Лопаткой он строил дорогу, а потом катил по ней свой паровозик. И этот паровозик увозил его далеко, далеко, туда, где нет зимы и осени, нет простуд и не надо ездить на процедуры в больницу, трясясь в общественном транспорте.
Мальчик был не без весьма хороших физических задатков. Но парадоксально, он одновременно отличался болезненностью, имея несколько врожденных физических пороков.
В этом возрасте разница в два года имеет огромное значение. Семилетний сосед по песочнице, здоровый и уверенный в себе «король двора», сын орденоносца грубо отодвинул младшего и взял паровозик.
– Витя, это мой паровозик, я его тебе не разрешал брать, – вежливо сказал мальчик.
– А я у тебя и не спрашивал, – ответил старший, надменно поднимаясь во весь свой, как казалось младшему, немалый рост.
Он смотрел на него сверху вниз и наслаждался собственным превосходством, держа в руках заветный паровозик. Младший по инерции ковырнул два раза лопатой в песке.
А потом не по-детски пружинисто поднялся, перенося вес на отставленную назад правую ногу. Одновременно он отводил лопатку назад, при этом поднимая ее. Еще не закончив подъем, все так же плавно, без паузы, круговым движением он, перебрасывая вес тела на левую ногу, что есть силы ударил лопаткой по темечку наглого юного хама. В удар была вложен весь вес и вся сила его хрупкого тельца.
Наблюдавшие сцену мужики, многие из которых были бывшими фронтовиками, говорили потом, что мальчик поразительно четко воспроизвел прием рукопашного боя. Которому его, разумеется, никто не мог тогда обучить.
Огромный шрам рассек голову противника. Кровь хлынула ручьем. Тот, кого звали Витей, покачнулся, уронил паровозик и дико заорал. Он стоял и орал, качаясь все сильнее и сильнее. Огромная темно-красная полоса на его голове становилась все шире.
Мальчик присел на корточки, поднял паровозик и продолжил свое путешествие по построенной ранее дороге. Однако рев старшего мешал ему в должной мере насладиться игрой. Какой-то взрослый голос, как показалось мальчику металлический, спокойно прошелестел в голове.
«Дай ему так же, точно по тому же месту. Он упадет и замолчит».
«А ведь стоит, – не по-детски сформулировал фразу мальчик, – но лень. Подожду немного, может сам завалится. А если нет, придется врезать еще».
Больше он ничего не помнил, сбитый с ног оглушительной затрещиной.
Эх, если бы я был собственным отцом, то гордился бы таким сыном, – часто думал Чугунов, вспоминая этот эпизод своего детства. Ведь он ни на кого не нападал. Он защищал, принадлежащее ему по праву. И не побоялся пойти в атаку на заведомо более сильного противника. Разве не эти качества должны лежать в основе достойной цивилизованной личности?
Но родители были запуганными сталинской системой баранами. Они боялись всего на свете и жестоко наказали пятилетнего ребенка, во многих детских недугах которого сами же были виноваты. Но своей вины перед ним они не чувствовали. Зато были исходно «виноваты» перед всем миром, а вернее той империей, в которой имели несчастье жить. И на своем же больном сыне они вымещали собственную трусость. Убожество собственной жизни.
Надо сказать, они много сделали для Чугунова, но он, чувствуя какую-то «механическую» признательность к ним, тем не менее, рано понял, что не любит их. И ушел из родительского дома при первой представившейся возможности.
Он был плохим сыном и стал не менее плохим отцом, совершенно не интересуясь делами своей бывшей жены и, как ни крути, своего родного сына. Но вины своей ни перед кем не чувствовал. Он отдавал то, что от него требуется. Но большее отдавать не собирался, ведь сердцу не прикажешь. Зато он никогда не нападал первым, и первым не делал никому зла. Но то, что считал своим по праву, готов был отстаивать, не ограничивая себя в средствах. «Чужого не возьмем, своего не упустим», – разве это не русская народная поговорка?! Поговорка, противоречащая юродивому представлению о русском характере, вбитому православной пропагандой. Он обожал стихи фронтового поэта:
Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели
Да, человеческая жизнь, не освещенная светом сопричастности к чему-то высокому, в сущности, не отличается от жизни животного. Да, к животным надо относиться без злобы и жестокости. Их надо беречь, но не как индивидуумов, а вообще, в соответствие с экологическим мышлением. Но надо помнить, что эколог не врач, и даже не ветеринар. Те, кто не понимает этой разницы, сильно заблуждаются.
Сегодня его вообще тянуло на воспоминания. И все воспоминания были объединены в некую единую сюжетную линию. Собственная жизнь разворачивалась перед ним, как изощренный роман в стиле Достоевского. И главными эпизодами были отнюдь не вехи биографии, которые заносят в анкету.
Стремясь стать сильным и преодолеть врожденные недуги, он много и фанатично занимался спортом. Перепробовал много видов. Но остановился на боксе. Часто, хотя и не всегда, настоящая любовь приходит не сразу. Она как бы накатывает волнами, где подъемы чередуются со спадами. И, наконец, эти валы бьют в берег Судьбы, превращаясь в стремительный прибойный поток, сносящий все на своем пути.
Бокс был его любовью. Он начинал заниматься им, потом охладевал, потом, как бы случайно, снова начинал заниматься, привнося в тренировки и бои опыт других видов спорта.
Он навсегда запомнил слоган «формула боя». Для новичков формула боя была два раунда по две минуты. В своих первых соревнованиях он участвовал уже довольно взрослым «не перспективным» боксером. Но выиграл два боя подряд. В основном, за счет весьма неплохой функциональной подготовки. Хотя он несколько превосходил противников и технически, но предпочел просто «ломать» их своим бешенным напором.
Но в третьем бою встретился с равным себе противником. Он навсегда запомнил его потное, яростное лицо, черную челку, прилипшую ко лбу, и столь неуместные на смугловатом лице, голубые глаза. Первые же попытки Петра изменить тактику и переиграть равного по силе противника за счет технического превосходства были расценены тем как признак слабости и сметены градом его ударов. И тогда Петр, развернувшись фронтально, начал яростный обмен ударами. Они не отступали и не маневрировали. Даже не защищались, а утробно урча, за что, кстати, получили по замечанию от рефери, они били друг друга по ненавистным рожам.
Петр не чувствовал ударов противника. Им владели только два чувства, радость, когда удары достигали цели, и досада, когда ему казалось, что удар смазывается.
Что определило его победу? Физическое превосходство? Наверное, нет. Победу определило его терпение, его умение держать удар. Его чугунная привычка быть обманутым, обделенным, битым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65