Но все же одновременно с тем у меня было чувство, что я достиг точки, у
которой у меня не оставалось больше выбора. Я уже часто находился в
пренеприятных ситуациях, с которыми мне удавалось справиться, прибегнув к
писательству, по крайней мере работа помогала мне на некоторое время забыть
проблемы. Я надеялся, что так будет и на сей раз. Ввиду моих нестерпимых
болей и непригодности к какой-либо физической активности эта надежда могла
показаться смехотворной, однако где-то в задней части моей головы неустанно
и упрямо шептал тот голос: "пора, опять пора". Мне не обязательно
повиноваться этому голосу, но мне трудно ему не верить.
В конце концов тем человеком, который вынес приговор, оказалась Тэбби,
как это уже нередко бывало в решающие моменты моей жизни. Я люблю говорить
себе, что то же самое я время от времени делаю и для нее, поскольку считаю,
что в браке, помимо всего прочего, важную роль играет готовность отдачи
своего решающего голоса тогда, когда твой партнер просто не может решиться
на тот или иной шаг. Моя жена всегда первой говорит мне, что я слишком много
работаю, что мне нужно сделать передышку и на какое-то время оставить
идиотский компьютер в покое. Когда тем утром в июле я сказал ей, что снова
хочу засесть за работу, я ждал от нее нравоучений. Однако вместо этого она
спросила меня, где бы я хотел писать. Я ответил, что не знаю, что еще как-то
не думал об этом.
Тогда подумала об этом она, после чего сказала: "Я могу поставить тебе
в заднем коридоре перед кладовкой стол. Там много розеток, так что можно
будет подключить компьютер, принтер и вентилятор". Вентилятор был
обязательной вещью -- стояло ужасно жаркое лето. Когда я снова принялся за
работу, на улице было 35 градусов жары. В заднем коридоре было не намного
холоднее.
Тэбби понадобилось несколько часов, чтобы оборудовать мне мое рабочее
место. В четыре часа она покатила меня через кухню и по специально
построенному спуску вниз, в задний коридор. Там она приготовила для меня
милое гнездышко: стол, лэптоп и подсоединенный к нему принтер, настольная
лампа, рукопись (с заметками, сделанными мною месяц назад, как положено
наверху), письменные принадлежности, справочные пособия. В одном из углов
стола находилась обрамленная фотография нашего младшего сына, которую Тэбби
сделала в начале лета.
"Тебе нравится?" -- спросила она.
"Замечательно", -- сказал я и обнял ее. И это было замечательно. Так
же, как она сама.
Тэбби, урожденная Табита Спрюс из Олдтауна, штат Мэн, хорошо знает,
когда я работаю слишком много, но она также знает, что работа иногда может
вернуть меня к жизни. Она подкатила меня к столу, поцеловала меня в висок и
оставила меня там, чтобы я выяснил, есть ли у меня еще что сказать моим
читателям. А сказать им у меня и в самом деле было что.., однако без ее
интуитивного ощущения момента, того, что время писать дальше подошло, я сам
бы этого, наверное, не заметил.
Это первое "заседание" длилось час и сорок минут, после произошедшего
со мной несчастного случая это был первый раз, что я провел столько времени
сидя прямо. Под конец по мне повсюду стекали ручейки пота, и я был настолько
изможден, что почти не мог сидеть не сгорбившись. Бедро болело нестерпимо.
Первые пятьсот слов дались мне так тяжело, как никогда, -- мне казалось, что
до этого я еще никогда ничего не писал. Похоже было, что я позабыл все свои
старые волшебные трюки. Точно дряхлый старик в ревущем потоке реки,
пробирающийся зигзагами от одного мокрого камня к другому, прокладывал я
свой путь от слова к слову. Вдохновения в тот первый день у меня не было, а
были только упрямая решимость и надежда, что со временем дело пойдет лучше.
Тэбби принесла мне пепси-колу, холодную, ароматную, бодрящую, и когда я
пил ее, я огляделся по сторонам и, несмотря на все свои боли, не мог
сдержать улыбки. "Керри" и "Салимов удел" я написал в моечном отсеке взятого
напрокат автоприцепа. Задний коридор нашего дома в Бангоре имел с ним
некоторое сходство и у меня появилось чувство, что я снова нахожусь там,
откуда начал.
В тот день чудес в моей работе не случилось, однако я вновь
соприкоснулся с хорошо знакомой мне магией творческого процесса. Я помню
только, что через какое-то время слова все быстрее и быстрее потекли из-под
моего пера. Мое бедро все еще болело, равно как обе ноги и спина, но эти
боли потихоньку уходили на задний план. Я еще не испытывал в то время
радости, не испытывал возбуждения, но у меня было почти такое же доброе
чувство, что я чего-то добился. Я снова сделал первый шаг, и это было уже
кое-что. Больше всего тебе бывает страшно, пока ты не сделаешь этот первый
шаг.
С той поры дела мои пошли на поправку. После того душного дня в заднем
коридоре мне еще раз сделали операцию на ноге, у меня там было довольно
неприятное воспаление и мне все еще приходится глотать около сотни таблеток
в день, однако я продолжаю писать дальше. В некоторые дни это одно сплошное
мучение. В другие -- а таких становится все больше, по мере того как
заживает нога и голова привыкает к старому ритму жизни, -- я снова испытываю
это радостное возбуждение, это чувство триумфа, когда нахожу нужные слова и
располагаю их в нужном порядке. Это как взлет в самолете: сначала ты внизу,
на земле, совсем низко... и потом уже наверху, паришь на волшебном ковре и
господствуешь над тем, что находится под тобой. Это наполняет меня счастьем,
ибо для этого я и был создан.
Я все еще не до конца собрался с силами, не успеваю сделать и половины
того, что делал раньше за один день, но меня хватило на то, чтобы закончить
эту книгу, и за это я благодарю Бога. Писательство не спасло мне жизнь --
она была спасена умением доктора Дэвида Брауна и любящим уходом моей жены,
-- однако оно еще раз подействовало на меня своим хорошо знакомым мне
образом: оно вновь озарило и обогатило мою жизнь".




Last-modified: Fri, 06 Oct 2000 09:05:57 GMT
Оцените этот текст:Не читал10987654321


1 2 3 4 5