Из обвиняемых в колдовстве сто семнадцать дел в стадии завершения: подследственные полностью признали свою вину, и сейчас следователям осталось только выяснить, кого ещё эти колдуны и ведьмы завлекли и опутали своими сатанинскими чарами. Пятьдесят шесть дел по колдовству…
— Стоп, ваше преподобие! — прервал я епископа, — Оставим на время ведьм и колдунов. Это — преступники, конечно, опасные. Но вред, который они причиняют, несоизмерим с той опасностью, которую представляют еретики, враги нашей веры. Давайте, остановимся подробнее именно на них.
— Как вам будет угодно, ваше высокопреосвященство, — проскрипел епископ и, после короткой паузы, продолжил, — Восемь еретиков полностью признались, указали от кого они восприняли ересь и назвали своих учеников. Семнадцать полностью уличены, но упорствуют и не называют никого. Более того, четверо из них отказываются признать свои взгляды, проповеди и писания еретическими. Дела двадцати двух находятся пока ещё в самой начальной стадии. Причем, четырнадцать из них арестованы на основании показаний тех, которые полностью признались.
— Кстати. А эти восемь, как вы намерены работать с ними дальше?
— Сейчас мы используем их, если требуется, для очных ставок, а затем предадим суду. Их дела уже завершены.
— И что же их ждёт?
— Как, что?
Епископ удивлённо и недоверчиво посмотрел на меня. «Кардинал, генеральный инспектор инквизиции, а задаёт такие идиотские вопросы. А может быть, он просто притворяется и хочет проверить меня? — читал я в этом взгляде, — Впрочем, это глупо. Какая тут может быть проверка? Вопрос просто риторический. Его высокопреосвященство скучает и несёт невесть что». Вслух же он сказал коротко, но твёрдо:
— Костёр
— Хм… Костёр… — я побарабанил по столу пальцами, — Костёр — это, конечно, хорошо. И душу спасаем, и крови христианской не проливаем, и пастве наглядный урок даём. Это, конечно, хорошо. Но ведь есть же ещё один вид наказания для еретиков. Менее эффектный, но не менее эффективный. Я имею в виду пожизненное заключение.
— Но, ваше высокопреосвященство! Этот вид наказания применяется только к еретикам, отказавшимся от своей ереси и осудившим её! — Кастро горячо начал, но тут же затух и осёкся.
— Вот, вот! Об этом я и хотел поговорить! — подхватил я, — Отречение от своей ереси, публичное покаяние по силе своего воздействия на верующих не уступает костру, на котором горит проклятый еретик.
— Вы совершенно правы, — вздохнув, согласился епископ.
Он потускнел и отрешенным взором созерцал угли в очаге. Похоже, он уже догадался, о чем пойдёт речь. Что ж, тем лучше. Я продолжил:
— И вот, в связи с этим, ваше преподобие, я хочу выразить своё удивление по поводу того, что за всё время, пока вы возглавляете инквизицию этого округа, срок немалый; ни один еретик не раскаялся и не отрёкся от своих заблуждений. Его святейшество, его высокопреосвященство — генерального инквизитора и вашего покорного слугу интересует вопрос: почему так?
Я замолчал, ожидая ответа. А Кастро, оторвавшись от созерцания очага, сделал маленький глоток из своего кубка, вперил свой взгляд куда-то мне за спину и скучающим голосом начал:
— Вам должно быть известно, ваше высокопреосвященство, насколько упорны эти еретики в своих пагубных заблуждениях. Как они хитры и увёртливы. Как умело они скрывают свою ересь за строками священного писания и Евангелия. Нам, порой, стоит немалых трудов заставить их признаться в ереси и указать своих последователей и помощников. А зачастую немалую трудность представляет заставить еретика даже просто признать свои взгляды еретическими.
— Да, — согласился я, — Это вдвойне трудно, особенно если в этих взглядах ничего еретического нет.
— Что вы сказали? — переспросил Кастро.
Ему явно показалось, что он ослышался. Я не стал для него повторять, а заметил:
— Я только хотел сказать, что очень трудно поймать черную кошку в тёмной комнате. Особенно, если там нет этой кошки.
Кастро с минуту переваривал услышанное. Когда до него дошел смысл, он настороженно посмотрел на меня. Теперь он окончательно уразумел, что именно я приехал инспектировать, и уже не ждал от моего визита ничего хорошего. Но что-то ему надо было ответить, пауза неприлично затянулась.
— Какая глубокая мысль, ваше высокопреосвященство! Позвольте мне записать её? — пробормотал он, изображая изумление.
«Изумляйся и записывай. Где тебе, псяка, до Конфуция, ты даже изречения основателей христианской церкви не знаешь», — подумал я, а вслух сказал:
— Запишите, запишите. Но вернёмся к нашим баранам, то бишь к еретикам. Ваша епархия и ваша тюрьма славятся тем, что ни один еретик, попавший к вам на подозрение, за всё время пока вы возглавляете этот округ, не избежал кары. Значит, вы умеете заставить их признаться. А это, как вы сами только что признали, далеко не просто. Тогда встаёт вопрос: почему, признавшись в ереси, еретики не желают от неё отрекаться? Согласитесь, это довольно странно. У меня складывается впечатление, что вы просто не ставите перед собой и своими следователями такой задачи. Вы хотите что-то спросить?
Кастро смотрел на меня угрюмым, тяжелым взглядом. Пальцы его перебирали четки из черного дерева. Весь его вид говорил: «А за каким псом это нужно?» Но ведь так не ответишь папскому легату. И Кастро, в конце концов, сформулировал свою мысль по-другому:
— Ваше высокопреосвященство, еретики — закоренелые враги нашей веры. Мало того, они, как правило, весьма умные враги. Так какой резон оставлять живым опасного врага?
— Вы изволили забыть один из основополагающих принципов нашей религии. Больше радости на небесах от одного раскаявшегося и очистившегося от скверны грешника, нежели от десятка праведников. К тому же, посудите сами, какой урок извлекают из этого верующие, особенно заблудшие. Отрекись, и царство небесное тебе обеспечено.
— Но оно и так обеспечено еретику, кончившему свою жизнь на костре. Это — тоже канон нашей религии. Смерть на костре мученическая, а все мученики наследуют царствие небесное. Огонь смывает все грехи, в огне очищается душа от скверны ереси.
— Вы верно сказали: огонь костра рождает мучеников. Мучеников, которых их последователи сразу делают своими знамёнами. Вспомните Элиота Бристольского. Сорока лет не прошло, как сожгли его в Йорке, и что же? Сегодня вся Англия и Ирландия потеряны для нашей церкви навсегда. Более того, последователей Элиота становится всё больше и больше во Франции, Фландрии, Германии и Италии. А в Швейцарии элиотская церковь уже официально признана правительством.
Я сделал паузу, чтобы Кастро переварил то, что он услышал. Когда он, волнуясь, сделал ещё один маленький глоточек вина, я назидательно произнёс:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Стоп, ваше преподобие! — прервал я епископа, — Оставим на время ведьм и колдунов. Это — преступники, конечно, опасные. Но вред, который они причиняют, несоизмерим с той опасностью, которую представляют еретики, враги нашей веры. Давайте, остановимся подробнее именно на них.
— Как вам будет угодно, ваше высокопреосвященство, — проскрипел епископ и, после короткой паузы, продолжил, — Восемь еретиков полностью признались, указали от кого они восприняли ересь и назвали своих учеников. Семнадцать полностью уличены, но упорствуют и не называют никого. Более того, четверо из них отказываются признать свои взгляды, проповеди и писания еретическими. Дела двадцати двух находятся пока ещё в самой начальной стадии. Причем, четырнадцать из них арестованы на основании показаний тех, которые полностью признались.
— Кстати. А эти восемь, как вы намерены работать с ними дальше?
— Сейчас мы используем их, если требуется, для очных ставок, а затем предадим суду. Их дела уже завершены.
— И что же их ждёт?
— Как, что?
Епископ удивлённо и недоверчиво посмотрел на меня. «Кардинал, генеральный инспектор инквизиции, а задаёт такие идиотские вопросы. А может быть, он просто притворяется и хочет проверить меня? — читал я в этом взгляде, — Впрочем, это глупо. Какая тут может быть проверка? Вопрос просто риторический. Его высокопреосвященство скучает и несёт невесть что». Вслух же он сказал коротко, но твёрдо:
— Костёр
— Хм… Костёр… — я побарабанил по столу пальцами, — Костёр — это, конечно, хорошо. И душу спасаем, и крови христианской не проливаем, и пастве наглядный урок даём. Это, конечно, хорошо. Но ведь есть же ещё один вид наказания для еретиков. Менее эффектный, но не менее эффективный. Я имею в виду пожизненное заключение.
— Но, ваше высокопреосвященство! Этот вид наказания применяется только к еретикам, отказавшимся от своей ереси и осудившим её! — Кастро горячо начал, но тут же затух и осёкся.
— Вот, вот! Об этом я и хотел поговорить! — подхватил я, — Отречение от своей ереси, публичное покаяние по силе своего воздействия на верующих не уступает костру, на котором горит проклятый еретик.
— Вы совершенно правы, — вздохнув, согласился епископ.
Он потускнел и отрешенным взором созерцал угли в очаге. Похоже, он уже догадался, о чем пойдёт речь. Что ж, тем лучше. Я продолжил:
— И вот, в связи с этим, ваше преподобие, я хочу выразить своё удивление по поводу того, что за всё время, пока вы возглавляете инквизицию этого округа, срок немалый; ни один еретик не раскаялся и не отрёкся от своих заблуждений. Его святейшество, его высокопреосвященство — генерального инквизитора и вашего покорного слугу интересует вопрос: почему так?
Я замолчал, ожидая ответа. А Кастро, оторвавшись от созерцания очага, сделал маленький глоток из своего кубка, вперил свой взгляд куда-то мне за спину и скучающим голосом начал:
— Вам должно быть известно, ваше высокопреосвященство, насколько упорны эти еретики в своих пагубных заблуждениях. Как они хитры и увёртливы. Как умело они скрывают свою ересь за строками священного писания и Евангелия. Нам, порой, стоит немалых трудов заставить их признаться в ереси и указать своих последователей и помощников. А зачастую немалую трудность представляет заставить еретика даже просто признать свои взгляды еретическими.
— Да, — согласился я, — Это вдвойне трудно, особенно если в этих взглядах ничего еретического нет.
— Что вы сказали? — переспросил Кастро.
Ему явно показалось, что он ослышался. Я не стал для него повторять, а заметил:
— Я только хотел сказать, что очень трудно поймать черную кошку в тёмной комнате. Особенно, если там нет этой кошки.
Кастро с минуту переваривал услышанное. Когда до него дошел смысл, он настороженно посмотрел на меня. Теперь он окончательно уразумел, что именно я приехал инспектировать, и уже не ждал от моего визита ничего хорошего. Но что-то ему надо было ответить, пауза неприлично затянулась.
— Какая глубокая мысль, ваше высокопреосвященство! Позвольте мне записать её? — пробормотал он, изображая изумление.
«Изумляйся и записывай. Где тебе, псяка, до Конфуция, ты даже изречения основателей христианской церкви не знаешь», — подумал я, а вслух сказал:
— Запишите, запишите. Но вернёмся к нашим баранам, то бишь к еретикам. Ваша епархия и ваша тюрьма славятся тем, что ни один еретик, попавший к вам на подозрение, за всё время пока вы возглавляете этот округ, не избежал кары. Значит, вы умеете заставить их признаться. А это, как вы сами только что признали, далеко не просто. Тогда встаёт вопрос: почему, признавшись в ереси, еретики не желают от неё отрекаться? Согласитесь, это довольно странно. У меня складывается впечатление, что вы просто не ставите перед собой и своими следователями такой задачи. Вы хотите что-то спросить?
Кастро смотрел на меня угрюмым, тяжелым взглядом. Пальцы его перебирали четки из черного дерева. Весь его вид говорил: «А за каким псом это нужно?» Но ведь так не ответишь папскому легату. И Кастро, в конце концов, сформулировал свою мысль по-другому:
— Ваше высокопреосвященство, еретики — закоренелые враги нашей веры. Мало того, они, как правило, весьма умные враги. Так какой резон оставлять живым опасного врага?
— Вы изволили забыть один из основополагающих принципов нашей религии. Больше радости на небесах от одного раскаявшегося и очистившегося от скверны грешника, нежели от десятка праведников. К тому же, посудите сами, какой урок извлекают из этого верующие, особенно заблудшие. Отрекись, и царство небесное тебе обеспечено.
— Но оно и так обеспечено еретику, кончившему свою жизнь на костре. Это — тоже канон нашей религии. Смерть на костре мученическая, а все мученики наследуют царствие небесное. Огонь смывает все грехи, в огне очищается душа от скверны ереси.
— Вы верно сказали: огонь костра рождает мучеников. Мучеников, которых их последователи сразу делают своими знамёнами. Вспомните Элиота Бристольского. Сорока лет не прошло, как сожгли его в Йорке, и что же? Сегодня вся Англия и Ирландия потеряны для нашей церкви навсегда. Более того, последователей Элиота становится всё больше и больше во Франции, Фландрии, Германии и Италии. А в Швейцарии элиотская церковь уже официально признана правительством.
Я сделал паузу, чтобы Кастро переварил то, что он услышал. Когда он, волнуясь, сделал ещё один маленький глоточек вина, я назидательно произнёс:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120