В конце я заставлю его испытать унижение. Он у меня еще узнает...
Они ходят взад и вперед, сбрасывая парад скелетов в ту же шахту, которая приняла многих других.
Мне очень больно наблюдать за этим. Нет, это больше, чем просто боль, это мучительно. Парад скелетов – это призрачная страна моего великого успеха, прекрасная замена бронзе, ушедшей в частные коллекции, музеи и галереи. Я потратил на него тысячи часов. Тысячи! Я должен был собрать вместе все кости, придать каждому скелету позу, наиболее характерную для его хозяина. Я блестяще сделал это от начала до конца. Вандерсоны являются тому блестящим примером. Я смотрю на сваленные у стены скелеты и вижу кичливую Джун, ленивого Веселого Роджера и их хныкающего сыночка...
Красота парада скелетов вдохновляла меня каждый раз, когда я подыскивал новые объекты. Я всегда мог представить себе, как они будут выглядеть лишенными плоти, как их одежды будут свисать с костей, а их пустые глазницы взирать на меня. Не так трудно себе представить. Я срезал так много плоти, вынул столько глаз, что стал мастером невообразимого искусства. Иногда я чувствовал в пленниках страстное желание поскорее занять место в параде скелетов. Интимное чувство. А теперь все это так бесцеремонно выбрасывается. Я обрек свою коллекцию на такой постыдный конец, ни больше ни меньше. И от этого мне очень больно. Больно, как никогда.
Но парад скелетов должен исчезнуть. Весь парад. Для суда это просто кошмар, ключи ко всем семьям.
Последние в ряду Вандерсоны. Я заставил Пустозвона оттащить их в шахту, приказав носить по одному. Они очень хрупкие, и я не мог доверить их трясущимся рукам Шлюхи, я не мог даже подумать о том, что она по небрежности разобьет кого-нибудь. Они должны быть тоже уничтожены, но только не ее грязными руками.
Я только сейчас понял, что неравнодушен к Вандерсонам. Я буду жалеть о том, что не отлил их в бронзе. Но что мне жаль больше всего, так это потери Бриллиантовой девочки. Даже сейчас, когда она украла мой джип, предала мое доверие, я с любовью думаю о ней. Надеюсь, что в один прекрасный день я снова столкнусь с ней. Может, это сентиментально, а может, и нет. Представлю Бриллиантовую девочку в двадцать или в двадцать один год. Мы все еще в расцвете сил, прогуливаемся, держась за руки, по солнечному морскому берегу. Мы смотрим на тела загорающих. На матерей, отцов и детей. Наблюдаем, как малыши играют в песочек, за их улыбками, за их безмятежным выражением лиц. По строению глаз, рук и ног подбираем семьи для наших скульптур, для того, чтобы добавить укусы на твердый резиновый шарик.
Как я уже сказал, может, это и сентиментально, но принесло неимоверное удовлетворение. Даже утешение. Представить себе, как мы вдвоем свяжем наши жизни так же тесно, как летние побеги жимолости прилипают к забору.
По моей команде Пустозвон бросает в шахту Джун, Веселого Роджера и сынишку. Последние из парада скелетов. Затем я заставляю его бросить туда же и их слепки. Мы прислушиваемся к странному дребезжащему звуку, поднимающемуся из глубины. Альгинат разбился и рассыпался среди скелетов. Его осколки сыграли на костях, как на ксилофоне.
Осталось еще одно дело, очень важное для меня. Я хочу, чтобы Пустозвон и Шлюха перенесли из подвала в литейку стол из нержавеющей стали. Время у нас есть. Может, Пустозвон и не умнее дрозофилы, но работник он хороший. Ему еще предстоит уйма дел. И кроме того, я просто не могу себе представить, что Ее Светлость уже сумела выбраться из пустыни. Только не в том состоянии, в котором она находится. Но в течение ближайших часа-двух она сможет добрести до шоссе и остановить машину, чтобы доехать до города. Что тогда предпримет шериф? Ему позвонит среди ночи туповатый дежурный и скажет, что пропавшая девочка только что вошла в двери и рассказывает странную историю о том, что самый талантливый в мире скульптор засадил ее в клетку, да еще душил народ какой-то зеленой замазкой.
Конечно, он отреагирует. Но сначала он приедет к себе в контору и будет долго и упорно ее допрашивать, пока не убедится, что она не провела всю неделю, обедая с бандой бродячих индейцев.
Затем он разбудит своих помощничков, и они обдумают план действий. Ему придется тщательно продумать свои ходы, и кто его за это осудит? Только не я. Это провинция Америки. Ты никогда не сможешь сказать заранее, на что наткнешься.
Единственное, что он не сделает, так это не бросится сюда среди ночи. Ему потребуется час или два, чтобы допросить девушку и поднять и проинструктировать своих людей, а потом около часа на то, чтобы оцепить район. Все это даст мне времени больше, чем достаточно. Намного больше, чем осталось жить Шлюхе от прессы.
Так что я не собираюсь отказываться от удовольствий. Полицейские будут долго биться в мои двери, прежде чем я сдамся.
Она так устала, что еле ходит. Неспособна помогать Пустозвону, которому приходится практически одному тащить стол вниз по лестнице. Надо сделать ей укол метамфетамина. В таком состоянии от нее не получишь никакого удовольствия.
Как только они принесли стол в литейку, я вытер его. Я и для нее тоже запасся полотенцем. Они ведь оба взмокли, как губки, но полотенце использовать я собираюсь именно на ней. Его работа почти что сделана. Все, что ему осталось, так это привязать ее к столу. А затем она уставится на него, умоляя глазами о помощи. Я такого уже насмотрелся и знаю, чего ожидать. Вот тогда застрелю его в затылок. Первый шок для ее нервной системы, и по сравнению с тем, что ее будет ожидать в дальнейшем, самый мягкий.
Но сначала она должна снять мокрую одежду и вытереться полотенцем. Она нужна мне сухая. Хотя Шлюхи никогда не бывают по-настоящему сухими, когда напуганы. Их ладони и брови влажные, грязные. Да, грязные. Все, что я видел у себя в подвале, подтверждает этот факт. Это урок, который мне не терпится пройти еще раз.
Глава тридцать вторая
Штасслер приказал Лорен «обнажиться». Он сказал это тихо и мягко, как врач, готовящий ее к медицинскому осмотру, а не убийца, вынашивающий смертоносные планы.
Дрожь от ног быстро поднялась к животу и груди. Руки взметнулись вверх. Лорен вновь заглянула в лицо смерти. У нее появилось жгучее желание умолять его оставить их в живых, но она не нашла в себе сил что-либо произнести. Ее остановили не спазмы в горле, а страх, что слова, любые слова спровоцируют его на стрельбу.
Она в последний раз огляделась, увидела молоток, клещи, инструменты, но все вне пределов досягаемости.
– Снимай это, – ровным голосом приказал он, словно понятие «обнажись» требовало разъяснения.
Она подчинилась, но делала все медленно, надеясь, что вот-вот темнота за окном взорвется красными, синими и янтарными огнями. Прибудет автомобиль с людьми шерифа, и весь этот ужас моментально закончится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Они ходят взад и вперед, сбрасывая парад скелетов в ту же шахту, которая приняла многих других.
Мне очень больно наблюдать за этим. Нет, это больше, чем просто боль, это мучительно. Парад скелетов – это призрачная страна моего великого успеха, прекрасная замена бронзе, ушедшей в частные коллекции, музеи и галереи. Я потратил на него тысячи часов. Тысячи! Я должен был собрать вместе все кости, придать каждому скелету позу, наиболее характерную для его хозяина. Я блестяще сделал это от начала до конца. Вандерсоны являются тому блестящим примером. Я смотрю на сваленные у стены скелеты и вижу кичливую Джун, ленивого Веселого Роджера и их хныкающего сыночка...
Красота парада скелетов вдохновляла меня каждый раз, когда я подыскивал новые объекты. Я всегда мог представить себе, как они будут выглядеть лишенными плоти, как их одежды будут свисать с костей, а их пустые глазницы взирать на меня. Не так трудно себе представить. Я срезал так много плоти, вынул столько глаз, что стал мастером невообразимого искусства. Иногда я чувствовал в пленниках страстное желание поскорее занять место в параде скелетов. Интимное чувство. А теперь все это так бесцеремонно выбрасывается. Я обрек свою коллекцию на такой постыдный конец, ни больше ни меньше. И от этого мне очень больно. Больно, как никогда.
Но парад скелетов должен исчезнуть. Весь парад. Для суда это просто кошмар, ключи ко всем семьям.
Последние в ряду Вандерсоны. Я заставил Пустозвона оттащить их в шахту, приказав носить по одному. Они очень хрупкие, и я не мог доверить их трясущимся рукам Шлюхи, я не мог даже подумать о том, что она по небрежности разобьет кого-нибудь. Они должны быть тоже уничтожены, но только не ее грязными руками.
Я только сейчас понял, что неравнодушен к Вандерсонам. Я буду жалеть о том, что не отлил их в бронзе. Но что мне жаль больше всего, так это потери Бриллиантовой девочки. Даже сейчас, когда она украла мой джип, предала мое доверие, я с любовью думаю о ней. Надеюсь, что в один прекрасный день я снова столкнусь с ней. Может, это сентиментально, а может, и нет. Представлю Бриллиантовую девочку в двадцать или в двадцать один год. Мы все еще в расцвете сил, прогуливаемся, держась за руки, по солнечному морскому берегу. Мы смотрим на тела загорающих. На матерей, отцов и детей. Наблюдаем, как малыши играют в песочек, за их улыбками, за их безмятежным выражением лиц. По строению глаз, рук и ног подбираем семьи для наших скульптур, для того, чтобы добавить укусы на твердый резиновый шарик.
Как я уже сказал, может, это и сентиментально, но принесло неимоверное удовлетворение. Даже утешение. Представить себе, как мы вдвоем свяжем наши жизни так же тесно, как летние побеги жимолости прилипают к забору.
По моей команде Пустозвон бросает в шахту Джун, Веселого Роджера и сынишку. Последние из парада скелетов. Затем я заставляю его бросить туда же и их слепки. Мы прислушиваемся к странному дребезжащему звуку, поднимающемуся из глубины. Альгинат разбился и рассыпался среди скелетов. Его осколки сыграли на костях, как на ксилофоне.
Осталось еще одно дело, очень важное для меня. Я хочу, чтобы Пустозвон и Шлюха перенесли из подвала в литейку стол из нержавеющей стали. Время у нас есть. Может, Пустозвон и не умнее дрозофилы, но работник он хороший. Ему еще предстоит уйма дел. И кроме того, я просто не могу себе представить, что Ее Светлость уже сумела выбраться из пустыни. Только не в том состоянии, в котором она находится. Но в течение ближайших часа-двух она сможет добрести до шоссе и остановить машину, чтобы доехать до города. Что тогда предпримет шериф? Ему позвонит среди ночи туповатый дежурный и скажет, что пропавшая девочка только что вошла в двери и рассказывает странную историю о том, что самый талантливый в мире скульптор засадил ее в клетку, да еще душил народ какой-то зеленой замазкой.
Конечно, он отреагирует. Но сначала он приедет к себе в контору и будет долго и упорно ее допрашивать, пока не убедится, что она не провела всю неделю, обедая с бандой бродячих индейцев.
Затем он разбудит своих помощничков, и они обдумают план действий. Ему придется тщательно продумать свои ходы, и кто его за это осудит? Только не я. Это провинция Америки. Ты никогда не сможешь сказать заранее, на что наткнешься.
Единственное, что он не сделает, так это не бросится сюда среди ночи. Ему потребуется час или два, чтобы допросить девушку и поднять и проинструктировать своих людей, а потом около часа на то, чтобы оцепить район. Все это даст мне времени больше, чем достаточно. Намного больше, чем осталось жить Шлюхе от прессы.
Так что я не собираюсь отказываться от удовольствий. Полицейские будут долго биться в мои двери, прежде чем я сдамся.
Она так устала, что еле ходит. Неспособна помогать Пустозвону, которому приходится практически одному тащить стол вниз по лестнице. Надо сделать ей укол метамфетамина. В таком состоянии от нее не получишь никакого удовольствия.
Как только они принесли стол в литейку, я вытер его. Я и для нее тоже запасся полотенцем. Они ведь оба взмокли, как губки, но полотенце использовать я собираюсь именно на ней. Его работа почти что сделана. Все, что ему осталось, так это привязать ее к столу. А затем она уставится на него, умоляя глазами о помощи. Я такого уже насмотрелся и знаю, чего ожидать. Вот тогда застрелю его в затылок. Первый шок для ее нервной системы, и по сравнению с тем, что ее будет ожидать в дальнейшем, самый мягкий.
Но сначала она должна снять мокрую одежду и вытереться полотенцем. Она нужна мне сухая. Хотя Шлюхи никогда не бывают по-настоящему сухими, когда напуганы. Их ладони и брови влажные, грязные. Да, грязные. Все, что я видел у себя в подвале, подтверждает этот факт. Это урок, который мне не терпится пройти еще раз.
Глава тридцать вторая
Штасслер приказал Лорен «обнажиться». Он сказал это тихо и мягко, как врач, готовящий ее к медицинскому осмотру, а не убийца, вынашивающий смертоносные планы.
Дрожь от ног быстро поднялась к животу и груди. Руки взметнулись вверх. Лорен вновь заглянула в лицо смерти. У нее появилось жгучее желание умолять его оставить их в живых, но она не нашла в себе сил что-либо произнести. Ее остановили не спазмы в горле, а страх, что слова, любые слова спровоцируют его на стрельбу.
Она в последний раз огляделась, увидела молоток, клещи, инструменты, но все вне пределов досягаемости.
– Снимай это, – ровным голосом приказал он, словно понятие «обнажись» требовало разъяснения.
Она подчинилась, но делала все медленно, надеясь, что вот-вот темнота за окном взорвется красными, синими и янтарными огнями. Прибудет автомобиль с людьми шерифа, и весь этот ужас моментально закончится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92