается?
— Потому что мы не верим в успех, это типичная ошибка интеллектуалов и им подобных, у нас слишком много знаний, мы не можем слепо верить в удачу, в свои силы…
— Но я не интеллектуал.
— Я сказала: интеллектуалов и им подобных.
— Милая моя Лаура, ты будешь моим спасательным кругом, когда мой корабль попадет в экзистенциальный шторм.
— Мой попадет туда первым. Я живу в своем идеальном мирке, отгородившись ото всех и вся. Сначала я думала, что такая жизнь досталась мне в наследство от чересчур бурной и мятежной молодости, а сейчас понимаю, что это классический образ жизни старой девы.
— Ну, на классическую старую деву ты не тянешь…
— Послушай, несмотря на то что со мной случилось, я рада, что у меня нет детей, что после меня все закончится. Я свободна как воздух, по большому счету, мне не страшны удары судьбы. Аминь.
— Звучит не слишком весело, но убедительно.
— Моя юношеская храбрость и решимость теперь мне кажутся идеализмом.
— Понимаю, ты привыкла рассчитывать только на свои силы, двигаться вперед, не оглядываясь на других и не прислушиваясь к чужому мнению. Но ты знаешь, без Констанцы мне было бы гораздо хуже.
— Так и вижу вас вместе: идеальная пара — отец и дочь. Ты просто чудо!
— Да, но ты меня не хочешь.
— Предать дружбу — совершить святотатство.
— Ты умеешь поставить меня на место! Давай лучше вернемся к нашему разговору.
— У меня такое чувство, что мне только кажется, что я свободно дышу. Я никогда не боялась ошибаться, но…
— Чего ты боишься?
Сейчас? Хочешь, прочту тебе лекцию о тотальной неуверенности? Я боюсь всего: растратить свою жизнь, превратиться в сухую и сморщенную старуху, чье лицо напоминает лимон, упавший с джипа, мчащегося сквозь пустыню. Представляешь, состарившаяся красавица! Такой никто не захочет прийти на помощь, выслушать в трудную минуту.
— Ты никогда не состаришься, Лаура.
— Не подхалимничай!
— Хорошо! Ты влюблялась после Стефано? Можешь не отвечать.
— Почему нет? Сегодня вечер откровений, я начинаю благодарить Питалугу… Так приятно довериться тебе.
— Иногда так хочется рассказать всю правду, включая неудачи и разочарования.
— И вместе заглянуть в самую суть взрослой жизни, что ждет нас впереди.
— Ты заметила, что сегодня ночью мы ведем на редкость оптимистичные беседы?
— Если хорошенько подумать, нет лучшего способа признаться друг другу в том, что молодость закончилась.
— Точно! Дамы и господа, будьте осторожны на поворотах, молодость покидает нас.
— Может, в этом весь прикол? Мы просто должны научиться жить заново: мы стали большими и должны научиться жить как большие.
— Ты мне не ответила…
— Да, конечно, я влюблялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37