Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, у него были волосы до плеч, забранные в хвост, кольцо в носу и четырехдневная щетина.
* * *
Холодно. Очень, очень холодно.
Я свернулась в комок в углу холодильника, подтянув колени к груди. Дыхание вырывается из меня клубами пара и застывает на лице инеем.
Сколько? Сколько времени я уже здесь торчу? Три дня? Четыре? Двадцать? Сто? Понятия не имею. Я больше не сплю – Другая орет, ругается и не дает заснуть.
Выпусти меня! Выпусти меня из этой дыры! Я есть хочу! я голодаю!
– Вот и хорошо.
Ты, манда дубовая! Если я помру с голоду, ты помрешь со мной вместе! Я же не глист!
– Убеди меня в этом.
Я ухожу! Мне плевать, что ты скажешь!
Другая захватывает контроль над моим телом, и я не сопротивляюсь. Она заставляет согнуться занемевшие конечности, поднимает меня на ноги. Суставы трещат, как гнилые доски. Другая, шатаясь, идет к двери. Я так ослабела, что плохо вижу внутри угольно-черного ящика. Очки я забросила несколько дней назад, но при ухудшении моего состояния ослабло и ночное зрение.
Ищущие руки Другой нашаривают внутреннюю ручку. Резкий треск, вспышка синего света – и Другую швыряет через всю камеру. Она вопит, как попавшая под машину кошка, держа дымящиеся и покрытые волдырями руки подальше от тела. В двадцатый раз она уже пытается открыть дверь, и несколько пальцев уже на грани гангрены.
– Никуда ты не пойдешь. Ни сейчас, ни когда-нибудь.
Сука! Сука! Ты мне за это заплатишь, корова, человеческая подстилка!
– Это как? Ты меня убьешь?
Я снова ползу в угол. От усилия меня снова трясет кашель с комьями черной крови. Я вытираю рот рукавом, чуть не вывихнув при этом челюсть.
Ты разваливаешься. Ты так слаба, что не можешь восстановиться...
– Ну, если бы ты не молотила сдуру головой по двери, чтобы выйти...
Это ты нас здесь заперла! Меня в этом не вини!
– Я тебя виню, но не в этом.
Это из-за того человечка, мать твою дурацкую? Ты меня за это хочешь наказать? Я ничего такого не сделала, о чем ты не фантазировала!
– Ты, гадина, ты его изнасиловала! И чуть не убила!
Но не убила. Могла. Но не убила.
– Я его люблю!
Мой голос дрожит, переходит во всхлипы.
Ты не его любишь. Ты любишь, что тебя принимают за человека. Вот чего ты злишься. Не за то, что я твоего любовничка использовала, а что поломала тебе игру «Давай попритворяемся»!
– Заткнись!
А ты меня заставь.
Из дневников Сони Блу.
~~
Джад сверил номер дома на складе с адресом, полученным от Мэла. Один из немногих складов в этой округе, не перестроенный в модные жилые дома для яппи. На входной двери – небольшая табличка «Индиго импорте», других указаний нет. Вход закрыт тяжелой цепью с амбарным замком, на всех окнах первого этажа – решетки. Но ведь должен быть какой-то способ входить и выходить? Обойдя здание, Джад заметил грузовой вход. Несколько минут целеустремленной работы – и он сумел достаточно отодвинуть гофрированную створку, чтобы протиснуться внутрь.
Склад был освещен косыми лучами дня сквозь зарешеченные окна. Пахло пылью и крысиной мочой.
Мясной холодильник стоял на первом этаже, как и говорил Мэл. Металлические стены и дверь были покрыты спиралями граффити из баллончика. Что-то вроде толстой полоски кокаина отмечало порог. Джад схватился за ручку и распахнул дверь. Раздался треск электрического разряда, пахнуло холодной вонью. Джад прищурился в темноту, прикрывая нос и стараясь дышать ртом.
– Соня?
Что-то шевельнулось в темноте дальнего угла морозильника.
* * *
– Д-джад? Это ты?
– Я, детка. Пришел тебя отсюда забрать.
– Уходи, Джад! Ты сам не знаешь, что делаешь.
Джад входит в камеру, глаза его привыкают к темноте. Теперь он меня видит. Я сижу у дальней стены, подтянув колени к груди, отвернувшись от него.
– Нет, Соня, ошибаешься. Я отлично знаю, что делаю.
– Джад, я дала ей над тобой издеваться. Я могла остановить ее, но не стала. Я дала ей... дала ей... – Горло у меня перехватывает, плечи начинают трястись. – Уходи, Джад. Уходи, пока я снова не сделала тебе плохо!
Джад опускается рядом со мной на колени. От меня пахнет, как от протухшей говядины. Руки покрыты волдырями и гнойными язвами. Пальцы торчат под странными углами, потому что кости срослись не сопоставленными. Я отодвигаюсь от его прикосновения, прижимаюсь к стене, будто если очень постараться, то смогу просочиться через трещины.
– Не смотри на меня.
– Соня, ты не понимаешь. Я тебя люблю. Я знаю, кто ты, на что ты способна, – и все равно я тебя люблю.
– Даже если я делаю тебе больно?
– В особенности когда ты делаешь мне больно.
Я поворачиваюсь к нему. Лицо у меня будто было разбито, а потом собрано добросовестным, но неумелым пластическим хирургом по размытой фотографии. Глаза горят, как у зверя, попавшего в фары машины.
– Что?
Джад придвигается, и в его глазах отражается голод, который я слишком хорошо знаю.
– Когда ты со мной это все делала, я сначала боялся. А потом вдруг понял, что больше не боюсь. Я как-то погрузился в это, будто вдруг сняли барьеры между болью и удовольствием, животным и человеческим, экстазом и ужасом! Я в жизни ничего подобного не испытал! Соня, я люблю тебя! Всю тебя люблю!
Я глажу его лицо обожженной рукой. Ренфилд. Другая превратила его в ренфилда. И он даже об этом не знает, бедная моя жратва. За несколько часов его превратили в наркомана, а я для него – зелье.
– Я тебя тоже люблю, Джад. Поцелуй меня. Мне хочется думать, что это акт милосердия.
* * *
Долго я сижу за рулем, таращась в темноту за ветровым стеклом. Ничего не изменилось с тех пор, как я была здесь последний раз, избавляясь от трупа Китти.
Я прижимаю палец к правой щеке, и на этот раз она держится. Пальцы тоже прямые и здоровые. Поправив очки, я открываю дверь и вылезаю из «кадиллака», который купила сегодня прямо за наличные.
Джад лежит в багажнике в шести пакетах, как Китти. По крайней мере это было быстро. Так силен был голод, что я выпила его за секунды. Он не пытался сопротивляться, когда я всадила клыки ему в горло, хотя у меня не было сил погрузить его в транс. Может быть, в глубине души он знал, что я оказываю ему услугу.
Я вытаскиваю из багажника мешки и тащусь на голоса аллигаторов. Мне придется покинуть Новый Орлеан, на этот раз, быть может, навсегда. Китти могли и не хватиться, но с Джадом дело другое. Арло наверняка расскажет властям про жуткую новую подружку Джада.
Пора мотать из города в Мериду. Пора навестить Палмера и посмотреть, как они с младенцем поживают.
Палмер.
Забавно, как я напрочь о нем забыла. Из всех моих человеческих напарников единственный, к которому я испытала что-то вроде любви. До Джада – единственный.
Мешки с останками Джада я кидаю в воду и возвращаюсь к машине, стараясь не слушать шума дерущихся крокодилов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55