(Собирается уходить, но потом как будто передумывает, сочтя, что все сказанное не может быть все-таки последним словом.)
ГРЕГОР
Несколько веков назад наша долина славилась изготовлением деревянных масок, украшенных узором из резных листьев. Когда такая маска надевалась, то казалось, будто человеческие глаза смотрят сквозь листву. Однажды я увидел нас – не только нас троих – всех вместе, словно скрытых такой листвой. Поздней осенью я шел как-то раз через парк, усеянный опавшими листьями, на которых играли отсветы закатного неба. Эти опавшие листья легонько шуршали в траве, а некоторые даже слегка взлетали и переворачивались в воздухе. И вот когда я медленно так шел, сквозь листву проступили все наши лица и все наши истории: и это было одно лицо и одна история, и с тех пор я усвоил: это одно лицо и эта одна история должны составлять цель работы, не только моей, но и той, что делает каждый из нас и все вместе. В движении этих опавших листьев в траве была такая мягкость, какой не видел в своей жизни ни один человек! Теперь же мне кажется, будто в действительности их было совсем не много и они гнались впотьмах за мной по пятам, шурша и похрустывая, словно это бегут собаки или преследователи. И вот вам мое решение: считайте этот дом с участком своим – это ваша собственность, и вы вольны распоряжаться ею по своему усмотрению. Я отказываюсь от всего и расстаюсь с этим без особого сожаления. Я даже чувствую какое-то облегчение. Вы можете пустить по ветру эту землю, все проиграть – и это будет правильный поступок: таким, как мы, не положено иметь ни дома, ни земли, ибо мы все – проигравшие, и только будучи таковыми составляем «мы». Мы все – из рода проигравших, которых закатили в могилу, как головки сыра (показывает), и мы покатимся следом за ними, каждый сам по себе. Мы, наверное, еще не один раз увидимся, и мы никогда не увидим друг друга. Да, пожалуй, мы видимся с вами в последний раз. (Неожиданно обращается к ребенку.) Вот он сидит уже тут, будущий проигравший, который позаботится о том, чтобы можно было сказать: «продолжение следует». Вот он, восседает на своей белой попе вечного проигравшего, которую скоро нашпигуют дробью сиятельные владельцы охотничьих угодий. Вот он уже смотрит тупо с обреченном видом приговоренного, и вся его гордость – щелчок, с которым лопается выпущенный пузырь из жевательной резинки. (Ребенок тихонько трясет свою «погремушку».) Он будет рабом, как его отец и как его дед, и он, особо не раздумывая, родит следующего раба, который, в свою очередь, благополучно произведет на свет еще одного потомка, пребывающего в рабстве. Никогда ему не придет в голову мысль составить наследство, которое можно было бы передать дальше, – беспамятный, бесцельный, он будет прозябать вместе с себе подобными в какой-нибудь дыре, и они дружно будут, подняв головы, смотреть в одну сторону, только когда почуют запах игры в войну. Он будет одним из тех горлопанов, которые выступают от имени всех и которые никому не нужны. Он будет бренчать деньгами, хотя покупать ему нечего, он будет брать слово и выступать с речами, а в это время те, кому и в самом деле есть что сказать, будут его презирать. Еще немного, и вот уже из школьных портфелей начнут пропадать разные мелочи, а он окажется тем самым ухмыляющимся вором. Он будет с величайшим рвением тушить пожары и с таким же рвением их разжигать. На поле найдут чье-то тело, и он окажется убийцей. Или же все будет совершенно иначе и ничего подобного не произойдет. Быть может, он станет милейшим человеком, мягкий нрав которого будет пресекать любую ссору, но в один прекрасный день он опустит голову и вырвется из него протяжный, бесконечный стон, и тогда он скажет: «Деревня – подставьте название – мне опротивела. Весь мир мне опротивел. Меня нисколько не жалко. Людей нисколько не жалко». Так пропадет еще один проигравший, а владельцы охотничьих угодий покивают и скажут: «Да-да». А я – я не желаю больше вас тащить на себе. Теперь я знаю: вы, мои родственники, во всем виноваты, вы – главное зло. (Ребенок гремит своей «погремушкой», чтобы заглушить все сказанное.)
СОФИ
Ты говоришь непозволительные вещи. Уходи отсюда, навсегда.
ГРЕГОР
Мне было больно говорить все это.
СОФИ
Мне больно говорить тебе, что тебе тут больше не место.
ГРЕГОР
Мы все проиграли это место.
СОФИ
Человек, живущий в той же деревне, в той же долине, так никогда не скажет. Так может сказать только злой человек.
ГРЕГОР
Злодей с веревкой на шее? Злодей с отяжелевшими руками? Злодей, у которого вот здесь – боль? (Показывает на себя.)
Нова появляется в воротах кладбища. Она без маски.
СОФИ
Боль – здесь, у меня, и она говорит тебе: ты падешь. И падешь глубоко. И это будет одинокое падение. Ни капли жалости к тому, кто такой, как ты, – кто отбирает у другого его радость, кто не дает ему радоваться самому себе и кто совершает худшее из всех худших зол: во имя химеры, во имя своей безумной картины мира крадет у ребенка будущее. (Отворачиваются друг от друга, смотрят в зал.)
ГРЕГОР
Чудовищное недоразумение.
СОФИ
Избавь нас от своего присутствия и оставь нас, живых, в покое.
ГАНС
(тихо, обращается к своим товарищам)
Скажите: «Беда».
ТРОЕ РАБОЧИХ
(тихо)
Беда.
ГАНС
«Кто поможет?»
ТРОЕ РАБОЧИХ
«Кто поможет?»
ГАНС
Не глядите на меня.
АНТОН
Река высохла.
ИГНАЦ
Молочный лоток разобрали.
АЛЬБИН
В кувшине нет вина.
ГАНС
Тяжело становится ходить по земле.
АНТОН
Солнце заледенело.
ИГНАЦ
Оно отказывается светить.
АЛЬБИН
Я вижу, как следом за недоброй луной всходит еще более злая.
ГАНС
Звезды, взгляните наконец на других обитателей земли.
АНТОН
Человек у колодца – бездельник.
ИГНАЦ
Босоногая дама не приподнимает больше подол, когда идет по траве.
АЛЬБИН
Мальчик в красной жилетке плюет на нас.
ГАНС
Девушка с коромыслом перестала быть символом жизни. Плачьте. Кричите. Кричите все в такт. Восстаньте против так называемого творения и пойте, во всю мочь, фальшиво, пойте нашу песнь печали и мести!
Громко поют, фальшивя.
АНТОН
Поглотила бездна берег любви.
ИГНАЦ
Я лежу, содрогаясь, а берега нет.
АЛЬБИН
Раскололась пополам ореховая скорлупа, и мозг мой, извиваясь, бьется в бессилии, но никто не поможет мне выбраться оттуда, даже тот, кто знает заветное слово, никто не склонится надо мной, мой отчаянный взгляд не найдет пары глаз, мои губы дрожат от растерянности, и нет того неба, что даровало бы мне глоток воздуха, когда я, захлебываясь в последних волнах, несусь в никуда-никуда-никуда.
ГАНС
(обращается к старой женщине)
«Нет утешения».
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА
«Нет утешения».
ГАНС
Нет общего познания, нет общей ясности. Нет ничего общего, нет ничего целостного, и то, что я думаю, я думаю один, и то, что мне одному приходит в голову, это не истина, а мнение, и нет мирового разума, и так называемая общая цель человечества всего лишь призрак, который с давних пор бродит среди нас, а нынче и вовсе разгулялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
ГРЕГОР
Несколько веков назад наша долина славилась изготовлением деревянных масок, украшенных узором из резных листьев. Когда такая маска надевалась, то казалось, будто человеческие глаза смотрят сквозь листву. Однажды я увидел нас – не только нас троих – всех вместе, словно скрытых такой листвой. Поздней осенью я шел как-то раз через парк, усеянный опавшими листьями, на которых играли отсветы закатного неба. Эти опавшие листья легонько шуршали в траве, а некоторые даже слегка взлетали и переворачивались в воздухе. И вот когда я медленно так шел, сквозь листву проступили все наши лица и все наши истории: и это было одно лицо и одна история, и с тех пор я усвоил: это одно лицо и эта одна история должны составлять цель работы, не только моей, но и той, что делает каждый из нас и все вместе. В движении этих опавших листьев в траве была такая мягкость, какой не видел в своей жизни ни один человек! Теперь же мне кажется, будто в действительности их было совсем не много и они гнались впотьмах за мной по пятам, шурша и похрустывая, словно это бегут собаки или преследователи. И вот вам мое решение: считайте этот дом с участком своим – это ваша собственность, и вы вольны распоряжаться ею по своему усмотрению. Я отказываюсь от всего и расстаюсь с этим без особого сожаления. Я даже чувствую какое-то облегчение. Вы можете пустить по ветру эту землю, все проиграть – и это будет правильный поступок: таким, как мы, не положено иметь ни дома, ни земли, ибо мы все – проигравшие, и только будучи таковыми составляем «мы». Мы все – из рода проигравших, которых закатили в могилу, как головки сыра (показывает), и мы покатимся следом за ними, каждый сам по себе. Мы, наверное, еще не один раз увидимся, и мы никогда не увидим друг друга. Да, пожалуй, мы видимся с вами в последний раз. (Неожиданно обращается к ребенку.) Вот он сидит уже тут, будущий проигравший, который позаботится о том, чтобы можно было сказать: «продолжение следует». Вот он, восседает на своей белой попе вечного проигравшего, которую скоро нашпигуют дробью сиятельные владельцы охотничьих угодий. Вот он уже смотрит тупо с обреченном видом приговоренного, и вся его гордость – щелчок, с которым лопается выпущенный пузырь из жевательной резинки. (Ребенок тихонько трясет свою «погремушку».) Он будет рабом, как его отец и как его дед, и он, особо не раздумывая, родит следующего раба, который, в свою очередь, благополучно произведет на свет еще одного потомка, пребывающего в рабстве. Никогда ему не придет в голову мысль составить наследство, которое можно было бы передать дальше, – беспамятный, бесцельный, он будет прозябать вместе с себе подобными в какой-нибудь дыре, и они дружно будут, подняв головы, смотреть в одну сторону, только когда почуют запах игры в войну. Он будет одним из тех горлопанов, которые выступают от имени всех и которые никому не нужны. Он будет бренчать деньгами, хотя покупать ему нечего, он будет брать слово и выступать с речами, а в это время те, кому и в самом деле есть что сказать, будут его презирать. Еще немного, и вот уже из школьных портфелей начнут пропадать разные мелочи, а он окажется тем самым ухмыляющимся вором. Он будет с величайшим рвением тушить пожары и с таким же рвением их разжигать. На поле найдут чье-то тело, и он окажется убийцей. Или же все будет совершенно иначе и ничего подобного не произойдет. Быть может, он станет милейшим человеком, мягкий нрав которого будет пресекать любую ссору, но в один прекрасный день он опустит голову и вырвется из него протяжный, бесконечный стон, и тогда он скажет: «Деревня – подставьте название – мне опротивела. Весь мир мне опротивел. Меня нисколько не жалко. Людей нисколько не жалко». Так пропадет еще один проигравший, а владельцы охотничьих угодий покивают и скажут: «Да-да». А я – я не желаю больше вас тащить на себе. Теперь я знаю: вы, мои родственники, во всем виноваты, вы – главное зло. (Ребенок гремит своей «погремушкой», чтобы заглушить все сказанное.)
СОФИ
Ты говоришь непозволительные вещи. Уходи отсюда, навсегда.
ГРЕГОР
Мне было больно говорить все это.
СОФИ
Мне больно говорить тебе, что тебе тут больше не место.
ГРЕГОР
Мы все проиграли это место.
СОФИ
Человек, живущий в той же деревне, в той же долине, так никогда не скажет. Так может сказать только злой человек.
ГРЕГОР
Злодей с веревкой на шее? Злодей с отяжелевшими руками? Злодей, у которого вот здесь – боль? (Показывает на себя.)
Нова появляется в воротах кладбища. Она без маски.
СОФИ
Боль – здесь, у меня, и она говорит тебе: ты падешь. И падешь глубоко. И это будет одинокое падение. Ни капли жалости к тому, кто такой, как ты, – кто отбирает у другого его радость, кто не дает ему радоваться самому себе и кто совершает худшее из всех худших зол: во имя химеры, во имя своей безумной картины мира крадет у ребенка будущее. (Отворачиваются друг от друга, смотрят в зал.)
ГРЕГОР
Чудовищное недоразумение.
СОФИ
Избавь нас от своего присутствия и оставь нас, живых, в покое.
ГАНС
(тихо, обращается к своим товарищам)
Скажите: «Беда».
ТРОЕ РАБОЧИХ
(тихо)
Беда.
ГАНС
«Кто поможет?»
ТРОЕ РАБОЧИХ
«Кто поможет?»
ГАНС
Не глядите на меня.
АНТОН
Река высохла.
ИГНАЦ
Молочный лоток разобрали.
АЛЬБИН
В кувшине нет вина.
ГАНС
Тяжело становится ходить по земле.
АНТОН
Солнце заледенело.
ИГНАЦ
Оно отказывается светить.
АЛЬБИН
Я вижу, как следом за недоброй луной всходит еще более злая.
ГАНС
Звезды, взгляните наконец на других обитателей земли.
АНТОН
Человек у колодца – бездельник.
ИГНАЦ
Босоногая дама не приподнимает больше подол, когда идет по траве.
АЛЬБИН
Мальчик в красной жилетке плюет на нас.
ГАНС
Девушка с коромыслом перестала быть символом жизни. Плачьте. Кричите. Кричите все в такт. Восстаньте против так называемого творения и пойте, во всю мочь, фальшиво, пойте нашу песнь печали и мести!
Громко поют, фальшивя.
АНТОН
Поглотила бездна берег любви.
ИГНАЦ
Я лежу, содрогаясь, а берега нет.
АЛЬБИН
Раскололась пополам ореховая скорлупа, и мозг мой, извиваясь, бьется в бессилии, но никто не поможет мне выбраться оттуда, даже тот, кто знает заветное слово, никто не склонится надо мной, мой отчаянный взгляд не найдет пары глаз, мои губы дрожат от растерянности, и нет того неба, что даровало бы мне глоток воздуха, когда я, захлебываясь в последних волнах, несусь в никуда-никуда-никуда.
ГАНС
(обращается к старой женщине)
«Нет утешения».
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА
«Нет утешения».
ГАНС
Нет общего познания, нет общей ясности. Нет ничего общего, нет ничего целостного, и то, что я думаю, я думаю один, и то, что мне одному приходит в голову, это не истина, а мнение, и нет мирового разума, и так называемая общая цель человечества всего лишь призрак, который с давних пор бродит среди нас, а нынче и вовсе разгулялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20