— Я думаю, ты права: для этого нужен контакт с Силой. Но память… в одной лишь памяти я чуть не утонула.
Она поднялась.
— Я должна попросить тебя простить меня. Мне нужно сейчас помедитировать. Но я думаю… я верю, что нашла решение.
— Решение чего?
Губы Нен Йим растянулись в редкой улыбке.
Она до сих пор чувствовала себя как во сне.
— Всего, что нас интересует, — сказала она.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Ном Анор тихо отступил дальше в лес, что рос над пещерой. Ни одна из женщин его не заметила. Со своей наблюдательной позиции он тоже их не видел, но зато слышал почти весь разговор. Жаль только, что ничего не понял.
Что Нен Йим имела в виду, когда сказала, что знает тайну Зонамы-Секот?
В этот момент формовщица вышла из-за деревьев, неся в руке кахсу, и исчезла в густой чащобе на дне ущелья.
Тахири не показывалась, очевидно, уважая желание Нен Йим побыть в одиночестве.
Ном Анор проворно вскарабкался на гребень, пробежал метров с пятьдесят в том направлении, куда, как он думал, пошла Нен Йим, и спустился на холм позади нее.
Нен Йим смотрела на деревья, что росли вокруг, слушая шепот ветра в их листьях, неумолчное жужжание насекомых и крики лесного зверья. Скопившееся внутри напряжение исчезло; она отбросила запреты и предрассудки и наконец увидела этот живой мир таким, каким он был: живым.
Она почувствовала, что сама она тоже живая.
Все эти годы Нен Йим была абсолютным наблюдателем. Все ее поступки — даже те поступки, что привели ее сюда — были продиктованы всего-навсего профессиональным интересом. Однако при этом она никогда не воспринимала себя как часть наблюдаемой картины, как часть той великой тайны, что есть мир. Она всегда была в стороне — в стороне от своего народа, от своей касты, от своих товарищей.
Но сейчас формовщица ощущала себя в центре событий, потому что все на свете имело свой центр, и она была… счастлива.
— Вот то, чем мы должны были быть, — пробормотала она. — Зонама-Секот — это…
— Я не помешал?
Нен Йим оторвалась от своих дум и улыбнулась. Это был Пророк.
— Ты знал с самого начала, — сказала она. — Не знаю, как, но ты знал.
— Ты сделала открытие, — догадался Пророк.
— Удивительное открытие, — ответила Нен Йим. — Мне не терпиться поделиться им со всеми вами.
— Это насчет нашего избавления? — полюбопытствовал Йу'шаа. К удивлению формовщицы, ей показалось, что в его голосе она услышала саркастические нотки.
— Да, — подтвердила она. — И не только «опозоренных», а всех нас. Но это будет нелегко. Шимрра воспротивится правде.
— Ты говоришь, как я, — молвил Пророк.
— Возможно, — ответила Нен Йим. — Но когда ты узнаешь правду…
— Правда — весьма относительное понятие, — сказал Пророк, делая шаг вперед. — А иногда она и вовсе ничего не значит.
Он прикоснулся к своему лицу.
— Зачем ты снимаешь своего маскуна?
— Если это день откровения, предстанем же пред Зонамой-Секот в своем истинном обличьи. Но ты меня прервала. Я говорил о правде. Так вот, моя правда — это тщательно сфабрикованная ложь.
Последние слова он не проговорил, а прорычал, и маскун начал сползать с его лица.
— Что? — спросила Нен Йим. Маскун свалился, и под ним обнаружилось… нет, не лицо «опозоренного», а абсолютно нормальное лицо исполнителя, один глаз которого… Нен Йим вскрикнула и взмахнула рабочей рукой. В мгновение ока из пальца вырвался хлыст-жало, направленный в лицо Пророка, но тот оказался быстрее, намного быстрее — он выбросил вперед руку, и жало пронзило ее. Пророк судорожно вздохнул, зарычал и быстро завращал рукой, наматывая на нее жало, чтобы формовщица не могла втянуть его обратно для нового удара.
Затем, упершись ногами в землю, он дернул ее к себе. Нен Йим увидела, как его зрачок расшириряется до невозможных размеров, и вдруг «глаз» плюнул в нее.
«Плаэрин-бол», успела подумать Нен Йим, прежде чем струя яда поразила ее.
Мгновенно мышцы свела жестокая судорога, пульс загрохотал в ушах, как удары молота. Формовщица повалилась на землю — очень медленно, как ей казалось. Наоборот, звуки леса стали почему-то даже более громкими, а все вокруг виделось как будто сквозь кривой кусок слюды. Формовщица опрокинулась на спину и увидела, что исполнитель стоит над нею. Его лица она уже не могла разглядеть.
— Знаю тебя… — с трудом выговорила она.
— Я польщен, — ответил Пророк. — Кажется, мы встречались всего раз.
— За что? — Губы онемели, каждое слово причиняло боль, но Нен Йим знала, что, если удасться заговорить ему зубы, реагентные имплантаты в ее теле успеют выработать противоядие на токсин. Она заметила, что Йу'шаа выдернул жало из своей руки.
— За что? — переспросил он и сделал несколько шагов, очевидно, что-то ища на земле. — Слишком долго объяснять, дорогая моя.
— Но Зонама-Секот… Я… Ответ…
— Меня это нисколечки не интересует, — заявил ложный пророк. — Ты сошла с ума, ты и Харрар. Какое бы будущее ни уготовила нам эта планета, я не думаю, что это будет мое будущее. Народ может измениться лишь до той меры, когда он перестает быть собой.
— Уже… перестал.
«Нужно, чтобы он понял. Йуужань-вонги сбились с пути задолго до того, как вторглись в эту галактику».
— Знаешь, я не думаю, что это тебе решать, — недоверчиво сказал Пророк. Нен Йим вдруг вспомнила его настоящее имя: Ном Анор.
— Когда я покончу с тобой, — продолжал лже-пророк, — Зонаме-Секот не придется долго ждать. Видишь ли, ты дала мне доступ к своей кахсе — должен тебя разочаровать, я отлично понял все, что там хранится.
— Нет. Ты безумец.
Нен Йим чувствовала, что силы потихоньку возвращаются к ней. Она снова ощущала свои конечности. Ее жало по-прежнему валялось на земле.
Ном Анор наклонился и подобрал что-то у себя из-под ног. Камень.
— Надеюсь, ты простишь меня, Нен Йим, но я осмелюсь усомниться в том, что яд моего изготовления убьет тебя. Ты действительно гений. Твоя смерть станет ужасной потерей для нашего народа.
Он приблизился к ней, поигрывая камнем. Пульс Нен Йим превратился в непрерывную вибрацию; она собрала все оставшиеся силы и метнула жало в Нома Анора. Тот взмахнул камнем, раздался грохот, и одна сторона ее головы обернулась в что-то раздутое.
Второй удар показался более мягким. Нен Йим снова увидела поток картинок, которые ей показала Зонама-Секот; увидела мир, живущий в гармонии, гармонии такой совершенной, что в языке йуужань-вонгов не было слова, чтобы ее описать — хотя когда-то должно было быть. Она увидела свою руку — нормальную руку, ту, с которой она родилась. Нен Йим вдруг почувствовала себя очень юной, она будто вернулась в родные ясли — в тот миг, когда в первый раз увидела у себя эту руку и с восторгом обнаружила, что может совершать маленькие действия, двигая ею.
«Интересно, Тахири тоже это помнит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Она поднялась.
— Я должна попросить тебя простить меня. Мне нужно сейчас помедитировать. Но я думаю… я верю, что нашла решение.
— Решение чего?
Губы Нен Йим растянулись в редкой улыбке.
Она до сих пор чувствовала себя как во сне.
— Всего, что нас интересует, — сказала она.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Ном Анор тихо отступил дальше в лес, что рос над пещерой. Ни одна из женщин его не заметила. Со своей наблюдательной позиции он тоже их не видел, но зато слышал почти весь разговор. Жаль только, что ничего не понял.
Что Нен Йим имела в виду, когда сказала, что знает тайну Зонамы-Секот?
В этот момент формовщица вышла из-за деревьев, неся в руке кахсу, и исчезла в густой чащобе на дне ущелья.
Тахири не показывалась, очевидно, уважая желание Нен Йим побыть в одиночестве.
Ном Анор проворно вскарабкался на гребень, пробежал метров с пятьдесят в том направлении, куда, как он думал, пошла Нен Йим, и спустился на холм позади нее.
Нен Йим смотрела на деревья, что росли вокруг, слушая шепот ветра в их листьях, неумолчное жужжание насекомых и крики лесного зверья. Скопившееся внутри напряжение исчезло; она отбросила запреты и предрассудки и наконец увидела этот живой мир таким, каким он был: живым.
Она почувствовала, что сама она тоже живая.
Все эти годы Нен Йим была абсолютным наблюдателем. Все ее поступки — даже те поступки, что привели ее сюда — были продиктованы всего-навсего профессиональным интересом. Однако при этом она никогда не воспринимала себя как часть наблюдаемой картины, как часть той великой тайны, что есть мир. Она всегда была в стороне — в стороне от своего народа, от своей касты, от своих товарищей.
Но сейчас формовщица ощущала себя в центре событий, потому что все на свете имело свой центр, и она была… счастлива.
— Вот то, чем мы должны были быть, — пробормотала она. — Зонама-Секот — это…
— Я не помешал?
Нен Йим оторвалась от своих дум и улыбнулась. Это был Пророк.
— Ты знал с самого начала, — сказала она. — Не знаю, как, но ты знал.
— Ты сделала открытие, — догадался Пророк.
— Удивительное открытие, — ответила Нен Йим. — Мне не терпиться поделиться им со всеми вами.
— Это насчет нашего избавления? — полюбопытствовал Йу'шаа. К удивлению формовщицы, ей показалось, что в его голосе она услышала саркастические нотки.
— Да, — подтвердила она. — И не только «опозоренных», а всех нас. Но это будет нелегко. Шимрра воспротивится правде.
— Ты говоришь, как я, — молвил Пророк.
— Возможно, — ответила Нен Йим. — Но когда ты узнаешь правду…
— Правда — весьма относительное понятие, — сказал Пророк, делая шаг вперед. — А иногда она и вовсе ничего не значит.
Он прикоснулся к своему лицу.
— Зачем ты снимаешь своего маскуна?
— Если это день откровения, предстанем же пред Зонамой-Секот в своем истинном обличьи. Но ты меня прервала. Я говорил о правде. Так вот, моя правда — это тщательно сфабрикованная ложь.
Последние слова он не проговорил, а прорычал, и маскун начал сползать с его лица.
— Что? — спросила Нен Йим. Маскун свалился, и под ним обнаружилось… нет, не лицо «опозоренного», а абсолютно нормальное лицо исполнителя, один глаз которого… Нен Йим вскрикнула и взмахнула рабочей рукой. В мгновение ока из пальца вырвался хлыст-жало, направленный в лицо Пророка, но тот оказался быстрее, намного быстрее — он выбросил вперед руку, и жало пронзило ее. Пророк судорожно вздохнул, зарычал и быстро завращал рукой, наматывая на нее жало, чтобы формовщица не могла втянуть его обратно для нового удара.
Затем, упершись ногами в землю, он дернул ее к себе. Нен Йим увидела, как его зрачок расшириряется до невозможных размеров, и вдруг «глаз» плюнул в нее.
«Плаэрин-бол», успела подумать Нен Йим, прежде чем струя яда поразила ее.
Мгновенно мышцы свела жестокая судорога, пульс загрохотал в ушах, как удары молота. Формовщица повалилась на землю — очень медленно, как ей казалось. Наоборот, звуки леса стали почему-то даже более громкими, а все вокруг виделось как будто сквозь кривой кусок слюды. Формовщица опрокинулась на спину и увидела, что исполнитель стоит над нею. Его лица она уже не могла разглядеть.
— Знаю тебя… — с трудом выговорила она.
— Я польщен, — ответил Пророк. — Кажется, мы встречались всего раз.
— За что? — Губы онемели, каждое слово причиняло боль, но Нен Йим знала, что, если удасться заговорить ему зубы, реагентные имплантаты в ее теле успеют выработать противоядие на токсин. Она заметила, что Йу'шаа выдернул жало из своей руки.
— За что? — переспросил он и сделал несколько шагов, очевидно, что-то ища на земле. — Слишком долго объяснять, дорогая моя.
— Но Зонама-Секот… Я… Ответ…
— Меня это нисколечки не интересует, — заявил ложный пророк. — Ты сошла с ума, ты и Харрар. Какое бы будущее ни уготовила нам эта планета, я не думаю, что это будет мое будущее. Народ может измениться лишь до той меры, когда он перестает быть собой.
— Уже… перестал.
«Нужно, чтобы он понял. Йуужань-вонги сбились с пути задолго до того, как вторглись в эту галактику».
— Знаешь, я не думаю, что это тебе решать, — недоверчиво сказал Пророк. Нен Йим вдруг вспомнила его настоящее имя: Ном Анор.
— Когда я покончу с тобой, — продолжал лже-пророк, — Зонаме-Секот не придется долго ждать. Видишь ли, ты дала мне доступ к своей кахсе — должен тебя разочаровать, я отлично понял все, что там хранится.
— Нет. Ты безумец.
Нен Йим чувствовала, что силы потихоньку возвращаются к ней. Она снова ощущала свои конечности. Ее жало по-прежнему валялось на земле.
Ном Анор наклонился и подобрал что-то у себя из-под ног. Камень.
— Надеюсь, ты простишь меня, Нен Йим, но я осмелюсь усомниться в том, что яд моего изготовления убьет тебя. Ты действительно гений. Твоя смерть станет ужасной потерей для нашего народа.
Он приблизился к ней, поигрывая камнем. Пульс Нен Йим превратился в непрерывную вибрацию; она собрала все оставшиеся силы и метнула жало в Нома Анора. Тот взмахнул камнем, раздался грохот, и одна сторона ее головы обернулась в что-то раздутое.
Второй удар показался более мягким. Нен Йим снова увидела поток картинок, которые ей показала Зонама-Секот; увидела мир, живущий в гармонии, гармонии такой совершенной, что в языке йуужань-вонгов не было слова, чтобы ее описать — хотя когда-то должно было быть. Она увидела свою руку — нормальную руку, ту, с которой она родилась. Нен Йим вдруг почувствовала себя очень юной, она будто вернулась в родные ясли — в тот миг, когда в первый раз увидела у себя эту руку и с восторгом обнаружила, что может совершать маленькие действия, двигая ею.
«Интересно, Тахири тоже это помнит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72