Ведь уже два дня прошло — и ни-ни.
— Прекрасно. — Дебрен повернулся и снова направился к лестнице, не глядя, идет ли Ленда следом. — Вижу, не один я сижу по шейку в навозной куче.
— Знаешь, Дебрен, что это могло быть?
Он проигнорировал пробивающуюся в голосе девушки просьбу. По-прежнему чувствовал боль в локте, шишку на лбу и испытывал некоторое унижение. Совсем небольшое — в конце концов, она ведь не башмак ему на шею поставила, всего лишь пятку, еще теплую после ванны.
— Ты говорила, люди шушукаются, боятся приходить. Значит…
— Значит, значит… Все началось гораздо раньше. Летом, перед жатвой. Знаешь, как бывает перед новолунием, у людей денег нет, приходится цены снижать, чтобы клиента заманить. Движение у нас было солидное. — Они миновали лестницу, пошли то ли через трапезную, то ли через ожидальню, спугнув каких-то сонных кур. — Солдаты в карательный поход собирались, в степи должны были идти, как обычно, каждый год. Может, какой-нибудь паршивец попался, маг-недоучка, таких множество среди призывников. А может, кто-то из курии обозлился… — Они уже были на крыльце, она подняла руку и показала: — Вон тот дом видишь? Известный виноторговец в нем живет, частенько к епископу наведывается, а с их второго этажа наш первый видать. Лето жаркое было, девушки с открытыми окнами работали, а случалось, какой-нито неотесанный конный стрелок середь бела дня переполненный пузырь прямо через окно освобождал. Короче, здесь без перерыва грешили, днем и ночью, большой набор в этом году был. Мог кто-нибудь увидеть, божью кару призвать. Ну и началось. Рыжая и тот монах не первыми были, только раньше-то никогда, чтобы так уж… Что-то странное здесь творится. Девки болтают: мол, чей-то глаз на себе ловят, вокруг вдруг жарко становится, волосы дыбом встают и вообще… Чье-то присутствие, говорят, можно почувствовать. Вначале-то Дюннэ за такую брехню только грубым словом и розгами наказывала, потому что все происходило в основном в постели под разгоряченным клиентом, а для приличной распутницы стыд, позор и серьезный недостаток подобные эмоции во время работы проявлять. Соплячками и цыпочками их обзывала. Но потом две вместе с клиентами нагишом во двор выпрыгнули, обе страшно перепуганные, и в городе слух пошел, что, мол, в «Кролике» могут кое-чем похуже французской болезни и фингала под глазом гостя наградить. Кто-то ляпнул, что это после тайного епископского проклятия, а секретариат курии якобы не подтверждает, но и опровергать не торопится. Маме Дюннэ вроде бы дали понять, что курия вмешается, когда ситуация прояснится, а для прояснения больше света требуется. Что-нибудь около сотни талеров в восковых свечах или серебре. Неудивительно, что Дюннэ почти что утешилась, когда ей один клиент, за счет волшебства живущий, подсказал, что подобные эффекты дает вмешательство не только небес, но и конкурентов. Либо какой-то извращенец в шапке-невидимке. И что, возможно, проблему удастся решить за меньшую сумму, а то и вообще без денег, а просто двери и окна на ночь накрепко закрывая. А ведь и верно, такие неприятности чаще случались там, куда любой свободно мог пойти, в кустах, в дровяном сарае…
— В дровяном сарае? — удивился Дебрен.
— Не гляди так на меня, здесь разрешается делать все, что клиент пожелает. Один подсобник палаческий вроде бы моду на дровяные сараи ввел, здорово при любовных утехах пеньком себе помогая… Ну, дело не в деталях. Во всяком случае, определенную закономерность выявить удалось. Походило на то, что осторожность может здорово помочь. Поэтому Дюннэ гоняет меня, как вахмистр рекрута, а ты дверью по башке отхватил. Я подумала, что, может, это тот невидимый прижигатель крадется. А когда под утро Ксеми с визгом вскочила, потому что ее вроде бы огненная лапа по срамному месту пощупала, то мы все сообща решили, что это твоих рук дело, вот и отправились в конюшню.
— Это не я.
— Я ж не утверждаю… Думаешь, треп о каре Господней может быть правдой? Куда мы идем, Дебрен? В конюшню?
Он толкнул дверь, пробитую жаждавшим женской крови болтом, взобрался на застланный соломой и сеном настил. Ленда, сильно морща густые, более светлые, чем волосы на голове, брови, неуверенно посматривала на то, как он водит руками по стене. Промолчала, когда он принялся ощупывать осколки поломанных тесаком черепиц. Нервы у нее сдали лишь тогда, когда он поднял попону и прижался к ней лицом, изучая запах.
— Похоже, тебе по душе рыжие, — неприятно усмехнулась она. — Смотри, чтобы блоха в нос не забралась. Эстренка не привыкла их водой и мылом распугивать.
— Что еще за Эстренка? — Он выдержал насмешливый взгляд.
— Воровская подстилка, которую, вижу, так приятно тебе вынюхивать. Я думала, у чародеев вкус получше. — Она поняла его молчаливый вопрос и закончила с явным нежеланием: — Подрабатывает здесь на стороне, чтобы с фирмой не делиться. Если Дюннэ узнает, ноги ей из ейного жирного зада выдерет, но пока что… Мне за бдительность платят, а за доносительство — нет. Однако правда такова, что и меня, не напрямую, конечно, на этой тряпке раза два-три в неделю обкрадывают. Ты должен был видеть сладкие сны, Дебрен.
Он не отреагировал на зацепку. Отложил попону, еще раз провел рукой по балкам настила. Потом спустился вниз и принялся одну за другой ощупывать доски пустых сейчас перегородок конюшни. Ленда осталась наверху. Вероятно, чтобы покарать попону с помощью меча. Скрипнула дверь.
— Это и есть тот самый. — Дюннэ отвела покрашенную в странный цвет вереска голову, пропустила вперед одетого в черное мужчину. — Его зовут Дебрен.
Человеку в черной помятой дорожной одежде, но вполне приличных ботинках было под пятьдесят. Вероятно, он только что откинул с лица глубокий капюшон и теперь стоял, поглаживая поредевшие волосы и холодно вглядываясь в магуна.
— Не вижу кольца, — буркнул он. — Не знаете, что нельзя чародействовать без священного знака на сердце?
— Медальона я лишился одновременно с остальным имуществом, — медленно проговорил Дебрен. — Если те, кого я расспрашивал, не лгут, он должен быть где-то в сундучке мамы Дюннэ. Расспрашиваемые говорили о четырех плотогонах, спустивших в «Кролике» книги, седло, волшебную палочку и некоторые другие мелочи. Думаю, мои, потому что набор типичный.
— Это не имеет никакого отношения к делу. — Мужчина отвел и без того сильно срезанный подбородок, надулся как индюк. — Грешишь, человече. Кого ты мне подсовываешь, Дюннэ? Мало нас Бог испытывал?
Оба ждали объяснений. А Дюннэ бледнела все заметнее. Несмотря на то что на ней было новое бордовое платье, более чистое и еще более дорогое по торжественному случаю, на хозяйку процветающего борделя она не походила. Впрочем, «Розовый кролик» преуспевал все меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Прекрасно. — Дебрен повернулся и снова направился к лестнице, не глядя, идет ли Ленда следом. — Вижу, не один я сижу по шейку в навозной куче.
— Знаешь, Дебрен, что это могло быть?
Он проигнорировал пробивающуюся в голосе девушки просьбу. По-прежнему чувствовал боль в локте, шишку на лбу и испытывал некоторое унижение. Совсем небольшое — в конце концов, она ведь не башмак ему на шею поставила, всего лишь пятку, еще теплую после ванны.
— Ты говорила, люди шушукаются, боятся приходить. Значит…
— Значит, значит… Все началось гораздо раньше. Летом, перед жатвой. Знаешь, как бывает перед новолунием, у людей денег нет, приходится цены снижать, чтобы клиента заманить. Движение у нас было солидное. — Они миновали лестницу, пошли то ли через трапезную, то ли через ожидальню, спугнув каких-то сонных кур. — Солдаты в карательный поход собирались, в степи должны были идти, как обычно, каждый год. Может, какой-нибудь паршивец попался, маг-недоучка, таких множество среди призывников. А может, кто-то из курии обозлился… — Они уже были на крыльце, она подняла руку и показала: — Вон тот дом видишь? Известный виноторговец в нем живет, частенько к епископу наведывается, а с их второго этажа наш первый видать. Лето жаркое было, девушки с открытыми окнами работали, а случалось, какой-нито неотесанный конный стрелок середь бела дня переполненный пузырь прямо через окно освобождал. Короче, здесь без перерыва грешили, днем и ночью, большой набор в этом году был. Мог кто-нибудь увидеть, божью кару призвать. Ну и началось. Рыжая и тот монах не первыми были, только раньше-то никогда, чтобы так уж… Что-то странное здесь творится. Девки болтают: мол, чей-то глаз на себе ловят, вокруг вдруг жарко становится, волосы дыбом встают и вообще… Чье-то присутствие, говорят, можно почувствовать. Вначале-то Дюннэ за такую брехню только грубым словом и розгами наказывала, потому что все происходило в основном в постели под разгоряченным клиентом, а для приличной распутницы стыд, позор и серьезный недостаток подобные эмоции во время работы проявлять. Соплячками и цыпочками их обзывала. Но потом две вместе с клиентами нагишом во двор выпрыгнули, обе страшно перепуганные, и в городе слух пошел, что, мол, в «Кролике» могут кое-чем похуже французской болезни и фингала под глазом гостя наградить. Кто-то ляпнул, что это после тайного епископского проклятия, а секретариат курии якобы не подтверждает, но и опровергать не торопится. Маме Дюннэ вроде бы дали понять, что курия вмешается, когда ситуация прояснится, а для прояснения больше света требуется. Что-нибудь около сотни талеров в восковых свечах или серебре. Неудивительно, что Дюннэ почти что утешилась, когда ей один клиент, за счет волшебства живущий, подсказал, что подобные эффекты дает вмешательство не только небес, но и конкурентов. Либо какой-то извращенец в шапке-невидимке. И что, возможно, проблему удастся решить за меньшую сумму, а то и вообще без денег, а просто двери и окна на ночь накрепко закрывая. А ведь и верно, такие неприятности чаще случались там, куда любой свободно мог пойти, в кустах, в дровяном сарае…
— В дровяном сарае? — удивился Дебрен.
— Не гляди так на меня, здесь разрешается делать все, что клиент пожелает. Один подсобник палаческий вроде бы моду на дровяные сараи ввел, здорово при любовных утехах пеньком себе помогая… Ну, дело не в деталях. Во всяком случае, определенную закономерность выявить удалось. Походило на то, что осторожность может здорово помочь. Поэтому Дюннэ гоняет меня, как вахмистр рекрута, а ты дверью по башке отхватил. Я подумала, что, может, это тот невидимый прижигатель крадется. А когда под утро Ксеми с визгом вскочила, потому что ее вроде бы огненная лапа по срамному месту пощупала, то мы все сообща решили, что это твоих рук дело, вот и отправились в конюшню.
— Это не я.
— Я ж не утверждаю… Думаешь, треп о каре Господней может быть правдой? Куда мы идем, Дебрен? В конюшню?
Он толкнул дверь, пробитую жаждавшим женской крови болтом, взобрался на застланный соломой и сеном настил. Ленда, сильно морща густые, более светлые, чем волосы на голове, брови, неуверенно посматривала на то, как он водит руками по стене. Промолчала, когда он принялся ощупывать осколки поломанных тесаком черепиц. Нервы у нее сдали лишь тогда, когда он поднял попону и прижался к ней лицом, изучая запах.
— Похоже, тебе по душе рыжие, — неприятно усмехнулась она. — Смотри, чтобы блоха в нос не забралась. Эстренка не привыкла их водой и мылом распугивать.
— Что еще за Эстренка? — Он выдержал насмешливый взгляд.
— Воровская подстилка, которую, вижу, так приятно тебе вынюхивать. Я думала, у чародеев вкус получше. — Она поняла его молчаливый вопрос и закончила с явным нежеланием: — Подрабатывает здесь на стороне, чтобы с фирмой не делиться. Если Дюннэ узнает, ноги ей из ейного жирного зада выдерет, но пока что… Мне за бдительность платят, а за доносительство — нет. Однако правда такова, что и меня, не напрямую, конечно, на этой тряпке раза два-три в неделю обкрадывают. Ты должен был видеть сладкие сны, Дебрен.
Он не отреагировал на зацепку. Отложил попону, еще раз провел рукой по балкам настила. Потом спустился вниз и принялся одну за другой ощупывать доски пустых сейчас перегородок конюшни. Ленда осталась наверху. Вероятно, чтобы покарать попону с помощью меча. Скрипнула дверь.
— Это и есть тот самый. — Дюннэ отвела покрашенную в странный цвет вереска голову, пропустила вперед одетого в черное мужчину. — Его зовут Дебрен.
Человеку в черной помятой дорожной одежде, но вполне приличных ботинках было под пятьдесят. Вероятно, он только что откинул с лица глубокий капюшон и теперь стоял, поглаживая поредевшие волосы и холодно вглядываясь в магуна.
— Не вижу кольца, — буркнул он. — Не знаете, что нельзя чародействовать без священного знака на сердце?
— Медальона я лишился одновременно с остальным имуществом, — медленно проговорил Дебрен. — Если те, кого я расспрашивал, не лгут, он должен быть где-то в сундучке мамы Дюннэ. Расспрашиваемые говорили о четырех плотогонах, спустивших в «Кролике» книги, седло, волшебную палочку и некоторые другие мелочи. Думаю, мои, потому что набор типичный.
— Это не имеет никакого отношения к делу. — Мужчина отвел и без того сильно срезанный подбородок, надулся как индюк. — Грешишь, человече. Кого ты мне подсовываешь, Дюннэ? Мало нас Бог испытывал?
Оба ждали объяснений. А Дюннэ бледнела все заметнее. Несмотря на то что на ней было новое бордовое платье, более чистое и еще более дорогое по торжественному случаю, на хозяйку процветающего борделя она не походила. Впрочем, «Розовый кролик» преуспевал все меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97