Ты пахнешь апельсиновой страстью.
Ноги раздвигаются сами собой, устремляясь навстречу желанию. Начало твоей любви — тебе мало касания другого тела — это волна. Волна нежно омывает нарастающее желание, и вот уже… Но еще рано. Волна обнажает тайник, порабощает, рвется в тоске, а сердце своим потаенным ритмом поддерживает тебя, помогая продержаться еще и еще, изо всех сил спеша тебе на помощь.
Ты дрожишь — вот ангел влажным крылом ласкает твои члены, готовя к наслаждению, безудержному, не подчиняющемуся твоей воле. Тебе больше не скрыть свое желание, оно вырвалось из-под контроля — его уже видно как на ладони, это желание, что она думала утаить, но он принимает этот дар как естественную красоту, воплощение его страсти, не стоит прятаться, ибо, раз пожертвованная, дань вернется к тебе десятикратно в пульсирующем ритме наслаждения. И эта волна все поднимается и несет выше и выше, но ты не знаешь, куда она тебя выбросит. И когда ты уже не в силах об этом думать, потому что сама обращаешься в эту воду, а он — в ее берега, — вот тогда и вспыхивает свет.
И ты уже знаешь, что происходящее подобно распахнутой двери, в которую ты тщетно стучалась многие годы, а она всегда была открыта, надо было лишь войти, и ты знаешь, что эта дверь не чужая — она ведет в твой дом.
Это ей было уже известно. И она терпеливо ждала его все эти месяцы, когда он дробил на камни дни, дни, отмеряемые киркой.
Одинокими ночами ее охватывала безжалостная тоска. Светлевшее на рассвете небо вплывало в спальню, а она, ворочаясь с боку на бок, касалась рукой груди, и кожа обжигала, словно чужая. Она вставала, умывалась холодной водой. Рассвет настигал ее в кухне — она склонялась над дубовыми половицами, которые дважды в неделю оттирала с мылом.
До воскресенья так далеко! Неделя окрашивалась в разные оттенки — понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и суббота были бледным белесым рассветом, и лишь воскресенье расщепляло этот свет на все цвета радуги.
Каждое воскресное утро она рождалась заново. Волосы начинали жить своей жизнью. Всю неделю сплетенные в косу, теперь они наконец дышали свободно и, выпущенные на волю, переливались на спине, как лист серебристой жести. Глаза широко распахивались и блестели, подобно капелькам ртути. Плечи несли груз ее уставших рук с особым изяществом, и птицы прерывали полет, изумленные, что подобная женщина ступает по земле. Как легко ноги, в другие дни тянувшие вниз, приближали ее к мужчине ее жизни! Холодный утренний воздух оживлял легкие. Ее переполняла любовь. Любовь к себе, к нему, к автобусу, испорченный глушитель которого служил предвестником его мощных объятий. Так и должно быть. Их жизнь складывалась из воскресений. Как всегда и было. Иначе и быть не могло. Она смирилась с этим так давно, что даже не пыталась роптать на судьбу. Он работал, а она ждала его возвращения.
В субботу он проснулся раньше. Намного раньше. Гранитный блок оказался твердым и поддавался с трудом. Но ведь камень не будет ждать. Поэтому он встал на рассвете и отправился в каменоломню.
На случай, если что-то произойдет — конечно, он ни минуты в это не верил, — он оставил записку. С просьбой передать жене, если вдруг… Никакого «если вдруг» не будет, наверняка не будет на этот раз — гранит поддастся через пару часов, не больше. Записку он писал наспех, всего несколько слов: «Я люблю тебя, дорогая, еще только одна неделя, прости».
Он наверняка успеет вернуться до отхода автобуса. Всего несколько ударов. Он верил в это. Вчера после обеда на граните уже появились трещины. Хотя, возможно, это было лишь заходящее солнце… Но он уверен, что уходит не надолго. Автобус появится только после обеда. Нельзя оставлять этот валун до понедельника. Он его одолеет.
Она смотрела на часы. Стрелки медленно продирались через круг циферблата. Слишком медленно.
И солнце на небосклоне поднимало голову тоже слишком медленно.
Но наконец время пришло. Она набросила на плечи платок — тот, что он так любил, — и приготовилась к выходу.
Отдраенный пол сиял, запах вареной капусты украдкой сочился из большой кастрюли, в духовке ждал кусок мяса, как всегда запеченный к его приезду. Она готова. Закрыв за собой дверь, вышла на улицу.
Она старалась не ускорять шаг. Ноги не слушались, бежали все быстрее, словно бег способен был помочь автобусу и приблизить встречу.
Впереди у нее было целое воскресенье. Воскресенье с возлюбленным. Долгожданное воскресенье. Наконец-то. И глаза ее блестели, будто капельки ртути, а руки не находили места. Кожа розовела. Попадавшиеся по дороге соседи улыбались.
Автобус спускался с гор. День был погожий, и она издалека увидела, как он двигается, — невыносимо медленно для нее. Она терпеливо стояла, то и дело поднимая глаза и поглядывая туда, наверх. Еще мгновение — и он исчезнет за поворотом, а потом появится совсем близко. Кудахтающий автобус возник рядом неожиданно. Сердце ее затрепетало. Она стояла недвижно, и лишь глаза распахивались все шире и всматривались все пристальнее.
К ней приближался мужчина в темной рубашке, которого она видела не раз. Слишком быстро. Она не отводила взгляда от дверей автобуса, но там больше никого не было.
Он протянул ей руку. Молча.
Она взяла маленький листок бумаги и, не читая, сжала в ладони.
Потом отвернулась и пошла домой. Булыжник довел ее до самой двери. Она достала ключ, открыла. Пол сверкал. На плите стояли кастрюли.
Она открыла дверь спальни. Накрахмаленная постель благоухала. Подошла к комоду, выдвинула ящик. И только теперь нежно расправила крошечный клочок бумаги. Она терла его и разглаживала ладонью. А потом положила в правый угол комода, на стопку таких же записок, и закрыла ящик.
Накрыла постель цветным покрывалом.
Снова вошла в кухню и села за стол.
До следующего воскресенья осталось совсем немного. Всего шесть дней.
МОЙ КОТ ПОХУДЕЛ
Ах, доктор, мой кот похудел. Он уже давно такой. Но раньше я из-за этого не очень переживала. В жизни много более важных вещей, чем кот. Кот. Ну и что, что кот? Я думала, с ним все в порядке. У меня есть соседка — ужасная паникерша. Что бы ни случилось, она тут же всем жалуется или совета спрашивает. А ведь каждый в жизни должен сам управляться. Я так считала: ест — хорошо, не ест — ну и пусть не ест, с голоду не сдохнет. Я истерику сразу не закатываю, как Галька. Как-то раз у нее стиральная машина потекла, она сразу панику устроила. Пришлось весь стояк перекрывать. Столько людей без воды осталось из-за какой-то дурацкой стиральной машины! Ну много ли в нее воды входит? Двадцать литров, тридцать? Не больше. Может, даже немного меньше.
Я очень хорошо помню тот случай, потому что Стас (мой муж) вернулся с работы и даже руки не мог помыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39