Когда подняла голову, увидела, что Элисон уже нацелилась на переднее сиденье, рядом с Френсисом. Его взгляд встретился с моим. И то, что он заметил в моих глазах, заставило его насторожиться.
– Все в порядке? – спросил мой муж.
Охваченная яростью, я схватила Элисон за руку и препроводила от передней дверцы к задней, после чего она уселась на заднее сиденье, рядом с матерью. Она, похоже, и не заметила, с какой силой я ее дернула. Я подняла с асфальта оброненную ею перчатку и едва удержалась, чтобы не отхлестать ее по щекам. Затем села на свое законное место. Только после этого смогла взять себя в руки.
– Все в порядке? – повторил он, когда я захлопнула дверцу.
– Все отлично, – излишне громко ответила я, а потом продолжила еще громче: – Вот только сниму это кашемировое пальто, и тогда все будет просто прекрасно…
Я не могла с уверенностью сказать, что до дорогой Элли дошел смысл моих слов. Но мой муж все понял. Не так-то легко провести моего мужа.
– О, Дилис, – откликнулся он, – ты забыла упомянуть, из чего сделана подкладка.
Автомобиль тронулся с места, повез нас всех незнамо куда.
– И чем ты занимаешься, Френк? – спросила моя кузина, наклонившись вперед, едва не лизнув Френсису ухо.
– Френсис, – в унисон поправили мы ее. Он – ровным голосом. Я – со злостью.
– Помнишь, как Кэрол пыталась называть меня Френки? – спросил он, сглаживая острые углы. Потом добавил, уже моей кузине, обернувшись: – Даже лучшей подруге Дилис не дозволялось так меня звать.
– О… – Элисон замолчала, то ли ничего не поняв, то ли пристыженная.
У меня же вновь возникло давнее чувство собственной неполноценности, то самое, что раньше твердило мне: все, что я имела или только собиралась заиметь, принадлежало им, потому что они принадлежали к высшему сословию, а я – к низшему. Во мне проснулась психология крестьянина, глубоко укоренившееся в феодальные времена представление о том, что моего ничего быть не может и все принадлежит богатым людям. Разговаривая с моим мужем столь фамильярно, моя кузина унижала меня. И что самое ужасное, я была перед ней беззащитна.
Френсис, разумеется, все понял. И сказал то, что следовало:
– Чем я занимаюсь, кузина Элисон? Понятное дело, гребу деньги лопатой. – Он улыбнулся ей в зеркало заднего обзора. – А потом трачу их на мою любимую жену.
Она откинулась на заднее сиденье, похоже, не зная, что и сказать. Не ожидала такого грубого ответа.
– А ты? – спросил он. И тут до меня дошло, что он от этой мизансцены получает удовольствие, пусть и за мой счет.
– О, я получила наследство от отца. Он был бизнесменом.
– И каким же бизнесом он занимался?
– Цветочным дизайном интерьеров, – без запинки ответила она.
Моя тетя, лицо которой я видела в боковое зеркало, даже не моргнула.
– Поэтому мне просто не нужно что-либо делать, – радостно добавила Элисон.
«Да ты ничего и не можешь», – подумала я, но сочла нецелесообразным озвучивать эту мысль.
Моя тетя, смотрела на меня, я – на нее. Ей очень повезло, что Элисон взяла у нее хоть что-то. Потому что от дяди Артура ей точно ничего не досталось.
«Секреты, – думала я. – Наши, конечно же, мы и выдать не могли». Тем не менее воспоминание о плаще никуда не уходило. Более того, все сильнее давило на сердце. Стыд, неуверенность в себе, одинокая Дилис.
Думаю, если б она упомянула и ботинки, я бы точно вцепилась ей в горло. Эти узкие, очень узкие ботинки, из которых я давно уже выросла. Агония. Мне удавалось носить их весь день и каждый день, и за все четыре дня я ни разу не сказала, что они натерли мне большие пальцы. Наверное, за мои страдания меня могли бы считать маленькой святой. Но у детей есть интуиция, и моя интуиция подсказывала мне: если я скажу про ботинки, я предам маму. Она стыдилась своей бедности. А стыд вызывал у нее злость.
– Или эти, или ничего, – сердито бросила она, натягивая ботинки на мои ноги. Чего жаловаться, если альтернативы не было? С ногами у женщин в моей семье всегда были проблемы. Возможно, кроссовки (мать Френсиса много лет назад, когда мы брали ее в Нью-Йорк, презрительно обозвала их хирургической обувью) облегчили страдания ног, но не для моего поколения. На закате жизни, если какая-то часть женского тела и может сказать о бедности женщины, так это ее ступни, которым должно быть изящными, с высоким подъемом, младенчески-розовыми и, конечно же, маленького размера. Ступнями леди. Мои ступни, такие же, как у матери, такие же, как у бабушки, были широкие, бугристые, с кривыми пальцами, прямоугольные, а в те годы, когда они росли, их запихивали в плохую, неудобную обувь. Потом, конечно, им повезло больше, чем ступням матери или бабушки. Большую часть моей жизни, спасибо богатству, они уже не страдали от качества обуви. Но служили напоминанием. И социальным индикатором, точно так же, как в Китае до Мао в детстве ножки перебинтовывали только девочкам из знатных семей. Ступни тети Элайзы выглядели куда как лучше, поскольку заботились о них с младенчества, но на прекрасные не тянули. Зато ступни Элисон были элегантными, длинными, тонкими, розовыми, с ровненькими пальчиками. Я знала, потому что помнила их с детства. Ступни принцессы. А мои – нищей.
– Ты переночуешь у нас? – спросила я.
– Тебя это не стеснит?
– Наоборот, – ответила я совершенно искренне. – Я хочу хоть как-то отблагодарить тебя. В детстве-то я приезжала к вам, и вы присматривали за мной.
– Да! – радостно воскликнула она. – И ты в этом нуждалась. Помнишь, как ты всегда приезжала с гнидами?
Тетя Элайза уже заснула. Чуть завалилась набок, устраиваясь поудобнее. Иногда даже похрапывала.
– Отключилась, – прокомментировала моя кузина, свеженькая, как огурчик.
Мы поболтали о всяком и разном, добрались до семейных отношений. Я выразила сожаление насчет ее развода.
– О, лучше развод, – сердито бросила она, – чем жизнь с человеком, который не хочет с тобой жить. Я ждала, пока не умер отец. Он бы этого не перенес. Он считал, что жениться или выходить замуж можно только один раз, на всю жизнь.
– Он так считал до самой смерти? – спросила я.
– О да. Одно дело – выйти замуж за иностранца, другое – развестись с ним. Ему потребовались долгие годы, прежде чем он свыкся с тем, что его зять – египтянин, прежде чем смог показываться на людях с внуками, поэтому, если бы я заикнулась о разводе… Ну да ладно… Фарук никогда не любил моего отца. Говорил, в нем есть что-то отталкивающее. То же самое сказал отец и о Фаруке, когда я впервые привела его в дом. Мужчины… Что с них взять?
– А что сказала твоя мать, когда ты впервые привела его в дом?
– О, она тут же начала рассказывать всем, что он – принц. И очень богат… так оно и было. Беда заключалась в одной дурной привычке, такой же, что и у твоего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77