Об изменениях, происшедших с ним, быстро доложили какому-то неведомому начальству, и на свалку пожаловал старший бригадир — красивый, холеный молодой мексиканский джентльмен в белоснежной рубашке с короткими рукавами, светло-серых брюках и легких кожаных мокасинах. Он о чем-то лениво перебросился с Джо, подозвал Германа, спросил его, кто он и откуда, озадаченно почесал затылок и уехал. С этого дня его стали лучше кормить, и однажды Джо повел его под душ, вернее под шланг. Мылся ли он хоть раз за это время? Герман не мог припомнить. Сунутый ему в руки огрызок мыла вдруг страшно рассмешил его. Герман с таким наслаждением мылся и фыркал, что даже, не осознавая того, запел во весь голос от счастья. Его тело пело и играло, оно жадно дышало всеми открывшимися порами и звало к жизни. Остальные бросили работу и слушали его песню на неизвестном варварском языке, смеялись и показывали на него пальцем, как на диковинного зверя, который вдруг заголосил явно человеческим голосом: «Скажите девушки подружке ва-ашей, что я ночей не сплю, о ней мечта-а-ю. Что всех краса-а-виц она милей и кр-а-аше, давно хотел призн-а-аться ей, да слов я не наше-ел!»
— Марьячи! Марьячи!note 2 — радостно кричали свалочники и хлопали в ладоши. С тех пор молодые мексы стали часто с ним заговаривать на испанском, улыбаться, называть его сеньором марьячи и угощать самопальными сигаретами, в которых табак был перетерт с какой-то галлюциногенной травой или кактусами. Жить стало лучше, жить стало веселее. Ему выдали довольно чистые джинсы и майку, а на ноги мягкие плетеные сандалии. Язвы, натертые старыми кроссовками, начали потихоньку заживать.
А через три недели его перевели на новый бизнес. Теперь Герман жил где-то в пригороде Сан-Жозе в легких фанерных бараках, оставшихся от сезонных рабочих еще со времен Второй мировой войны. Это Гера вычитал на чудом сохранившейся табличке над притолокой в своем новом пристанище. У него были теперь своя койка с ситцевым синтепоновым тюфяком, покрывало, подушка и тумбочка, а также двухразовая мексиканская жратва и пара пачек самопального «Мальборо» в неделю. Появилась и роскошь — мыло, зубная щетка без пасты, расческа, тупая бритва и застиранная тряпица вместо полотенца. В бараке жили, кроме него, еще десять мексиканцев, ни один из которых не говорил по-английски. Германа они презирали и чурались. Вечерами много шумели, быстро приходили в ярость и лезли в драку, хватаясь за ножи, но до смертоубийства никогда не доходило.
Все они приезжали на левые заработки и страшно боялись попасться на глаза властям. Ели большей частью вареные куски кукурузного теста, обернутые кукурузным же листом и политые очень острым кетчупом. Работали день и ночь. Кто сколько продержится. У края поселка часто дежурила полицейская машина. О редких облавах мексы знали заранее и сдавали одного-двух из своих по жребию. Счастливчикам удавалось прожить нелегалами лет пять и вернуться домой состоятельными людьми, подняв из нищеты свои семьи. Других вездесущая служба эмиграции и натурализации рано или поздно вылавливала и депортировала на родину, но на смену выкинутым, как тараканы, лезли новые полчища мексов.
Лагерем заправлял приезжавший поглазеть на Германа красавчик Хуан, вернее сеньор Хуан. Певуче растягивая слова, он объяснил Герману:
— Хозяин оказал тебе огромное доверие. Войдешь в серьезное дело. Он заплатил за тебя очень большие деньги, и ты должен много работать, чтобы расплатиться.
— В Америке надо много, работать, — вяло согласился Герман.
— Тебя никто не спрашивает, белый урод, — вдруг вскинулся сеньор Хуан, — попробуешь сбежать — тебе конец!
Наутро в маленьком крытом грузовичке его вместе с двумя другими мексиканцами привезли оформлять внутренний дворик новенького, еще пахнущего краской коттеджа. С хозяевами, двумя пожилыми полнозадыми американцами в широких шортах и цветастых майках (двое из ларца, одинаковых с лица), ему было запрещено разговаривать. По заранее обговоренному с сеньором Хуаном плану они засыпали землей клумбы, посадили кусты и засеяли газон.
Потом с другой бригадой Герман отпиливал ветки в Марин-каунти, которыми обросли провода, тянущиеся вдоль поля для гольфа. Обрезки деревьев они тут же бросали в маленький ненасытный агрегат на колесах, моментально превращавший их в опилки. Герману нравилось работать с землей и деревьями. Он был как тяжелобольной, который делает первые шаги после чудесного выздоровления от смертельного недуга. Иногда на него наваливалась страшная тоска, и все тело исходило долгой мучительной тягой к зелью. Сердце начинало ныть и колотиться, и тогда было так худо, что хотелось встать на четвереньки и скулить, настолько было невмоготу. И никакие листья и кактусы не помогали. А когда удавалось этот пик перевалить, боль притуплялась, и следующие несколько дней он чувствовал себя несчастным и разбитым стариком. Ел и пил по привычке. Казалось, что в его мозгу выжжены целые участки, как бывают выжжены весной пригорки со старой прошлогодней травой, и эти участки мозга не реагировали ни на радость, ни на свет, ни на любовь. Как-то в барачном городке появился старый Джо — проведать приехавшую родню, пятиюродных братьев троюродного дедушки по материнской линии. Увидев сидящего на ступеньках Германа, он подошел ближе:
— Слушай, марьячи, ты счастливчик. Я слышу, хозяин тебя завтра опять повысит. О том, что ты у меня видишь — ни слова. (А что он мог такое видеть?) Я тебя из-под земли достану! — Джо сделал зверское лицо и злые глаза, словно в дурацкой детской игре. — Ты мне должник до конца жизни: я тебя с иглы снял.
Герман еще не совсем преодолел апатию и внутреннюю безжизненность, поэтому отнесся к новости о своем повышении и к угрозам старого Джо совершенно спокойно, тем более что он уже знал, что мексиканцы не в ладах со временем и их «завтра» (манана) могло значить что угодно, вплоть до «когда-нибудь». Во многом он продолжал еще жить, как робот, стараясь не задумываться о будущем, и новую работу воспринял, как солдат-смертник из штрафбата выслушивает команду идти в очередную атаку. В общем-то его и брали как смертника. При любых осложнениях его просто сдавали полиции в жертву, как самую негодную пешку.
Неведомые хозяева зарегистрировали очень дорогой платный телефон эротических услуг, купили Гериной бригаде форму разносчиков пиццы и выдали мотороллеры с пустыми коробками из-под пицц на багажнике. Прикинувшись доставщиками пицц по вызову, они разъезжали по крупным компаниям, пытаясь всучить ничего не подозревающим сотрудникам свою стряпню, а когда те отказывались, мошенники извинялись за ошибку и просили разрешения позвонить на свою фирму и уточнить адрес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75