— Черт!
Печенье рассыпалось, и Вероника начинает собирать его. Одно печеньице закатилось под диван и лежит рядом с какой-то книгой. Вероника подвигает ее к себе. Мягкая обложка кажется грязной на ощупь. Правый верхний угол загнулся. Она не видит названия книги в темноте, а потому берет ее и возвращается в кухню.
Это гидеоновская Библия, но не из ее хранящейся в коробке коллекции. Вероника стоит и смотрит на книгу, пока ноги не начинают стыть от холодного линолеума, а спина не покрывается потом. Она медленно открывает Библию и в левом верхнем углу видит написанное ее почерком имя — Иен Диккерсон.
Вероника не роняет книгу и не уходит. Она просто стоит, пока не замечает наконец, что пятна на первой странице оставлены ее слезами.
25
ПЯТЬ ТЫСЯЧ ФУТОВ
Артемус Бичер живет в расположенной на полуподвальном уровне квартире, в которой стоит запах гниющих овощей и соуса барбекю. Вдоль стен стопками свалены газеты. Лампа в углу гостиной испускает жидкий желтый свет. На разделяющей две главные комнаты деревянной стене висит желтоватое распятие. Диван перевернут, куски грязного серого ковра торчат, как иголки на спине дикобраза. Единственное окно на противоположной стене приоткрыто, и Саманта замечает, что в стекле отражается комната. Два полицейских переговариваются о чем-то приглушенными голосами, стоя над бурым пятном на полу.
— Эксперты уже в пути, — сообщает Фрэнку третий. Саманта проходит в спальню, заваленную газетами, кроме которых здесь есть маленький столик и неубранная кровать. «Интересно, — думает она, — как только Арти удается находить утешение среди такого газетного хаоса?» В клинике он спокойно сидел перед расстеленными на кровати огромными страницами. Саманте такое никогда бы и в голову не пришло. Стало ли бы ей лучше от чтения пачкающихся и стирающихся от каждого прикосновения слов? Вряд ли.
Она поднимает лежащую на одеяле книжку. Уголки страниц завернулись, обложка покрыта липкими пятнами. «Франц Кафка. Превращение и другие рассказы». Первое предложение подчеркнуто: «Проснувшись однажды утром после неспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что превратился в огромное насекомое».
— Сэм?
В комнату входит Фрэнк. Она поднимает голову.
— Полиция пытается найти домовладелицу, — продолжает он. — Но похоже, здесь уже несколько дней никто не появлялся.
— Не понимаю, — говорит Саманта, возвращаясь в гостиную.
— Что ты не понимаешь?
— Предположим, здесь кого-то убили, но зачем убирать тело?
— Ну, это затрудняет расследование. Создает дополнительные трудности в деле поимки убийцы.
— Но зачем беспокоиться об этом именно теперь? Раньше ведь никто ничего скрыть не пытался. Если не считать случая с Кэтрин, убийства были ритуалом.
Через переднюю дверь в гостиную входит полицейский. Он делает знак Фрэнку, и они, отойдя в сторону, совещаются о чем-то шепотом.
Саманта снова открывает книжку и находит еще один подчеркнутый абзац: «…он с криком упал на все свои многочисленные ноги. И едва коснувшись пола, испытал, впервые за все утро, ощущение физического комфорта; под ногами была надежная опора; они полностью, как он с радостью отметил, подчинялись ему и даже могли нести его в любом избранном им направлении. Он даже подумал, что окончательное освобождение от всех его страданий уже близко».
— Ну?
Она даже не смотрит на подошедшего Фрэнка, продолжая читать.
— В доме доктора Купер полиция пока ничего не обнаружила, но детективу Снейру только что позвонили из больницы Святой Марии.
— И?..
— Доктор Купер попала в автомобильную аварию.
— В автомобильную аварию? Саманта поворачивается к нему.
— Да.
— С ней все в порядке?
— Нет. Доктор Купер умерла.
— Не может быть. — Глаза Саманты расширяются, голос звучит стесненно и сухо. — Не верю.
— Очень жаль…
— Пусть кто-нибудь проверит машину.
— Полиция ведет расследование…
— Нет, не полиция, — перебивает Фрэнка Саманта. — Пусть это сделает кто-нибудь из корпорации.
Не дожидаясь ответа, она быстро идет к двери и поднимается по лестнице. Ночной воздух сух и резок, как будто она стоит на высоте пяти тысяч футов. В какой-то момент Саманта жалеет о том, что ступенек так мало — будь их больше, она могла бы идти и идти, подниматься все выше, оставляя далеко внизу и позади и полуподвальную квартиру, и вопросы без ответов, и ночи без сна.
В пятничный вечер в церкви тихо. Не поет, готовясь к воскресной службе, хор. Не выслушивают исповеди священники. Только свечи мерцают в приглушенном свете. Саманта ищет слова, чтобы помолиться, но без музыки не может обрести нужный для начала темп. «Наверное, молитва подобна плачу, — думает она. — Что-то должно собраться, набухнуть внутри, чтобы хлынуть потом, как вода через прорванную плотину». Знать бы, сколько ей еще ждать слез молитвы. Ее глаза сухи.
Саманта всегда восхищалась артистами, умеющими пустить слезу по своему желанию, но никогда не верила им. Есть вещи, которые не должны так легко поддаваться контролю.
Фрэнк кашляет, и она вздрагивает. Сейчас, когда он рядом, церковь ощущается как-то не так, иначе, чем без него. Он здесь только потому, что она настояла на том, чтобы зайти. Она здесь ради себя. Ни то ни другое не кажется достаточно убедительной причиной. Саманта знает, что Фрэнку не терпится как можно скорее отвезти ее домой и потом отправиться в квартиру доктора Купер, но ей самой хочется посидеть здесь еще несколько минут. В мире нет ничего подобного тишине, исходящей от запаха ладана, сквозняков и неудобных деревянных скамеек.
Саманта поднимает голову и смотрит на крест, на гвозди, пронзающие ладони и ноги Христа. Раньше ее никогда не трогала эта историческая неточность. Гвозди вбивали в запястья Христа, а не в ладони, потому что плоть на ладонях не выдержала бы веса тела. В этой скульптуре вывернутые руки словно сопротивляются, борются за свободу, и каждый палец будто испытывает свою особую боль, переживает свою отдельную агонию. Что такое есть в руках, что художников и скульпторов постоянно тянет изображать их? Может быть, то, что руки способны передавать без слов такие чувства, как боль и нежность?
У нее все болит: и тело, и разум. От страха, одиночества, неуверенности. Она не знает, удержит ли ее в вечно бодрствующем состоянии непреходящая печаль жизни. Не знает, связывает ли ее что-либо с «Кругом Эндимиона», графом, самими преступлениями. Ей кажется, что ее все сильнее вовлекает в себя безумный водоворот происходящего.
Бог. Судьба. Проклятие.
Саманте представляется, что все это — часть одного и того же желания. Желания верить во что-то. Объяснить боль и страдания. Объяснить отметину, вырезанную на ее собственном корчащемся теле. Отыскать смысл в хаосе жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64