«Маленькая дорога в Ябу Коджи Атагосита». — Красиво, — сказала она. — Это ведь из серии «Сто видов Эдо»?
— Вы хорошо разбираетесь в японском искусстве.
— Не слишком. Муж был знатоком и немного научил меня. У меня есть другие репродукции из серии, но эта очень хороша. Интересная идея — сто видов одного и того же места, не правда ли?
Он насторожился. Кэти стояла спиной к нему и не видела, что его губы сжались в жесткую линию. Она обернулась:
— Доктор, меня привезли сюда в понедельник около десяти вечера. Скажите, существует ли вероятность того, что Венджи Льюис не уехала в восемь часов, что она осталась в больнице, что в десять, когда меня привезли в полубессознательном состоянии, я могла ее видеть?
Доктор Фухито уставился на Кэти, чувствуя, как липкий мокрый страх расползается по телу. Он заставил себя улыбнуться.
— Такой вероятности нет.
Но Кэти заметила, как скрючились и побелели его пальцы, будто он силой удерживал себя в кресле, чтобы не убежать, и какое-то чувство — ярость или страх? — вспыхнуло в его глазах.
20
В пять часов Гертруда Фитцджеральд переключила звонки на секретаря-телефонистку и заперла стол в приемной. Она нервно набрала номер Эдны. Снова никто не ответил. Все понятно. В последнее время Эдна стала больше пить. Но она такая добрая и веселая. Так искренне всех любит. Гертруда часто обедала вместе с Эдной в больничном кафе. Иногда Эдна говорила: «Давай выйдем и закажем что-нибудь приличное». Это означало, что она хочет пойти в паб рядом с больницей, где сможет выпить «Манхэттен». В такие дни Гертруда всегда пыталась уговорить ее ограничиться одной порцией. Эдна подтрунивала над ней. «Уж позволь себе сегодня парочку, милая», — говорила она.
Гертруда знала, почему Эдне так нужна выпивка. Сама она не пила, но понимала это опустошающее одиночество, когда у тебя нет ничего, кроме работы и четырех стен. Они с Эдной изредка посмеивались над статьями, призывавшими заниматься йогой или теннисом, или вступить в клуб любителей птиц, или записаться на какие-нибудь курсы. Эдна говорила: «С такими толстыми ногами я не сяду в позу „лотоса“, никогда в жизни не смогу коснуться пола, не сгибая колен, у меня аллергия на птиц, и к концу дня я слишком устаю, чтобы думать об истории Древней Греции. Я просто хочу встретить хорошего мужика, который будет оставаться у меня на ночь, и пусть он даже храпит».
Гертруда уже семь лет как овдовела, но у нее, по крайней мере, были дети и внуки — они заботились о ней, звонили, иногда занимали несколько сотен, они нуждались в ней. Ей тоже бывало одиноко, бог свидетель, но совсем не так, как Эдне. Она жила. Ей шестьдесят два года, у нее отличное здоровье и есть на что оглянуться.
Гертруда могла поклясться — доктор Хайли знал, что она лжет, будто Эдна звонила предупредить о своей болезни. Но Эдна призналась как-то, что доктор Хайли предупредил ее насчет выпивки. А ей нужна была работа. Старые родители обходились ей в целое состояние, пока не умерли. Нет, Эдна не жаловалась. Печальная история. Она хотела, чтобы они были живы, скучала по ним.
А вдруг Эдна не пьяна? Вдруг она заболела или случилось что-нибудь еще? От этой мысли у Гертруды перехватило дыхание. Гадать тут нечего. Придется выяснить, что с Эдной. Она поедет к ней прямо сейчас. Если Эдна пьяна, она заставит ее прекратить пить и приведет в чувство. Если больна, позаботится о ней.
Приняв решение, Гертруда быстро встала из-за стола. И еще. Эта миссис Демайо из прокуратуры. Она была очень любезна, но явно стремилась поговорить с Эдной. Возможно, она позвонит Эдне завтра. Чего она хотела? Что Эдна может рассказать ей о миссис Льюис?
Любопытный вопрос. Гертруда думала об этом все шесть миль до дома Эдны. Но так ничего и не придумала к тому моменту, как въехала на гостевую стоянку за домом и подошла к входной двери.
В квартире горел свет. Хотя плотные потертые занавески были задернуты, Гертруде было ясно, что свет идет из гостиной и столовой. Подойдя к двери, она услышала слабое бормотание. Телевизор, конечно.
На минуту ее охватило раздражение. Она разозлится не на шутку, если Эдна сидит себе уютно в кресле и даже не думает подходить к телефону. Гертруда заменила ее на работе, прикрыла ее и теперь сделала крюк в две мили, узнать, не нужна ли ее помощь.
Она позвонила в дверь. Дважды тренькнул звонок. Она подождала. Но как ни старалась, не услышала ни шагов, ни знакомого восклицания: «Уже иду!» Может, Эдна полощет рот? Она всегда боялась, что кто-нибудь из докторов может заехать со срочной работой. Такое случалось в те дни, когда Эдны не было в клинике. Именно так доктор Хайли узнал о ее пьянстве.
Но не было слышно ни знакомого голоса, ни шагов. Гертруда поежилась и снова твердо нажала на звонок. Может, Эдна спит. Было ужасно холодно. Ей хотелось домой.
К четвертому звонку раздражение прошло, и Гертруда сильно забеспокоилась. Нечего терять время, что-то случилось, и она должна попасть в квартиру. Управляющий, мистер Крупшак, жил напротив через двор. Гертруда торопливо рассказала, в чем дело. Мистер Крупшак ужинал и был недоволен, но его жена, Гана, сняла большую связку ключей с гвоздя над раковиной.
— Я пойду с вами, — сказала она. Женщины быстро перешли двор.
— Эдна — хорошая подруга, — заговорила Гана Крупшак. — Иногда по вечерам я заглядываю к ней, и мы беседуем и выпиваем. Муж не одобряет спиртного, даже вина. Как раз вчера вечером я зашла к ней около восьми. Выпила с ней «Манхэттен», и она рассказала, что одна из ее любимых пациенток покончила с собой. Вот мы и пришли.
На крыльце у квартиры Эдны жена управляющего перебрала ключи.
— Вот этот, — прошептала она, вставила ключ в замок, подергала его. — Замок у нее с характером, с ним надо немного повозиться.
Ключ повернулся, и она толкнула дверь.
Женщины увидели Эдну одновременно: она лежала на полу, подогнув ноги голубой халат распахнулся, открывая фланелевую ночную рубашку, седеющие волосы прилипли к лицу, глаза глядели в пространство, запекшаяся кровь казалась алой короной на ее голове.
— Нет! Нет! — Гертруда не смогла подавить резкий пронзительный крик. Она прижала пальцы ко рту.
Гана Крупшак с трудом произнесла:
— Только вчера вечером я сидела с ней здесь. И… — Ее голос сорвался. — Она была здорово выпивши — вы знаете, как с Эдной бывало, — и говорила о пациентке, которая покончила с собой. Потом позвонила мужу этой пациентки. — Гана разрыдалась, громко и мучительно. — И теперь бедняжка Эдна тоже мертва!
21
Крис Льюис стоял справа от гроба, рядом с родителями Венджи, и в оцепенении отвечал на соболезнования друзей. Когда он сообщил ее родителям, они согласились попрощаться с дочерью в семейной обстановке и тихо похоронить ее после заупокойной службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Вы хорошо разбираетесь в японском искусстве.
— Не слишком. Муж был знатоком и немного научил меня. У меня есть другие репродукции из серии, но эта очень хороша. Интересная идея — сто видов одного и того же места, не правда ли?
Он насторожился. Кэти стояла спиной к нему и не видела, что его губы сжались в жесткую линию. Она обернулась:
— Доктор, меня привезли сюда в понедельник около десяти вечера. Скажите, существует ли вероятность того, что Венджи Льюис не уехала в восемь часов, что она осталась в больнице, что в десять, когда меня привезли в полубессознательном состоянии, я могла ее видеть?
Доктор Фухито уставился на Кэти, чувствуя, как липкий мокрый страх расползается по телу. Он заставил себя улыбнуться.
— Такой вероятности нет.
Но Кэти заметила, как скрючились и побелели его пальцы, будто он силой удерживал себя в кресле, чтобы не убежать, и какое-то чувство — ярость или страх? — вспыхнуло в его глазах.
20
В пять часов Гертруда Фитцджеральд переключила звонки на секретаря-телефонистку и заперла стол в приемной. Она нервно набрала номер Эдны. Снова никто не ответил. Все понятно. В последнее время Эдна стала больше пить. Но она такая добрая и веселая. Так искренне всех любит. Гертруда часто обедала вместе с Эдной в больничном кафе. Иногда Эдна говорила: «Давай выйдем и закажем что-нибудь приличное». Это означало, что она хочет пойти в паб рядом с больницей, где сможет выпить «Манхэттен». В такие дни Гертруда всегда пыталась уговорить ее ограничиться одной порцией. Эдна подтрунивала над ней. «Уж позволь себе сегодня парочку, милая», — говорила она.
Гертруда знала, почему Эдне так нужна выпивка. Сама она не пила, но понимала это опустошающее одиночество, когда у тебя нет ничего, кроме работы и четырех стен. Они с Эдной изредка посмеивались над статьями, призывавшими заниматься йогой или теннисом, или вступить в клуб любителей птиц, или записаться на какие-нибудь курсы. Эдна говорила: «С такими толстыми ногами я не сяду в позу „лотоса“, никогда в жизни не смогу коснуться пола, не сгибая колен, у меня аллергия на птиц, и к концу дня я слишком устаю, чтобы думать об истории Древней Греции. Я просто хочу встретить хорошего мужика, который будет оставаться у меня на ночь, и пусть он даже храпит».
Гертруда уже семь лет как овдовела, но у нее, по крайней мере, были дети и внуки — они заботились о ней, звонили, иногда занимали несколько сотен, они нуждались в ней. Ей тоже бывало одиноко, бог свидетель, но совсем не так, как Эдне. Она жила. Ей шестьдесят два года, у нее отличное здоровье и есть на что оглянуться.
Гертруда могла поклясться — доктор Хайли знал, что она лжет, будто Эдна звонила предупредить о своей болезни. Но Эдна призналась как-то, что доктор Хайли предупредил ее насчет выпивки. А ей нужна была работа. Старые родители обходились ей в целое состояние, пока не умерли. Нет, Эдна не жаловалась. Печальная история. Она хотела, чтобы они были живы, скучала по ним.
А вдруг Эдна не пьяна? Вдруг она заболела или случилось что-нибудь еще? От этой мысли у Гертруды перехватило дыхание. Гадать тут нечего. Придется выяснить, что с Эдной. Она поедет к ней прямо сейчас. Если Эдна пьяна, она заставит ее прекратить пить и приведет в чувство. Если больна, позаботится о ней.
Приняв решение, Гертруда быстро встала из-за стола. И еще. Эта миссис Демайо из прокуратуры. Она была очень любезна, но явно стремилась поговорить с Эдной. Возможно, она позвонит Эдне завтра. Чего она хотела? Что Эдна может рассказать ей о миссис Льюис?
Любопытный вопрос. Гертруда думала об этом все шесть миль до дома Эдны. Но так ничего и не придумала к тому моменту, как въехала на гостевую стоянку за домом и подошла к входной двери.
В квартире горел свет. Хотя плотные потертые занавески были задернуты, Гертруде было ясно, что свет идет из гостиной и столовой. Подойдя к двери, она услышала слабое бормотание. Телевизор, конечно.
На минуту ее охватило раздражение. Она разозлится не на шутку, если Эдна сидит себе уютно в кресле и даже не думает подходить к телефону. Гертруда заменила ее на работе, прикрыла ее и теперь сделала крюк в две мили, узнать, не нужна ли ее помощь.
Она позвонила в дверь. Дважды тренькнул звонок. Она подождала. Но как ни старалась, не услышала ни шагов, ни знакомого восклицания: «Уже иду!» Может, Эдна полощет рот? Она всегда боялась, что кто-нибудь из докторов может заехать со срочной работой. Такое случалось в те дни, когда Эдны не было в клинике. Именно так доктор Хайли узнал о ее пьянстве.
Но не было слышно ни знакомого голоса, ни шагов. Гертруда поежилась и снова твердо нажала на звонок. Может, Эдна спит. Было ужасно холодно. Ей хотелось домой.
К четвертому звонку раздражение прошло, и Гертруда сильно забеспокоилась. Нечего терять время, что-то случилось, и она должна попасть в квартиру. Управляющий, мистер Крупшак, жил напротив через двор. Гертруда торопливо рассказала, в чем дело. Мистер Крупшак ужинал и был недоволен, но его жена, Гана, сняла большую связку ключей с гвоздя над раковиной.
— Я пойду с вами, — сказала она. Женщины быстро перешли двор.
— Эдна — хорошая подруга, — заговорила Гана Крупшак. — Иногда по вечерам я заглядываю к ней, и мы беседуем и выпиваем. Муж не одобряет спиртного, даже вина. Как раз вчера вечером я зашла к ней около восьми. Выпила с ней «Манхэттен», и она рассказала, что одна из ее любимых пациенток покончила с собой. Вот мы и пришли.
На крыльце у квартиры Эдны жена управляющего перебрала ключи.
— Вот этот, — прошептала она, вставила ключ в замок, подергала его. — Замок у нее с характером, с ним надо немного повозиться.
Ключ повернулся, и она толкнула дверь.
Женщины увидели Эдну одновременно: она лежала на полу, подогнув ноги голубой халат распахнулся, открывая фланелевую ночную рубашку, седеющие волосы прилипли к лицу, глаза глядели в пространство, запекшаяся кровь казалась алой короной на ее голове.
— Нет! Нет! — Гертруда не смогла подавить резкий пронзительный крик. Она прижала пальцы ко рту.
Гана Крупшак с трудом произнесла:
— Только вчера вечером я сидела с ней здесь. И… — Ее голос сорвался. — Она была здорово выпивши — вы знаете, как с Эдной бывало, — и говорила о пациентке, которая покончила с собой. Потом позвонила мужу этой пациентки. — Гана разрыдалась, громко и мучительно. — И теперь бедняжка Эдна тоже мертва!
21
Крис Льюис стоял справа от гроба, рядом с родителями Венджи, и в оцепенении отвечал на соболезнования друзей. Когда он сообщил ее родителям, они согласились попрощаться с дочерью в семейной обстановке и тихо похоронить ее после заупокойной службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70