Может быть ради нее и Филиппа. Тибби ушла в домашние заботы, занялась садом, а Джим взял на себя другую часть повседневных материальных забот. Энни почувствовала всю печаль такого существования, бесконечную и безмолвную, как пыль, покрывавшая теперь материнскую мебель.
«Не повторяй моих ошибок».
Но не бывает одинаковых ошибок. Они все разные, и это выясняется только потом, когда уже известные их последствия.
Энни поднесла к губам материнскую ладонь, чувствуя легкие кости под высохшей старческой кожей. Что-то в словах матери было верным, было в них и понимание, и сострадание, и поддержка.
– Ты нас понимаешь, – прошептала она, – я люблю тебя, мама!
Тибби улыбнулась, не открывая глаз. Ее голова утонула в подушках.
– Я знаю… – сказала она дочери.
Энни оставалась у нее, пока не убедилась, что мать уснула. Тогда она осторожно положила материнскую руку на покрывало и вышла на свет вечернего солнца. После полумрака комнаты его яркость ослепила женщину, и она некоторое время постояла на ступеньках, ожидая, пока привыкнут глаза, потом села в машину и поехала назад к Мартину и детям, ожидающим ее в уютном доме, казавшимся таким надежным укрытием от всех жизненных передряг.
А Тибби умерла этой же ночью незаметно, во сне.
Завещания она не оставила, кроме того, которое они с мужем оставили много лет назад в пользу своих детей. Не оставила она и никаких указаний о своих похоронах. Энни была уверена, что мать хотела бы быть похороненной на кладбище, но ничего не сказала, когда брат с отцом решились на кремацию.
– Это разумно, – энергично доказывал Филипп, и Энни мрачно отвернулась, отказываясь понимать, как что-либо, связанное со смертью матери, может называться разумным.
Были сделаны все необходимые приготовления, и Тибби была кремирована посте коротенькой торопливой службы, проведенной в уродливой современной часовенке. Занавеси, которые раздвинулись, пропуская скользящий гроб, напомнили Энни такие же бархатные шторы в театре. Ей хотелось биться в истерике и рыдать, но она, окаменев, стояла рядом с Мартином и орган играл траурную музыку над их головами.
После окончания церемонии все вышли на улицу, залитую солнечным светом.
Энни, отец и брат решили, что они и их друзья соберутся в родительском доме после похорон, и сейчас она, оглянувшись назад, увидела, как за машиной Мартина следует небольшая кавалькада других автомобилей. Отец сел на переднее сиденье, Филипп устроился рядом с Энни, которая никого не замечала, поглощенная своим горем. Одиночество и пустота после смерти матери были так сильны, что она чуть не закричала: «Подождите! Мы оставили ее одну! Вернемся назад!»
Мартин остановился поодаль от дома, чтобы оставить место другим машинам. Затем печально вереницей они вчетвером подошли к воротам, и отец Энни, взглянув на фронтон здания сказал:
– Я собираюсь выставить его на продажу. – Зеленые створки ворот распахнулись, скрипнув при этом, как когда-то приветствовали Энни, возвращавшуюся из школы.
– Может быть, это и правильно, – сказал Филипп. – Дом стал слишком большим.
Они вошли, а Энни задержалась у входа. За своей спиной она слышала, как подъезжают другие автомобили, раздавались приглушенные, тихие голоса. Энни посмотрела надверной молоточек из латуни, который Тибби обычно тщательно начищала, на окна, слегка запыленные, и от того тусклые.
«Это же только дом» – пыталась утешить себя она. И все же он был чем-то больше. Для Тибби это была тщательно обустроенная респектабельная святыня, место поклонения той семейной жизни, которая уже давным-давно пришла в упадок. В конечном итоге, это было смыслом существования ее матери, и вот теперь дом должны будут продать, а новые владельцы будут смеяться над его старомодным убранством.
Мартин подождав ее у дверей, подошел к ней и взял под руку.
– Без Тибби это уже совсем другой дом, – сказал он, стараясь утешить жену.
– Знаю, – ответила она и спустя мгновение прошептала: – Как жаль! Для меня это такая потеря!
Они вошли в дом.
Энни делала то, что от нее ожидалось, то же, что в свое время делала ее мать. Она приветствовала старых друзей и обменивалась с ними печальными вежливыми улыбками, предлагала гостям холодные закуски, разливала по бокалам белое вино и передавала его желающим. А потом, когда наступило небольшое затишье, поднялась наверх в спальню матери.
Энни присела на краешек кровати, и ровная светлая поверхность покрывала сразу же захрустела под ней своей накрахмаленной тканью. Потом она встала, подошла к встроенному стенному шкафу, немного подождав, открыла зеркальные дверцы, посмотрела на одежду матери, аккуратно развешанную на вешалках, еле сдерживая слезы, глянула на туалетный столик, на старомодные стеклянные флакончики с любимыми духами Тибби, осторожно взяла в руки один из них…
И вот, пока Энни стояла и смотрела на материнскую комнату в ее голове все громче и громче, все настойчивей зазвучал голос. Сердце гулко забилось в груди.
СТИВ! СТИВ!
Она поставила флакон с духами на столик и решительно подошла к телефону, стоявшему на тумбочке рядом с кроватью Тибби. Энни набрала номер Стива, опять выслушала объявление автоответчика, и тепло от звуков голоса любимого снова разлилось по ее телу…
В этот раз она назвала свое имя и, подумав, добавила несколько слов.
Стив вернулся домой раньше, чем обычно. Он провел ленч с одним парнем из рекламной компании, которого он терпеть не мог, и теперь у него было отвратительное настроение. Поэтому, а также для того, чтобы как-то убить время он напился, и вот теперь он сидел в комнате, наблюдая, как от солнца остается один краешек, и день угасает, оставляя ему головную боль и мерзкий, металлический привкус во рту.
Квартира, где он сидел, выглядела голой и заброшенной. Он зашвырнул куртку на спинку дивана, встал и пошел в кухню, чтобы приготовить себе еще выпить. Затем, с полным стаканом виски в руке он вернулся, подошел к столу и нажал кнопку автоответчика.
И вдруг, в первую секунду, когда Стив услышал ее голос, он еще не был уверен в том, что это голос ему не послышался. Так уже ни раз случалось с ним в то время, когда он еще надеялся, что Энни ему позвонит, Но сейчас он уже не ждал от нее звонка. Энни, конечно, ушла навсегда. И вот, наконец!
Стив нажал на кнопку и перемотал пленку, чтобы прослушать еще раз. Голос Энни не исчез. Она была здесь, говорила с ним, ее голос звучал так невыносимо близко.
– Это Энни, – сказала она. Затем была пауза, и Стив увидел Энни совершенно отчетливо, вплоть до малейших черточек ее лица. Она торопливо заговорила.
– Я хочу увидеть тебя… Еще ведь не очень поздно, правда? Скажи, что не поздно…
И все.
Стив закрыл глаза. Холодное виски приятно жгло язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
«Не повторяй моих ошибок».
Но не бывает одинаковых ошибок. Они все разные, и это выясняется только потом, когда уже известные их последствия.
Энни поднесла к губам материнскую ладонь, чувствуя легкие кости под высохшей старческой кожей. Что-то в словах матери было верным, было в них и понимание, и сострадание, и поддержка.
– Ты нас понимаешь, – прошептала она, – я люблю тебя, мама!
Тибби улыбнулась, не открывая глаз. Ее голова утонула в подушках.
– Я знаю… – сказала она дочери.
Энни оставалась у нее, пока не убедилась, что мать уснула. Тогда она осторожно положила материнскую руку на покрывало и вышла на свет вечернего солнца. После полумрака комнаты его яркость ослепила женщину, и она некоторое время постояла на ступеньках, ожидая, пока привыкнут глаза, потом села в машину и поехала назад к Мартину и детям, ожидающим ее в уютном доме, казавшимся таким надежным укрытием от всех жизненных передряг.
А Тибби умерла этой же ночью незаметно, во сне.
Завещания она не оставила, кроме того, которое они с мужем оставили много лет назад в пользу своих детей. Не оставила она и никаких указаний о своих похоронах. Энни была уверена, что мать хотела бы быть похороненной на кладбище, но ничего не сказала, когда брат с отцом решились на кремацию.
– Это разумно, – энергично доказывал Филипп, и Энни мрачно отвернулась, отказываясь понимать, как что-либо, связанное со смертью матери, может называться разумным.
Были сделаны все необходимые приготовления, и Тибби была кремирована посте коротенькой торопливой службы, проведенной в уродливой современной часовенке. Занавеси, которые раздвинулись, пропуская скользящий гроб, напомнили Энни такие же бархатные шторы в театре. Ей хотелось биться в истерике и рыдать, но она, окаменев, стояла рядом с Мартином и орган играл траурную музыку над их головами.
После окончания церемонии все вышли на улицу, залитую солнечным светом.
Энни, отец и брат решили, что они и их друзья соберутся в родительском доме после похорон, и сейчас она, оглянувшись назад, увидела, как за машиной Мартина следует небольшая кавалькада других автомобилей. Отец сел на переднее сиденье, Филипп устроился рядом с Энни, которая никого не замечала, поглощенная своим горем. Одиночество и пустота после смерти матери были так сильны, что она чуть не закричала: «Подождите! Мы оставили ее одну! Вернемся назад!»
Мартин остановился поодаль от дома, чтобы оставить место другим машинам. Затем печально вереницей они вчетвером подошли к воротам, и отец Энни, взглянув на фронтон здания сказал:
– Я собираюсь выставить его на продажу. – Зеленые створки ворот распахнулись, скрипнув при этом, как когда-то приветствовали Энни, возвращавшуюся из школы.
– Может быть, это и правильно, – сказал Филипп. – Дом стал слишком большим.
Они вошли, а Энни задержалась у входа. За своей спиной она слышала, как подъезжают другие автомобили, раздавались приглушенные, тихие голоса. Энни посмотрела надверной молоточек из латуни, который Тибби обычно тщательно начищала, на окна, слегка запыленные, и от того тусклые.
«Это же только дом» – пыталась утешить себя она. И все же он был чем-то больше. Для Тибби это была тщательно обустроенная респектабельная святыня, место поклонения той семейной жизни, которая уже давным-давно пришла в упадок. В конечном итоге, это было смыслом существования ее матери, и вот теперь дом должны будут продать, а новые владельцы будут смеяться над его старомодным убранством.
Мартин подождав ее у дверей, подошел к ней и взял под руку.
– Без Тибби это уже совсем другой дом, – сказал он, стараясь утешить жену.
– Знаю, – ответила она и спустя мгновение прошептала: – Как жаль! Для меня это такая потеря!
Они вошли в дом.
Энни делала то, что от нее ожидалось, то же, что в свое время делала ее мать. Она приветствовала старых друзей и обменивалась с ними печальными вежливыми улыбками, предлагала гостям холодные закуски, разливала по бокалам белое вино и передавала его желающим. А потом, когда наступило небольшое затишье, поднялась наверх в спальню матери.
Энни присела на краешек кровати, и ровная светлая поверхность покрывала сразу же захрустела под ней своей накрахмаленной тканью. Потом она встала, подошла к встроенному стенному шкафу, немного подождав, открыла зеркальные дверцы, посмотрела на одежду матери, аккуратно развешанную на вешалках, еле сдерживая слезы, глянула на туалетный столик, на старомодные стеклянные флакончики с любимыми духами Тибби, осторожно взяла в руки один из них…
И вот, пока Энни стояла и смотрела на материнскую комнату в ее голове все громче и громче, все настойчивей зазвучал голос. Сердце гулко забилось в груди.
СТИВ! СТИВ!
Она поставила флакон с духами на столик и решительно подошла к телефону, стоявшему на тумбочке рядом с кроватью Тибби. Энни набрала номер Стива, опять выслушала объявление автоответчика, и тепло от звуков голоса любимого снова разлилось по ее телу…
В этот раз она назвала свое имя и, подумав, добавила несколько слов.
Стив вернулся домой раньше, чем обычно. Он провел ленч с одним парнем из рекламной компании, которого он терпеть не мог, и теперь у него было отвратительное настроение. Поэтому, а также для того, чтобы как-то убить время он напился, и вот теперь он сидел в комнате, наблюдая, как от солнца остается один краешек, и день угасает, оставляя ему головную боль и мерзкий, металлический привкус во рту.
Квартира, где он сидел, выглядела голой и заброшенной. Он зашвырнул куртку на спинку дивана, встал и пошел в кухню, чтобы приготовить себе еще выпить. Затем, с полным стаканом виски в руке он вернулся, подошел к столу и нажал кнопку автоответчика.
И вдруг, в первую секунду, когда Стив услышал ее голос, он еще не был уверен в том, что это голос ему не послышался. Так уже ни раз случалось с ним в то время, когда он еще надеялся, что Энни ему позвонит, Но сейчас он уже не ждал от нее звонка. Энни, конечно, ушла навсегда. И вот, наконец!
Стив нажал на кнопку и перемотал пленку, чтобы прослушать еще раз. Голос Энни не исчез. Она была здесь, говорила с ним, ее голос звучал так невыносимо близко.
– Это Энни, – сказала она. Затем была пауза, и Стив увидел Энни совершенно отчетливо, вплоть до малейших черточек ее лица. Она торопливо заговорила.
– Я хочу увидеть тебя… Еще ведь не очень поздно, правда? Скажи, что не поздно…
И все.
Стив закрыл глаза. Холодное виски приятно жгло язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103