Протянул бутылку мне:
— Отпразднуем. Ну, старик, можно считать, ты стал отцом нашего ребенка!
У меня подкашиваются колени. Уж не сцена ли это из какого-нибудь американского фильма? Артур, муж Реньки, является ко мне с шампанским, чтобы выпить за отцовство своего дружка со своей неверной женой в компании обманутой подруги жизни будущего папаши?
— Доставай бокалы, Ютка, я ужасно рад! — воскликнул Адам, и действительно глаза у него сияли. Ренька бросилась Адаму на шею.
Артур стоял рядом с таким видом, будто собирался сделать то же самое. Мне стало не по себе. Я, вскинувшись, понеслась в ванную, расталкивая всех по пути. Наклонилась над раковиной и ополоснула лицо холодной водой. И в это время почувствовала, как кто-то дотрагивается до моего плеча. Я не закрыла дверь. В зеркале отражалось взволнованное лицо Реньки.
— Что с тобой, Ютка? Ты вдруг так побледнела...
— Ты беременна? — спросила я тихо. Ренька села на край ванны.
— Ты плохо себя чувствуешь?
Вот еще — она мне будет отвечать вопросом на вопрос!
— Все в порядке. Ты беременна от Адама?
Ренька посмотрела на меня изумленно, а потом расхохоталась. И впрямь смешно, дальше некуда.
— Ю... Ютка, — силилась произнести она. Никто не имеет права так меня называть, кроме Ули и Адама, а теперь только Ули! — Да ты... да ты... в своем уме?
И там, в ванной комнате, я узнала обо всем. Как Ренька много лет лечилась, потому что очень хотела иметь детей. Этот дом они для того и построили в деревне, чтобы поменять климат, воздух, избавиться от стрессов. Она лечилась десять лет. Не говорила, потому что мы с Улей без умолку болтали о детях, а у нее сердце разрывалось на мелкие части. Она была нам как бы чужой. И Артур стал от нее отдаляться, когда она его попросила, прочитав у меня письмо, пришедшее в редакцию, чтобы он обследовался. Потому что Артур не хотел сдавать анализы. Но поскольку я написала той женщине, чтобы она уговорила приятеля мужа, то и она решила обратиться к Адаму, чтобы тот побеседовал с Артуром, ведь Адам почти психолог, иначе говоря, почти врач. И Адам с ним встретился. И оказалось, что это Артуру нужно принимать какое-то лекарство, а сейчас все отлично, потому что уже три недели, как она забеременела, а сегодня они ходили на УЗИ, и уже виден, различим малыш, и они пришли поблагодарить Адама, который просто потрясающий, и он станет крестным отцом, а я могу быть крестной мамой, и они безумно счастливы!
У меня голова пошла кругом, как же так? Ведь Рень-ка должна была встречаться с Адамом в Варшаве.
— Да никогда я не встречалась с ним в Варшаве, ты что, ненормальная? — возмутилась Ренька. — Мне было бы неудобно перед тобой.
Но я должна была разобраться во всем до конца. А эти чертовы духи фирмы «Кензо»?
— Я не пользуюсь этими духами, могу тебе их отдать, — заявила Реня и потащила меня в комнату.
— Адам, с какой это рыжеволосой видела тебя жена Конрада? — спросила я с порога. У Артура в глазах мелькнул испуг. Кому же приятно участвовать в домашних разборках. Адам смотрел на меня изумленно.
— С рыжей?
— Жена Конрада мне сказала!
— А-а-а. — Его лицо прояснилось. — С Тосей. Мы встретились на вокзале, когда Тося уезжала на море.
Я ощутила себя дирижаблем, из которого улетучился гелий. Еще миг — и упаду, и разобьюсь в пух и прах. Ну естественно, Тося тогда была рыжей, около трех недель.
— А те духи? Когда ты пришел ночью? От тебя несло «Кензо»!
Не обращая внимания на их перепуганные лица, я подбежала к тумбочке, вскрыла упаковку с духами, которые собиралась сама себе подарить на Рождество, и подсунула их под нос Адаму.
— Этими!
— Прекрасный запах. У нас на радио так пахнет Мариоля.
— Прекрасный запах! От тебя несло этим, как...
Адам подносит руки к ушам и смотрит на меня, вздернув брови.
А я в эту минуту вспомнила, как выглядят наушники, в которых прослушивают записи. Толстые, мохнатые, пухлые. Если женщина сильно надушена, они непременно пропитаются этим ароматом. Ни один мужик, который изменяет, не принесет с собой чужой запах. Хоть в луже, но он умоется, если не хочет, чтобы другая женщина догадалась об измене. А этот пришел и благоухал как ни в чем не бывало.
Я опустилась в кресло, Адам состроил гримасу Артуру, мол, извини, старик, уж эти женщины. Я не в обиде. А потом кто-то постучал в окно, и Адам открыл дверь на террасу. Кшисик вошел, улыбаясь во весь рот.
— За что пьем?
— За нашего ребенка, — сообщил Артур и обнял Реньку.
Ну до чего красивая пара! Потом мы позвонили Исе и Агате, Тося спустилась сверху, Адам налил всем понемножку шампанского. Потому что это такое событие, в котором могут и даже должны участвовать семнадцатилетние дети. И внезапно шумно и весело стало в нашей большой комнате, которая вовсе не большая. Адам каждый раз, когда мы встречались взглядом, с недоверием покачивал головой.
— Я просто сражен наповал! — прошептал он, подходя ко мне с шампанским. — Думаю, мне за тобой не угнаться. Неужели ты и впрямь считала, что я с Ренькой? Ах ты моя сладкая, да если бы я захотел...
А я совсем не хотела слушать, что бы он сделал, если бы захотел.
Ися подняла свой бокал и смотрела на отца.
— Я еще маленькая, а ты меня спаиваешь, все расскажу маме.
— Ну! — обрадовалась Агата, опрокидывая свою порцию.
— За новую жизнь, — поднял тост Кшисик, опрокинул бокал, а потом суровым тоном обратился к дочерям: — Так вот, с сегодняшнего дня у вас новая власть. Мужская, а не бабская. В этом доме брюки ношу я, ясно? И теперь так будет всегда!
Тут Агата поставила свой бокал на стол и прервала отца:
— Папа, но...
— Не перебивай, когда говорят мужчины! — одернул ее Кшись и сделал очень грозную мину.
— А мама об этом знает? — Агата взглянула на отца и улыбнулась.
— Кому-то придется ей об этом сказать. Только не мне. Я боюсь, — прыснул Кшись.
Я смотрела на лица друзей в своем собственном доме, на девочек, Исю, Тосю и Агату, у которых уже второй день одинаковый цвет волос — что-то наподобие фиолетового, — на лучезарную Реню и счастливого Артура, на Кшисика, который взял в руки гитару, на Бориса, который сидел, не сводя глаз с Адама, на Сейчаса и Потома, взобравшихся на подоконник с намерением поскорее удрать в сад, и думала, что я самая счастливая женщина в мире. При условии, разумеется, что я помню об этом и не загоняю себя в угол.
Но вечером, когда в первый раз за последние несколько недель смогла безмятежно прижаться к Адасику, я услышала:
— Ютка, но я тебе тоже кое-что хочу сказать. Нам надо расстаться.
Перед глазами промелькнули Анна Каренина, спешащая на вокзал, дочь гондольера с шестипалой ладонью, машущая с Большого канала, Агата, бросающаяся под трамвай, Джульетта, вонзающая в себя кинжал, потому что Ромео, конечно, один вылакал всю отраву, не оставив ей ни капли, обнаженная Маргарита верхом на борове, а потом спокойно, не отодвигаясь от него, я спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Отпразднуем. Ну, старик, можно считать, ты стал отцом нашего ребенка!
У меня подкашиваются колени. Уж не сцена ли это из какого-нибудь американского фильма? Артур, муж Реньки, является ко мне с шампанским, чтобы выпить за отцовство своего дружка со своей неверной женой в компании обманутой подруги жизни будущего папаши?
— Доставай бокалы, Ютка, я ужасно рад! — воскликнул Адам, и действительно глаза у него сияли. Ренька бросилась Адаму на шею.
Артур стоял рядом с таким видом, будто собирался сделать то же самое. Мне стало не по себе. Я, вскинувшись, понеслась в ванную, расталкивая всех по пути. Наклонилась над раковиной и ополоснула лицо холодной водой. И в это время почувствовала, как кто-то дотрагивается до моего плеча. Я не закрыла дверь. В зеркале отражалось взволнованное лицо Реньки.
— Что с тобой, Ютка? Ты вдруг так побледнела...
— Ты беременна? — спросила я тихо. Ренька села на край ванны.
— Ты плохо себя чувствуешь?
Вот еще — она мне будет отвечать вопросом на вопрос!
— Все в порядке. Ты беременна от Адама?
Ренька посмотрела на меня изумленно, а потом расхохоталась. И впрямь смешно, дальше некуда.
— Ю... Ютка, — силилась произнести она. Никто не имеет права так меня называть, кроме Ули и Адама, а теперь только Ули! — Да ты... да ты... в своем уме?
И там, в ванной комнате, я узнала обо всем. Как Ренька много лет лечилась, потому что очень хотела иметь детей. Этот дом они для того и построили в деревне, чтобы поменять климат, воздух, избавиться от стрессов. Она лечилась десять лет. Не говорила, потому что мы с Улей без умолку болтали о детях, а у нее сердце разрывалось на мелкие части. Она была нам как бы чужой. И Артур стал от нее отдаляться, когда она его попросила, прочитав у меня письмо, пришедшее в редакцию, чтобы он обследовался. Потому что Артур не хотел сдавать анализы. Но поскольку я написала той женщине, чтобы она уговорила приятеля мужа, то и она решила обратиться к Адаму, чтобы тот побеседовал с Артуром, ведь Адам почти психолог, иначе говоря, почти врач. И Адам с ним встретился. И оказалось, что это Артуру нужно принимать какое-то лекарство, а сейчас все отлично, потому что уже три недели, как она забеременела, а сегодня они ходили на УЗИ, и уже виден, различим малыш, и они пришли поблагодарить Адама, который просто потрясающий, и он станет крестным отцом, а я могу быть крестной мамой, и они безумно счастливы!
У меня голова пошла кругом, как же так? Ведь Рень-ка должна была встречаться с Адамом в Варшаве.
— Да никогда я не встречалась с ним в Варшаве, ты что, ненормальная? — возмутилась Ренька. — Мне было бы неудобно перед тобой.
Но я должна была разобраться во всем до конца. А эти чертовы духи фирмы «Кензо»?
— Я не пользуюсь этими духами, могу тебе их отдать, — заявила Реня и потащила меня в комнату.
— Адам, с какой это рыжеволосой видела тебя жена Конрада? — спросила я с порога. У Артура в глазах мелькнул испуг. Кому же приятно участвовать в домашних разборках. Адам смотрел на меня изумленно.
— С рыжей?
— Жена Конрада мне сказала!
— А-а-а. — Его лицо прояснилось. — С Тосей. Мы встретились на вокзале, когда Тося уезжала на море.
Я ощутила себя дирижаблем, из которого улетучился гелий. Еще миг — и упаду, и разобьюсь в пух и прах. Ну естественно, Тося тогда была рыжей, около трех недель.
— А те духи? Когда ты пришел ночью? От тебя несло «Кензо»!
Не обращая внимания на их перепуганные лица, я подбежала к тумбочке, вскрыла упаковку с духами, которые собиралась сама себе подарить на Рождество, и подсунула их под нос Адаму.
— Этими!
— Прекрасный запах. У нас на радио так пахнет Мариоля.
— Прекрасный запах! От тебя несло этим, как...
Адам подносит руки к ушам и смотрит на меня, вздернув брови.
А я в эту минуту вспомнила, как выглядят наушники, в которых прослушивают записи. Толстые, мохнатые, пухлые. Если женщина сильно надушена, они непременно пропитаются этим ароматом. Ни один мужик, который изменяет, не принесет с собой чужой запах. Хоть в луже, но он умоется, если не хочет, чтобы другая женщина догадалась об измене. А этот пришел и благоухал как ни в чем не бывало.
Я опустилась в кресло, Адам состроил гримасу Артуру, мол, извини, старик, уж эти женщины. Я не в обиде. А потом кто-то постучал в окно, и Адам открыл дверь на террасу. Кшисик вошел, улыбаясь во весь рот.
— За что пьем?
— За нашего ребенка, — сообщил Артур и обнял Реньку.
Ну до чего красивая пара! Потом мы позвонили Исе и Агате, Тося спустилась сверху, Адам налил всем понемножку шампанского. Потому что это такое событие, в котором могут и даже должны участвовать семнадцатилетние дети. И внезапно шумно и весело стало в нашей большой комнате, которая вовсе не большая. Адам каждый раз, когда мы встречались взглядом, с недоверием покачивал головой.
— Я просто сражен наповал! — прошептал он, подходя ко мне с шампанским. — Думаю, мне за тобой не угнаться. Неужели ты и впрямь считала, что я с Ренькой? Ах ты моя сладкая, да если бы я захотел...
А я совсем не хотела слушать, что бы он сделал, если бы захотел.
Ися подняла свой бокал и смотрела на отца.
— Я еще маленькая, а ты меня спаиваешь, все расскажу маме.
— Ну! — обрадовалась Агата, опрокидывая свою порцию.
— За новую жизнь, — поднял тост Кшисик, опрокинул бокал, а потом суровым тоном обратился к дочерям: — Так вот, с сегодняшнего дня у вас новая власть. Мужская, а не бабская. В этом доме брюки ношу я, ясно? И теперь так будет всегда!
Тут Агата поставила свой бокал на стол и прервала отца:
— Папа, но...
— Не перебивай, когда говорят мужчины! — одернул ее Кшись и сделал очень грозную мину.
— А мама об этом знает? — Агата взглянула на отца и улыбнулась.
— Кому-то придется ей об этом сказать. Только не мне. Я боюсь, — прыснул Кшись.
Я смотрела на лица друзей в своем собственном доме, на девочек, Исю, Тосю и Агату, у которых уже второй день одинаковый цвет волос — что-то наподобие фиолетового, — на лучезарную Реню и счастливого Артура, на Кшисика, который взял в руки гитару, на Бориса, который сидел, не сводя глаз с Адама, на Сейчаса и Потома, взобравшихся на подоконник с намерением поскорее удрать в сад, и думала, что я самая счастливая женщина в мире. При условии, разумеется, что я помню об этом и не загоняю себя в угол.
Но вечером, когда в первый раз за последние несколько недель смогла безмятежно прижаться к Адасику, я услышала:
— Ютка, но я тебе тоже кое-что хочу сказать. Нам надо расстаться.
Перед глазами промелькнули Анна Каренина, спешащая на вокзал, дочь гондольера с шестипалой ладонью, машущая с Большого канала, Агата, бросающаяся под трамвай, Джульетта, вонзающая в себя кинжал, потому что Ромео, конечно, один вылакал всю отраву, не оставив ей ни капли, обнаженная Маргарита верхом на борове, а потом спокойно, не отодвигаясь от него, я спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56