ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


«Любовь погубила Соломона, мудрейшего из людей. Впрочем, была ли то любовь или же способность смотреть незамутненным взглядом? Соломон глядел на своих жен и видел их красоту. Сейчас, когда я чувствую, как у меня самого все шире раскрываются глаза, я начинаю понимать, сколь опасной может оказаться ясность взора. Да, раньше я был слеп, но и все остальные в Уигане тоже слепы. Сейчас глаза мои открылись — и что же я могу сделать? Не заключается ли в слепоте гарантия безопасности?»
«Жаль, мои глаза не раскрылись вовремя, — подумал Блэар. — Интересно, в какой момент Хэнни от негласного расследования, преследовавшего цель установить местонахождение Мэйпоула, перешел к публичному унижению собственной дочери?» Конечно, Шарлотта Хэнни — личность злобная и малоприятная, но, оказавшись невольным свидетелем отцовского обращения с ней, Блэар не знал, куда деваться от смущения.
«Что, однако, если меня обманывают не мои глаза, но мое воображение? Что греховного было в том, когда Соломон сумел увидеть красоту в коже другого цвета, в иного разреза глазах, в крупном и полногубом рте? Возможно, когда-нибудь мы вместе с Ш. увидим Землю Обетованную. Пока же ко мне каждую ночь приходят сны из времени царя Соломона. В них я вижу Землю Обетованную, где принял благословенные страдания Отец Наш: но вижу ее не такой, какой представлял себе — похожей на картинки волшебного фонаря, где каждая сценка безмятежна и безжизненна, а все вместе они изображают перемещение из Гефсимана на Голгофу, по сути размышление о смерти в процессе ее ожидания. Нет, все мои чувства в этих снах преисполнены жизнью, каждый сон напоен яркими красками и острым, почти осязаемым чувством открытия, откровения».
Характер типичного представителя английского среднего класса казался Блэару похожим на монету. С лицевой стороны вместо «орла» на ней изображена холодная, равнодушная к половой жизни личность. С тыльной же, на «решке», — сексуально обделенная и озабоченная. И если Роза Мулине однажды одарила Мэйпоула тем случайным взглядом, каким любая кокетка одаривает всех мужчин подряд, то, кто знает, какую любовь могло раздуть на этой почве воображение викария? Впрочем, не исключено, что они могли читать его дневник вместе.
«В этих снах я так же черен, покрыт потом, так же свободно смеюсь. И удираю вместе с ней, отбросив весь груз различий в сословной принадлежности и жизненном опыте. Только бы мне хватило мужества последовать за ней!»
«Викарий, отказывающийся от дочери епископа ради какой-то красотки с шахтного двора? Маловероятно; а впрочем…»
«Каждое утро, еще прежде чем встанет солнце, я слышу их шаги. Ее и тысяч других, стучащих клогами по длинной и извилистой, словно река, мостовой. Воистину они, как сказано в псалме, „сотворены в тайне и чудным образом спущены трудиться в самые глубины земные“. Этот псалом написан будто специально для Уигана. Когда я только приехал сюда, ежеутренний звук шагов показался мне таким странным; а теперь он представляется мне столь же естественным, как и следующий за ним рассвет. Позже, когда я сижу и готовлюсь к обедне, улицы заполняют движущиеся в противоположном направлении овцы, и только потом на ней начинают появляться повозки. Христос был плотником, он знал, что такое труд и пот тех людей, за которых он молился. Я же, исполняя день за днем свои обязанности, не могу отдаваться им всем сердцем, поскольку стыжу и корю себя тем, что ни разу не испытал на себе тяжести труда шахтеров Уигана. Нужный человек у меня есть, недостает лишь места, где я мог бы обрести необходимое мастерство, чтобы потом сойти за одного из них. Хотя бы на один только день.
А по ночам меня поджидают другие муки, когда мне хочется, как говорил Соломон, встать, пойти по городу, по улицам и площадям, и найти ту, которую любит душа моя. И я бы так и поступил, если бы только мне хватало смелости».
Два часа спустя от бренди оставалось лишь несколько капель на самом донышке стакана. В неразгаданной пока части дневника строки переплетались особенно тесно и причудливым образом, к тому же и зашифрована она была каким-то более сложным кодом. «Надо отдать Мэйпоулу должное, — подумал Блэар. — В зашифровке дневника он конспективно воспроизвел всю историю развития шифровального искусства, от самых примитивных кодов до наиболее головоломных». По-видимому, в последней части дневника викарий воспользовался цифровым шифром. Такие шифры сами по себе несложны — буквы нужного слова заменяются другими, избираемыми по определенному правилу, например, (+1 +2 +3), повторяемому на каждой группе букв; в результате «cat» — «кот» будет записано как «dcw» ; — но их невозможно расшифровать, не зная ключа. Блэар попробовал оттолкнуться от даты рождения Мэйпоула, однако из этого ничего не вышло, и он со стоном душевным осознал, что цифровой ключ придется искать в том единственном роднике, из которого черпал вдохновение викарий, — Библии. Таким ключом могло оказаться число апостолов, возраст Мафусаила, измеренная в локтях длина реки со святыми мощами или что-либо еще более божественное и маниакально малоизвестное вроде года, когда Нехемия проводил перепись народа в Иерусалиме, числа детей у Элама — 1254, либо у Зату — 845.
Секундная стрелка у него на часах дергалась под стеклом, словно стрелка компаса, отыскивающая север.
Блэар спрятал дневник в потайное место за зеркалом, вышел из номера, оставив лампу в нем зажженной и, спустившись по ведшей в ресторан лестнице, через заднюю дверь кухни, окутанный валившими из нее клубами пара, очутился на улице. Вопреки тому, как оценил его днем Мун, чувствовал Блэар себя вовсе не волком. А скорее козленком, бредущим по тропе, по которой до него прошел другой такой же козленок. Но он ведь сам выбрал подобный способ поисков Мэйпоула, верно?
— Вам сюда нельзя, — проговорила Фло.
— Мне надо видеть Розу.
— Погодите. — Она задула лампу на кухне, оставив его на крыльце в полной темноте.
Он ждал у задней двери, поднявшись на ступеньку над грязью и слякотью двора, в окружении запахов помоек и зольных ям. Покрытое тучами небо озарялось на западе всполохами далекой — так что гром ее не долетал до Блэара — грозы. Самих молний он тоже не видел, только серии всполохов, проносившихся по небу то в одном, то в другом направлении. «Какова причина этой странной беззвучности, — подумал Блэар, — расстояние ли до грозы, или же дымовая завеса, извергавшаяся из бесчисленных труб Уигана, напрочь отрезала от него все звуки?» Город производил впечатление мира, целиком и полностью замкнутого в себе самом и при этом такого, где то в одном его месте, то в другом постоянно происходят пожары, что-нибудь непременно горит.
Роза возникла в кухонной двери так тихо, что он даже не сразу ее заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123