Свеча начинает дрожать. Фитиль падает в растопленный воск. Марта склоняется над свечой и двумя пальцами пытается вытащить горящий фитиль.
— Я пока не могу ее погасить…
— Люблю свечи, мне хотелось бы, чтобы было много свечей… — Ивону клонит ко сну. Марта облизывает обожженные пальцы. — Ну, теперь твоя очередь, рассказывай, наверное, с тобой тоже случалось что-нибудь страшное, когда ты была маленькой… о чем никогда никому не рассказывала, но…
— Спустились мы как-то в сточный канал. После просмотра «Канала» Вайды. Знаешь, рядом с Центральным вокзалом?
Ивона оживляется:
— Знаю.
— Ну, спустились мы туда с Гжешком. А дурачок Котва закрыл люк и сказал, что нас не выпустит и что нас крысы съедят, если мы не дадим ему по червонцу.
— Никогда в жизни не спустилась бы в канал!
— Но Котва потом открыл люк. Без всяких червонцев. Натерпелись мы тогда страху. Молодые, глупые…
— Знаешь… Вот дерьмо…
— Тебе действительно необходимо… Это некрасиво… — Марта неодобрительно качает головой.
— Да. Жизнь такая короткая… Дерьмо… А люди совершают так много ненужных, идиотских поступков…
— Ты о Франции говоришь? — Нет, больше не стоит делать Ивоне замечания, решает Марта. — Жалеешь, что уехала?
— Сама не знаю, что говорю. В общем… Я в туалет хочу… Нет, наверное, не жалею. Столько людей уехало в восемьдесят первом… Идем?
— Э… Может, не…
Ивона хватает Марту за волосы:
— Пожалуйста, Марточка, проводи меня в ванную… Марта сопротивляется:
— Ну не знаю…
Ивона, пошатываясь, встает с постели. Марта берет ее за рукав, поддерживает.
— Ты, наверное, пьяна. Ивона утвердительно кивает:
— Это не исключено.
Держится за Марту. Обе выходят из комнаты.
Ночь
Новая свеча белая и длинная. Воск из догоревшей свечи пролился из подсвечника на льняную скатерть. Марта достает из пачки сигарету, зажигает ее, затягивается и откидывается на подушку рядом с Ивоной.
— Не открылась тебе эта удивительная страна за столько лет?
Ивона мгновение молчит.
— Как раз наоборот — нет в ней ничего удивительного. Да и что значат какие-то двадцать лет по сравнению с вечностью… Тебе не повредит сигарета? Ведь ты бросила?
— Не философствуй. — Марта поднимает руку с сигаретой и рисует перед собой круги. — Не думаю. Я не буду курить. Знаю.
— Дай Бог. Вечность опасна… Ты боишься смерти?
— А кто говорит о смерти? — Марта рассматривает свои ладони.
Дым обволакивает комнату.
— Я. Но не о смерти, а о страхе смерти. Марта решается:
— Когда отец был в больнице, я его спросила, боится ли он… А он сказал, что нет. Что он утратил вкус к жизни. И он так сказал, что я даже почувствовала эту утрату… Может, он боялся…
Ивона тут же подхватывает:
— Люди — странные существа. Не могут признаться в том, что боятся… Жаль, я не была с родителями… когда… они умирали… Все хотят правды, но только с условием, что эта правда им понравится… Ты меня любишь? Только скажи правду. Конечно, я люблю тебя… Ты мне не изменял? Никогда. Я буду жить, доктор? Я все вынесу, если это правда… если я буду жить… Меня устраивает такая правда… Как ты считаешь? — Последняя фраза Ивоны повисает в воздухе.
Марта поднимается на локте и гасит сигарету. Она сильно ее придавливает, чтобы окурок не догорал в пепельнице, как бычки Ивоны.
— Не знаю. — Ее маленькие пальцы сжимают окурок снова и снова.
Ивона замолкает. Может, вот-вот уснет — уже поздно.
— Ты видела Сарановича?
Этот вопрос пронзает Марту насквозь.
— Нет. Он уехал. Я тебе уже говорила, что он уехал на две недели.
— Ему хорошо. — Медленно, сонно произносит Ивона. Наверное, сейчас уснет. — Больше нет шампанского?
Не уснула. Марта наклоняет бутылку — с горлышка свисают две капли.
— Мы все выпили.
— Тогда налей мне кока-колы. — Повелительный тон действует на Марту, как красная тряпка на быка, но она сдерживается и вытаскивает из-под кровати бутылку.
— У меня такое впечатление, что…
Не нужно этого говорить. Лицо Ивоны становится злым.
— Я тебе не плачу за высказывание впечатлений, черт побери! Налей!
— Ты нездорова. — Марта наливает в бокал коричневый напиток.
— Да что ты говоришь! Заболею? Через полгода у меня будут дырки в зубах, а через десять лет нарывы? Почему ты мне не посоветуешь бросить в бокал монетку, чтобы я увидела, как кока-кола разъедает цинк, или что там еще добавляют в сплав для ваших денег? Обещай мне, что через два года от кока-колы у меня будет пародонтоз! Обещай! — Это звучит агрессивно. — Ну, пообещай! У тебя все «нездорово», милая! — Она протягивает бокал Марте. — Хочешь немного?
— Спасибо, — шепчет Марта. Ивона склоняется над ней:
— Без обид.
— Без обид. — Марта утвердительно кивает.
— Мы так глупо ссоримся. — Ивона чувствует, что переборщила.
— Я не ссорюсь. — Марта снова напряжена, напряжены ее руки, голос. Только бы живот не выдал.
— Как-то я так… Не знаю… — пытается оправдаться Ивона.
Но Марта уже не та, что была минуту назад.
— Мы сами виноваты в том, что происходит.
— Я тебе разве плачу за комментарии? — Ивона передвигается на край кровати, она больше не кажется сонной, ее глаза прищурены.
— Не знаю. — Марта не в силах скрыть раздражение.
— Не плачу. Знай это. — Звук ее голоса заполняет всю палату, слова холодные, нехорошие.
Женщины умолкают.
Рассвет
Марта приподнимается на локтях и смотрит на спящую Ивону. Ее правая рука закинута высоко над головой. В бледном свете зари густые ресницы отбрасывают тень на скулы, волосы растрепаны, испорчен не смытый перед сном макияж.
— Ну что ты пялишься? — Резкий голос Ивоны заставляет Марту вздрогнуть.
Значит, она не спала. Марта встает:
— Я не пялюсь. Позволь мне уйти.
Рука с накрашенными ногтями. Лак французский, красивого оттенка. Рядом маленькие часы. Ладонь медленно движется в направлении часов, лежащих под подушкой.
— Так рано? Сколько времени?
— У тебя есть часы.
— Уже почти шесть. — Ивона кладет часы на туалетный столик.
В ту же секунду у Марты вырывается:
— Слава Богу.
Брови Ивоны взлетают — она изумлена.
— Тебе не понравилось?
— Нет, почему же?
— Значит, мы все повторим?
Марта встает и подходит к столику. Берет подсвечник, начинает выковыривать из него остатки воска.
— Наверное, незачем.
— Видно, не удалось.
Марта все слышит, в ней волной поднимается раздражение.
— Не знаю, что должно было удаться. Она идет к мусорной корзине.
— Мы не можем поговорить? — спрашивает Ивона. Марта ложечкой выдалбливает воск, он, словно иней, крошками сыплется в корзину. Голос Марты холоден как лед:
— Уже, наверное, шесть.
— Мы не можем поговорить? — повторяет вопрос Ивона, как будто время имеет значение, как будто они ни о чем не договаривались. Шесть. Ну и что? Шесть так шесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39