Она терпеть не могла что-либо делать украдкой, хотя бы и из лучших побуждений, и даже сейчас, зная, что ничто уже не может расстроить Крессиду, все равно чувствовала себя виноватой.
Без всякого основания.
Она не совершила ничего плохого.
Такого, что совершила ее мать. Прелюбодеяния нельзя простить, каковы бы ни были причины.
Уитни встряхнула головой и собралась с мыслями. Так, сейчас надо лечь спать: завтра ей снова придется бороться с Люком Браннигеном.
Пока Эдмунд Максвелл будет собирать информацию, необходимую ей, чтобы навсегда отделаться от непрошеного гостя, она должна найти выход из создавшейся ситуации. Лучше всего, если они сумеют поделить дом между собой и поменьше встречаться. Конечно же, это ему не понравится. Он наверняка захочет быть хозяином в доме, как было и раньше, до его отъезда. Ей придется быть постоянно настороже: Люк противник очень ловкий.
Уитни решительно встала, снова вынула из ящика фотографию и открыто поставила ее на столик.
Ей больше нет нужды ее прятать. Только один-единственный человек может быть оскорблен присутствием этой фотографии в поместье Браннигенов…
Люк.
Но в чем она может быть уверена на все сто процентов: только после дождичка в четверг у этого человека появится шанс оказаться в ее спальне!
– Ага, ты уже встала! – Люк как раз закрывал за собой дверь своей комнаты, когда Уитни вышла из спальни. – Ты всегда так долго валяешься в постели?
Уитни быстро и молча прошла мимо него и стала спускаться по лестнице. Чтобы прийти в себя, ей всегда требовалось выпить с утра хотя бы чашку кофе… Но сегодня она особенно в этом нуждалась: ей ведь предстоит сражаться с Люком.
– Ты так шумел на чердаке, что, наверно, разбудил всю округу, – бросила она через плечо. Люк топал вниз по лестнице следом за ней. – Надеюсь, ты нашел, что искал?
– Нашел. Все уже вымыто, вычищено, и матрас сохнет в гостиной перед камином.
Она остановилась и взглянула на него, иронически приподняв бровь.
– Ты уже и камин успел разжечь?
– Не поспешишь, дьявола не догонишь.
– Приходится спешить, когда дьявол подгоняет.
– О, я вижу, ты получила неплохое образование, пока меня не было. И кто же за это платил, могу я спросить?
Она удостоила его суровым взглядом, но, прежде чем отвернуться, успела заметить, что на нем ослепительно белая футболка и черные джинсы. Также она заметила, что волосы у Люка еще слегка влажные после душа и что он чисто выбрит, даже ямочка на подбородке стала видна, ямочка, о которой она уже успела забыть. В день их знакомства ей было всего двенадцать лет, с тех пор прошло еще тринадцать, а это долгий срок.
Знакомства… Она насмешливо улыбнулась. Слишком сильно сказано! На самом деле они практически никогда и не были знакомы! Они прожили несколько месяцев под одной крышей, и все; и надо сказать, эти несколько месяцев были самыми ужасными в ее жизни. Она только что потеряла мать, а когда Крессида решила взять ее в дом, Люк так яростно этому сопротивлялся, что Уитни тряслась от страха. Как же он ее ненавидел!
Самая неприятная ссора произошла, когда он кричал на нее и обзывал ужасными словами ее мать и Бена Браннигена. Она прежде никогда не слышала этих слов и даже не поняла их смысл.
Но Крессида слышала… и все поняла.
Дрожа от гнева, она приказала Люку извиниться или убираться вон.
Он крикнул, что уезжает.
Вдогонку она велела ему не возвращаться, если он не извинится.
Он явно и не собирался этого делать.
Только когда Уитни исполнилось четырнадцать, она поняла, что отъезд Люка разбил сердце его бабушки.
– Вы могли бы попытаться найти его, – запинаясь, сказала однажды девочка.
– У меня есть своя гордость, милая, – отвечала Крессида. – У меня есть своя гордость.
Не из-за такой ли гордости Люк и не возвращался?
Но даже если б она знала ответ на этот вопрос, подумала Уитни, что бы это изменило?
– Я сварю кофе. – Она открыла дверь кухни и вошла внутрь. – А потом поговорим. Нам многое надо обсудить.
Он прислонился спиной к холодильнику, наблюдая за тем, как Уитни наливает в кофеварку холодную воду.
– Расскажи мне о бабушке, – потребовал он. – Она долго болела?
– В прошлом году она упала и сломала шейку бедра. Оно долго не заживало, и врачам пришлось провести дополнительные обследования. Обнаружилась опухоль… – Ее голос внезапно сел, и девушка прокашлялась. – Тебе кофе покрепче?
– Чем крепче, тем лучше.
Она насыпала в фильтр восемь ложек и включила кофеварку.
– Когда ее привезли из больницы, она была очень слаба и последующие десять месяцев не вставала с постели.
– Она очень страдала?
– Да, – коротко ответила Уитни.
– Почему, черт побери, ты не могла со мной связаться?
– Она этого не хотела.
Он зло выругался.
– Тебя не было тринадцать лет. – Уитни и не старалась скрыть обвинительные нотки в голосе. – Почему ты ни разу не приехал?
– Она же велела мне убираться.
– Ради Бога, Люк! Тебя послушать, так ты словно не тридцатилетний взрослый мужчина, а испорченный ребенок! Тебе всего-то и нужно было что извиниться.
– Мне не за что было извиняться. – Он отошел от холодильника к раковине. Ухватившись руками за край, он уставился в окно, и Уитни заметила, как побелели костяшки его пальцев. – То, что она сделала, взяв тебя в дом, было непростительно.
– Твоя бабушка была доброй и сердечной женщиной. – Она изо всех сил старалась овладеть нахлынувшими чувствами. – Я знаю, что тебе было трудно примириться с ее решением, тебе же стукнуло тогда всего семнадцать, и после того потрясения…
– Я не думал тогда о себе! – Он резко развернулся лицом к ней, и вся застарелая, приумноженная за тринадцать лет обида полыхнула в его глазах. – Я думал о своей матери. О том, что они – мой отец и твоя мать – сделали с ней.
– Не надо! – Дрожа, Уитни подняла руки, словно пытаясь остановить его. – Пожалуйста, Люк, не начинай все заново. Я понимаю, почему ты так оскорблен, но, Люк, ты же сойдешь с ума, если не постараешься забыть…
– Думаешь, я не пытался? Думаешь, я не хотел простить? Забыть и простить? Как по-твоему, что я чувствовал, уходя от бабушки, единственного в мире человека, который что-то для меня значил? И наконец, – он бешено взмахнул рукой, – наконец-то вернуться в этот дом и обнаружить, что опоздал. Господи, это разрывает мне сердце!
Напряженное молчание последовало за выплеском Люка; казалось, оно никогда не кончится, но вдруг откуда-то донесся тихий плач ребенка.
Уитни растерянно оглянулась.
Люк тяжело вздохнул.
– Это монитор малыша, там, над хлебницей, – устало проговорил он.
Уитни посмотрела туда и увидела бело-голубой приборчик с мигающим красным огоньком.
– Я такого еще ни разу не видела, – как-то неловко сказала она. – Значит, ты оставляешь микрофон в комнате ребенка, а приемное устройство повсюду таскаешь с собой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36