Аня послушно легла, но заснуть не смогла, хотя обычно засыпала, едва прикоснувшись к подушке. Она прислушивалась к каждому звуку, стараясь угадать, что происходит там, наверху. Казалось, жильцы с пятого этажа все спят или ушли из дому — тишина…
Сколько времени прошло в таком напряженном ожидании, Аня не представляла. Потом вернулась мама и, не заходя в детскую — наверное, считала, что Аня давно спит, — прошла на кухню и принялась мыть и убирать посуду. Потом они долго разговаривали с папой на кухне. Слов Аня разобрать не могла, но слышала, как звякнула ложка. «Значит, пьют чай», — подумала Аня и только сейчас сообразила, что родители после работы так и не поужинали…
Потом за стеной, в своей комнате папа разбирал постель. Тахта с тихим стуком раздвинулась… Постель всегда разбирал папа — это входило в его обязанность, и мама называла его постельничим. Анька как-то посмотрела в четырехтомном папином словаре — оказалось, постельничий очень даже высокий чин при царском дворе…
По коридору прошла мама, тихонько прикрыла Анькину дверь, потом зашла в ванную… вернулась. Потом пошел в ванную отец… «Сейчас засну», — подумала Анька… Мама включила в своей комнате приемник, поймала тихую музыку и убавила звук так, что Аня почти не слышала ее… Все затихло… «Сейчас засну…» — уговаривала себя Аня, но помимо своей воли все продолжала прислушиваться — вдруг Лена подаст какой-нибудь сигнал из тех двадцати трех условных, которые они вместе придумали и записали каждая в своем блокнотике. Но Ленка молчала — или спала, или так же, как Аня, лежала тихо, без сна, и думала…
За стеной скрипнула тахта, потом заскрипела сильнее и скрипела, скрипела…
Вдруг ей послышался стон матери, протяжный, словно с какой-то мукой выдавливаемый из груди. Не размышляя, Аня вскочила с постели, бросилась босиком по коридору к комнате родителей… Дверь оставалась приоткрытой, горел ночник над тахтой.
Мама, без ночной рубашки, совершенно голая, с распущенными по плечам пышными пепельными волосами, закинув голову, сидела верхом на папе, который лежал на спине и обеими руками держал ее за талию… Она снова застонала и вдруг упала на папу и стала целовать его, а он что-то забормотал, обхватил ее за плечи, прижимая к себе, словно пытался навсегда удержать ее в таком положении, боясь, что она свалится с него…
Аня отскочила от двери, метнулась к себе в комнату, бросилась на постель, зарылась в одеяло, уткнув пылающее лицо в подушку. Ее охватил мучительный стыд за себя, что подглядела случайно то, чего не должна была видеть, за мать, которая, похоже, и не думала в тот момент о стыде, и одновременно жгло любопытство к тому запретному, взрослому, непонятному, что делали отец и мать, и еще какое-то неуловимое, незнакомое темное чувство… Она зажмурила глаза и опять увидела ночник, голую спину матери с распущенными волосами и руки отца…
Она прислушалась.
За стеной все стихло.
Потом тяжело скрипнула тахта, и Аня напряглась. Но снова воцарилась тишина.
Она лежала, прислушиваясь и боясь вновь услышать скрип или стон, чувствуя, как пылают у нее щеки…
Заснула Аня перед самым рассветом…
С того страшного для Ани дня прошло двадцать лет. И все прошедшие годы странное видение — перекошенное от ненависти, с отвисшей губой лицо Ольги Николаевны и бесстыдно обнаженное тело стонущей от наслаждения матери — возникало в воображении независимо от ее воли. Казалось, это были две ипостаси брака, самого странного, загадочного и необъяснимого явления в человеческих отношениях, в котором одним катастрофически не везет, в то время как другим выпадает, как по лотерейному билету, несметное богатство…
Из второго салона аэробуса потянуло ароматным сигаретным дымом. Там разрешалось курить, и туда перебрались несколько итальянцев. Остальные, не переставая оживленно переговариваться, стали пересаживаться на освободившиеся места. Чуть погодя те, что ушли покурить, один за другим вернулись, и вновь началось «переселение народов», которое делалось легко, со смехом, без проявления какого-либо недовольства и по-детски шумно и озорно, словно заранее задуманная игра. И опять звучало прелестное незнакомое слово «аллора» — будто стеклянный шарик перекатывался во рту. Аня полезла в сумочку за маленьким словариком, полистала его и нашла: allora — наречие «тогда» и вводное слово «значит». Так вот оно в чем дело! Они также, как и многие русские, видимо, утрачивают культуру речи и повторяют дежурное слово «значит».
На уроках Аня своим девятиклассникам строго выговаривала, когда они пересыпали речь бесконечными «значит».
Однажды самоуверенный недоросль, в кои веки выучивший урок, обиженно брякнул ей: «Что вы меня одергиваете, я же отвечаю, урок по истории, а не по литературе!» На что Аня жестко отрезала: «Русская история всегда писалась и пересказывалась русским языком, и мы будем следовать этой традиции». С тех пор в классе ребята старались следить за своей речью, хотя их усилия в окружающем океане вездесущих «значит», «воще», «вот», «это», которые звучали на улице, в магазине, неслись даже с экранов телевизоров и по радио, были не слишком результативны…
И все-таки ей нравилось, как ее попутчики говорили «аллора». Наверное, им еще труднее отучиться от слов-паразитов, ведь по-итальянски они так красиво звучат. И Аня шепотом произнесла: «Аллора». Да, подумала она, это, видимо, тот самый случай, когда определяющей является форма, а не содержание.
…Сколько Анна помнила себя, главным в ее жизни всегда был отец. Она привыкла считать его советы, просьбы, рекомендации обязательными для себя, потому что была убеждена в его абсолютной правоте. Он заведовал библиотекой, много читал и знал столько всего на свете, что стоило ей только спросить о каком-нибудь пустяке, и папа тут же отвечал на ее вопрос, рассказывая целую историю на заданную тему, касалось ли это поэзии, древней истории, или судьбы композитора, или различных религиозных учений, или особенностей минералов и драгоценных камней.
Мама, которая была на пятнадцать лет моложе папы, точно так же во всем признавала его авторитет. Ане нравилось, что она без отца не решалась ни выбрать фасон для нового платья, ни купить духи. Впрочем, это не было диктатом главы семейства, просто и Аня, и мать знали, что с отцом и при его участии все будет лучше, удобнее, целесообразнее. Отец со смехом говорил: «Ах вы мои девочки-сопелочки!» и охотно выполнял их просьбы.
Еще до того, как учитель физкультуры обратил на Аню внимание, отец сказал, что у нее природные данные спортсменки, и отвел в детскую легкоатлетическую секцию, куда ее сразу же приняли, подтвердив его заключение. А когда мама, запутавшись в куче неконкретных, хаотичных рекомендаций своего шефа, не могла окончательно сделать выбор диссертационной темы, папа помог ей определиться и здесь, хотя не имел никакого отношения к проблемам гражданского строительства…
После той ночи все, казалось, рухнуло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88