Но это не имело значения, потому что еще больше он стремился попасть.
И попал. По самому кончику палки. И — просто невероятно! — не преодолел защиты, хотя его палка, казалось, летела быстрее, чем болт тяжелого арбалета, а эффект рычага был убийственно невыгодным для Кипанчо. Оба упали.
Дебрен растянулся во весь рост и придавил туловищем правую руку. Кипанчо шлепнулся на зад.
Дебрен увидел, как поднимается рука противника, увеличенная до гигантских размеров латами и подвешенным ниже локтя камнем. Он никак не мог заслониться палкой, не говоря уж об эффективной защите. Свободны были лишь пальцы правой руки, потому что потерял он не только равновесие, но и палку. Он тут же сложил пальцы и не раздумывая ударил гангарином. Кипанчо еще не успел размахнуться как следует. Чары были брошены в самое время и с огромной силой. Они должны была повергнуть рыцаря на лопатки.
Дебрен еще успел удивиться, видя летящий к голове черенок от грабель. Больше он ничего увидеть не успел.
Голова побаливала, но это совершенно не мешало ему думать. Он сразу понял, на чем лежит его голова и что так сильно потрескивает. Лежал он на обшитой бархатом подушке, а потрескивали горящие доски.
Он открыл глаза. Первое, что увидел и что его поразило, был букетик мелких цветков, положенный кем-то ему на грудь.
Он все еще не мог сказать, какого они цвета. Солнце светило розовым, а горящий ветряк резал глаза мигающей мозаикой оранжевых, желтых и голубоватых пятен. Огонь уже поглотил обшивку крыльев и крышу. Стены только еще начинали разгораться. В основном на стыке с крышей и рамами окошек. Домик насосника еще не занялся.
— Ну вот, извольте, мы проснулись, — услышал он немного тягучий голос Деф Гроота. — А я уж думал, что мы не успеем попрощаться.
Дебрен осторожно скосил глаза. Голова кружилась.
— Ты пил, — сказал он неизвестно зачем.
— Есть такая народная поговорка: «Пил — не езди». — Душист отхлебнул из большой и уже на вид легкой баклажки. — Поэтому мое сентиментальное подсознание толкнуло меня к телеге и запасам вина. Вероятно, надеясь на то, что если я как следует глотну, то подчинюсь совету народной мудрости и останусь. Но знаешь что? Вероятно, запасы у меня невелики.
— Ты… веришь в Божьи суды?
— С сегодняшнего дня больше, чем когда-либо. — Деф Гроот криво усмехнулся. — Ведь в конце концов Бог оказался на нашей стороне. Что, не скрываю, сильно меня удивило. Ну что ж, это подтверждает мой личный тезис, что высшим уровням власти свойственно мыслить стратегическими категориями, руководствоваться понятиями больших народных масс, исторических процессов и интересов государства. Внимание к судьбам единиц свойственно субъектам с узкими горизонтами мышления.
Дебрен повернул голову, посмотрел в другую сторону. Перед домиком, на расстоянии, позволяющем переждать пожар, стояли кровати, сундуки, стулья и всяческий мелкий и многочисленный скарб. На большой кровати, прижавшись друг к другу, сидели мать с дочерью и отупевшими от отчаяния глазами смотрели, как огонь пожирает их хозяйство.
— Где Кипанчо и Санса?
— По другую сторону дома. Кипанчо втемяшил себе в голову, что, поливая крышу будки водой из реки, он может ее спасти, вот они и бегают с ведрами туда и обратно.
— Но ты не бегаешь.
— Во-первых, такая беготня совершенно бессмысленна, поскольку у них всего два ведра, а во-вторых, обычно я придерживаюсь некоего, правда, спорного принципа: «Чем хуже, чем лучше».
— Я был прав относительно той «правой руки», а?
— Конечно. Ты умный человек, Дебрен. Горизонты у тебя, правда, как у подметальщика улиц, но теоретически ты мог бы далеко пойти.
— Знаешь, а ведь ты ужасный подлюга.
— Знаю. И именно поэтому благодарные соотечественники когда-нибудь поставят мне множество памятников. «Леко Деф Гроот, главный организатор апрельского восстания».
— Апрель уже позади.
— Я — о следующем. Мы все продумали детально. Наводнение, неурожай, голод. Страшная зима, случаи каннибализма. По мнению ворожеев-погодознатцев, это будет идеальный год. Весной много воды, летом жара, а значит — малярия. Ирбийские гарнизоны потеряют массу людей. Кризис поразит общество. К весне все окажутся в таком отчаянии, что достаточно будет бросить лозунг и назвать вождей. Это сделаю я. Не один, конечно.
— Не боишься говорить мне? А вдруг…
— Дебрен, я партизан из чувства патриотизма и амбиций. Но по образованию — действительно душист. Я не хвалюсь, когда говорю, что разбираюсь в людях. И в таких, как ты, и во всех тех, которые отстаивают в Дефоле ирбийское господство. Во-первых, не будет никакого «вдруг», и ты с доносом не побежишь. Во-вторых, если все-таки побежишь, то прежде чем доберешься до вице-короля, тебя или сами ирбийцы, или наши люди успеют десять раз прикончить. В-третьих, вице-король — это разъеденный склерозом, коррумпированный идиот, который вообще не поймет, о чем ты говоришь, и ради собственного священного покоя отдаст тебя в руки инквизиции. В-четвертых, этот ворюга сидит у нас в кулаке, и на него и его советников у нас собрана целая куча папок. В-пятых…
— Достаточно. — Дебрен осторожно сел, придерживая сползающий букетик. — Ты прав, Деф Гроот. Памятник тебе обеспечен. Что это за растения?
— Дефольские незабудки. Тебе их положила женщина, когда узнала, что лекарство, стоимостью шестьсот талеров, ты в грязь втоптал. Вероятно, думала, что больше не проснешься. Кипанчо так тебя треснул, что палку сломал. Говорит, у него в голове что-то закружилось, и он на минуту перестал координировать движения.
Дебрен смотрел на светловолосую женщину, которая после недолгого колебания встала с кровати и направилась к нему. Он хотел подняться, но слишком уж кружилась голова, а в ногах были не мышцы, а бессильная размазня.
Когда она подошла, он успел заметить у нее в руке знакомый мешочек. Убрать свою руку он не успел. Прежде чем подумал, что надо бы ее убрать за спину, женщина прильнула к ней сухими губами. Глаза и нос у нее были в слезах.
— Она не знает, как тебя благодарить, — перевел Деф Гроот, когда Дебрену наконец удалось мягкими подергиваниями и отчаянным покашливанием заставить светловолосую отступить на два шага. — Вот тебе и крестьянский ум, благодарность простого народа. Объяснить ей, как быстро, дешево и не без приятности она может тебя отблагодарить за жизнь дочери?
— А ты хочешь до своего восстания дожить? — буркнул Дебрен. Душист шутовски поклонился, дав понять, что намек понял. — Откуда она взяла?..
— Кипанчо велел дать ей лекарство и сказать, что это от тебя. Он думал, что у него она могла бы не взять. Видимо, разбирается в родительских инстинктах не лучше, чем я в астрономии, но все получилось хорошо. Как видишь. Глупо выглядело бы, если б Чудовище из Ламанксены ни с того ни с сего принялось спасать дефольских детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
И попал. По самому кончику палки. И — просто невероятно! — не преодолел защиты, хотя его палка, казалось, летела быстрее, чем болт тяжелого арбалета, а эффект рычага был убийственно невыгодным для Кипанчо. Оба упали.
Дебрен растянулся во весь рост и придавил туловищем правую руку. Кипанчо шлепнулся на зад.
Дебрен увидел, как поднимается рука противника, увеличенная до гигантских размеров латами и подвешенным ниже локтя камнем. Он никак не мог заслониться палкой, не говоря уж об эффективной защите. Свободны были лишь пальцы правой руки, потому что потерял он не только равновесие, но и палку. Он тут же сложил пальцы и не раздумывая ударил гангарином. Кипанчо еще не успел размахнуться как следует. Чары были брошены в самое время и с огромной силой. Они должны была повергнуть рыцаря на лопатки.
Дебрен еще успел удивиться, видя летящий к голове черенок от грабель. Больше он ничего увидеть не успел.
Голова побаливала, но это совершенно не мешало ему думать. Он сразу понял, на чем лежит его голова и что так сильно потрескивает. Лежал он на обшитой бархатом подушке, а потрескивали горящие доски.
Он открыл глаза. Первое, что увидел и что его поразило, был букетик мелких цветков, положенный кем-то ему на грудь.
Он все еще не мог сказать, какого они цвета. Солнце светило розовым, а горящий ветряк резал глаза мигающей мозаикой оранжевых, желтых и голубоватых пятен. Огонь уже поглотил обшивку крыльев и крышу. Стены только еще начинали разгораться. В основном на стыке с крышей и рамами окошек. Домик насосника еще не занялся.
— Ну вот, извольте, мы проснулись, — услышал он немного тягучий голос Деф Гроота. — А я уж думал, что мы не успеем попрощаться.
Дебрен осторожно скосил глаза. Голова кружилась.
— Ты пил, — сказал он неизвестно зачем.
— Есть такая народная поговорка: «Пил — не езди». — Душист отхлебнул из большой и уже на вид легкой баклажки. — Поэтому мое сентиментальное подсознание толкнуло меня к телеге и запасам вина. Вероятно, надеясь на то, что если я как следует глотну, то подчинюсь совету народной мудрости и останусь. Но знаешь что? Вероятно, запасы у меня невелики.
— Ты… веришь в Божьи суды?
— С сегодняшнего дня больше, чем когда-либо. — Деф Гроот криво усмехнулся. — Ведь в конце концов Бог оказался на нашей стороне. Что, не скрываю, сильно меня удивило. Ну что ж, это подтверждает мой личный тезис, что высшим уровням власти свойственно мыслить стратегическими категориями, руководствоваться понятиями больших народных масс, исторических процессов и интересов государства. Внимание к судьбам единиц свойственно субъектам с узкими горизонтами мышления.
Дебрен повернул голову, посмотрел в другую сторону. Перед домиком, на расстоянии, позволяющем переждать пожар, стояли кровати, сундуки, стулья и всяческий мелкий и многочисленный скарб. На большой кровати, прижавшись друг к другу, сидели мать с дочерью и отупевшими от отчаяния глазами смотрели, как огонь пожирает их хозяйство.
— Где Кипанчо и Санса?
— По другую сторону дома. Кипанчо втемяшил себе в голову, что, поливая крышу будки водой из реки, он может ее спасти, вот они и бегают с ведрами туда и обратно.
— Но ты не бегаешь.
— Во-первых, такая беготня совершенно бессмысленна, поскольку у них всего два ведра, а во-вторых, обычно я придерживаюсь некоего, правда, спорного принципа: «Чем хуже, чем лучше».
— Я был прав относительно той «правой руки», а?
— Конечно. Ты умный человек, Дебрен. Горизонты у тебя, правда, как у подметальщика улиц, но теоретически ты мог бы далеко пойти.
— Знаешь, а ведь ты ужасный подлюга.
— Знаю. И именно поэтому благодарные соотечественники когда-нибудь поставят мне множество памятников. «Леко Деф Гроот, главный организатор апрельского восстания».
— Апрель уже позади.
— Я — о следующем. Мы все продумали детально. Наводнение, неурожай, голод. Страшная зима, случаи каннибализма. По мнению ворожеев-погодознатцев, это будет идеальный год. Весной много воды, летом жара, а значит — малярия. Ирбийские гарнизоны потеряют массу людей. Кризис поразит общество. К весне все окажутся в таком отчаянии, что достаточно будет бросить лозунг и назвать вождей. Это сделаю я. Не один, конечно.
— Не боишься говорить мне? А вдруг…
— Дебрен, я партизан из чувства патриотизма и амбиций. Но по образованию — действительно душист. Я не хвалюсь, когда говорю, что разбираюсь в людях. И в таких, как ты, и во всех тех, которые отстаивают в Дефоле ирбийское господство. Во-первых, не будет никакого «вдруг», и ты с доносом не побежишь. Во-вторых, если все-таки побежишь, то прежде чем доберешься до вице-короля, тебя или сами ирбийцы, или наши люди успеют десять раз прикончить. В-третьих, вице-король — это разъеденный склерозом, коррумпированный идиот, который вообще не поймет, о чем ты говоришь, и ради собственного священного покоя отдаст тебя в руки инквизиции. В-четвертых, этот ворюга сидит у нас в кулаке, и на него и его советников у нас собрана целая куча папок. В-пятых…
— Достаточно. — Дебрен осторожно сел, придерживая сползающий букетик. — Ты прав, Деф Гроот. Памятник тебе обеспечен. Что это за растения?
— Дефольские незабудки. Тебе их положила женщина, когда узнала, что лекарство, стоимостью шестьсот талеров, ты в грязь втоптал. Вероятно, думала, что больше не проснешься. Кипанчо так тебя треснул, что палку сломал. Говорит, у него в голове что-то закружилось, и он на минуту перестал координировать движения.
Дебрен смотрел на светловолосую женщину, которая после недолгого колебания встала с кровати и направилась к нему. Он хотел подняться, но слишком уж кружилась голова, а в ногах были не мышцы, а бессильная размазня.
Когда она подошла, он успел заметить у нее в руке знакомый мешочек. Убрать свою руку он не успел. Прежде чем подумал, что надо бы ее убрать за спину, женщина прильнула к ней сухими губами. Глаза и нос у нее были в слезах.
— Она не знает, как тебя благодарить, — перевел Деф Гроот, когда Дебрену наконец удалось мягкими подергиваниями и отчаянным покашливанием заставить светловолосую отступить на два шага. — Вот тебе и крестьянский ум, благодарность простого народа. Объяснить ей, как быстро, дешево и не без приятности она может тебя отблагодарить за жизнь дочери?
— А ты хочешь до своего восстания дожить? — буркнул Дебрен. Душист шутовски поклонился, дав понять, что намек понял. — Откуда она взяла?..
— Кипанчо велел дать ей лекарство и сказать, что это от тебя. Он думал, что у него она могла бы не взять. Видимо, разбирается в родительских инстинктах не лучше, чем я в астрономии, но все получилось хорошо. Как видишь. Глупо выглядело бы, если б Чудовище из Ламанксены ни с того ни с сего принялось спасать дефольских детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97